Поездка из Добецка на скалу. Францишек Карпиньский

ПОЕЗДКА ИЗ ДОБЕЦКА НА СКАЛУ. Францишек Карпиньский

Из Добецка, где пан в своей старой вотчине

Старопольской искренностью и добродетелями славится,

Где с ним жена примерная научила деток,

Что одни исполняют добродетели перед глазами матери,

Другие, глядя с усердием на старших примеры,

Думают: «И мы тоже когда-нибудь пойдём по их стопам»,

Из Добецка собрались Камилла, Альбина,

Я при них, человек при коне мадам и Клорина,

Вышли мы скалу увидеть в вечернюю пору.

Коня имела Камилла, нас пеших пятеро.

Над самим двором Добецким берегом Сана лежит,

Который непостоянными изгибами бежит,

Прелестные острова чистыми руками обнимает;

Хитрый, сам их создал, и сам их заливает!

Там холмы прелестными деревьями украшаются,

Где соловей свою песню поёт, а пастушка свою,

К которой, когда Алексий пришёл на часок,

Целоваться начали и пошли в чащу.

Здесь невинная на буйном лугу овца пасётся,

Над ней дерзкая коза по скалам взбирается,

И, вися над пропастью, хвалится своей славой,

Что достигла нетронутой никем травы.

В другом месте, из густоты леска деревня выскочила,

Чтобы так прекрасному пейзажу удивляться;

А когда чужим прелестям присматриваться рада,

Сама с другими вид самый красивый составляет.

На левой стороне двора, после короткой прогулки,

Первый нам дал себя увидеть холм величественный.

Или его рука людская когда-то насыпала,

Или веками природа над ним работала?

Но его человек какой-то древнего мира

Деревьями обсадил, на которых, хоть годы,

Хотя узнать порчу, почти её не чувствуют:

Ещё теперь и с бури и со времени шутят.

Часовня от благочестивой руки построенная

В середине холма, древностью стоит освящённая;

Где и сегодня крестьянин, с поля идя, в доброй вере,

Отирая пот со лба, шепчет свои молитвы,

В которых с нищетой, с детьми, с тем, чего ему не хватает,

Что имеет в земле, что посеял, на Бога полагается.

Там и пастух, потерявший овцу, Божество ругает

И говорят, что ему всегда потеря возвращается.

Там и мы, что захотелось отдохнуть Клорине,

Придя, обступили эту полевую святыню.

Я, глядя на пейзаж, прелестями покрытый,

Насвистывал себе мою песенку любимую.

Альбина, добровольно желая своей утраты,

Покрывает грудь цветами красивее цветов.

Клорина что-то там сама себе бормотала,

Мадам меня уже последним словом уверяла,

Что никакому мужчине никогда не доверяет.

А никто из нас при часовне не говорил молитвы.

Камилла вдруг зовёт: «Что же я обнаружила!».

Вместе с песка кость головы человеческой достала,

Подходим мы к ней, ища местами.

Эта берцовая, а эта позвоночник нашла с рёбрами.

Вот тебе ещё голова, вот ещё челюсть!

Мне грустная мысль облетит и к нашим скажу:

«О уважайте же это место, уважайте эти кости!

Как они белые! как лёгкие! знак то их древности.

Эта земля, великих когда-то рыцарей седалище,

Наверняка то в бою павшим дала гробницу.

Может на этих равнинах, где это стадо пасётся,

Шумных наших воинов рота сражалась.

Когда ударит грудь о грудь и стремя о стремя,

Не один крови честной поток пролил эту землю.

Тот, что силе противной не смог противостоять,

Предпочёл пасть на поле, чем в плену остаться,

И, борясь со смертью, поощрял дружину:

«Эти меня раны не болят, за отчизну погибаю».

После стычки, при грустных песнях рота вся

Наверняка на это здесь место тела сносила.

Может, где мы сидим, тут матери стояли,

Между трупами изрубленными сыновей узнавали.

Та, узнав своего, сама едва живая

В больное бьёт сердце рукой поспешной.

Та её в горе удерживает: «Ведь и мой миновал,

То ли ничего, что сын твой за отчизну погиб?»

Та, когда коня белого, на котором послала

Своего единственного, случайно узнала,

При нём щит и сабля на луке висели,

А по шее ему полно крови запёкшейся,

Бросается к нему: «Вот мы вместе сиротами!»

Кровь запёкшуюся слезами полощет, отирает устами.

Тогда с трупов доспехи стаскивают, в яму складывают тела,

Троекратным криком земля их попрощала;

А один из начальников говорил к толпе:

«Они пали, но вам остались примеры».

Когда так о старопольских рыцарях говорим,

С уважением кости из песка достаём

И, складывая в часовне эти останки священные,

В дальнейший путь поспешим, сердца наполненные

Имея гражданственностью и горем взволнованные,

Как мы сегодня от предков наших отродились!

Тихо из нас каждый идёт. Вдруг из-под земли как бы

Голос какой-то отзовётся; дух есть без сомнения,

Дух есть, только не знаем, злая или добрая душа.

Мадам покраснеет и плечами пожмёт;

Вместе нам показывает, что пробку сломала

И об одной туфле только осталась.

Видно это было по ней, что случай чувствует:

Уже чаще, чем прежде, веером работает,

Уже иногда щиплющим словцом припирала,

Потому что, правду сказать, Альбина смеялась.

Я, который на этом свете испытал всего,

Как иногда из малой вещи придёт к великой,

Дружеским способом начал в это входить,

Как бы мадам с Альбиной и с её пробкой примирить.

Пробка липовая, как ты стоила мне сил!

Кто это всё выразит, что неприязнь сделала?

Пожар свой зажгла по малой искре,

Потом меня не один раз заболело сердце.

Равно когда-то и Цезарь из вещи наверняка малой,

Что ему какие-то капризы Помпея не понравились,

Из мелких начал, наконец гонящий последнюю,

Сел на шею Риму и лил кровь братнюю.

Но грустные предчувствия и противные судьбы

На те, что ими правят, спустив небеса,

Идём в дальнейший путь, в котором нас останавливает

Ров длинный и глубокий. Камилла указывает,

Чтобы её коня подали, желая объехать вокруг.

Опять это наша мадам примет не весело,

Потому что, судя справедливо, ей это полагалось,

На неё право езды по пробке падало.

Но, когда несчастье на кого усадится,

Тысячные препятствия со всех сторон собирает;

И так идёт злое по злому, судьба с судьбой соединяется,

Наконец придёт худшее и человека доконает.

Уже и наше несчастье началось цепью.

Камилле дали коня; как складным движением

К нему подходит! Чмокнет, в спину ударит,

Крикнет на него, схватит гриву, сядет, как следует,

Камилла на гнедом вокруг полетела,

Мы прямо пустимся. Опять буря встала,

Когда пришло и грязь и лозы преодолевать.

Мадам о поневолеваниях начнёт бормотать.

Больше ещё: Альбину когда я перевёл,

Служка взял Клорину и на берег высадил,

Она сама оставшись, когда перепрыгнуть хотела

И второй туфли в грязи потеряла.

Тогда уже яснее из Корнеля, из Расина,

Из Боало взятыми стихами припирает,

В которых к тому стремится, что поддерживает её дело,

Что лучше жизнь потерять, нежели славу.

Благодаря слуге! От дальнейших ссор нас избавил:

Достал из грязи туфлю и славы поправил.

Эти препятствия преодолев и ссоры домашние,

Над берегами прелестными идём Санскими.

Камилла подъехала, так наш табор весь

Наконец к желанной приблизился скале.

Какой это великий вид! Вода стремительная

Против скал на помощь времени призывала,

И, хотя воды мягкие, хотя время ленивое,

Всё же режут пополам камень упорный.

Именно тогда погожий солнце заходило

И белых скал вершины сами краснели,

По которым над обрывом идущей тропинкой

Пастух скот гнал. Внизу расстелили

Сети с лодок рыбаки. Мы бросаем взглядом,

Не зная, каким первым насладиться видом.

А ещё эти украшения нам удваивались,

Потому что всё чистейшие воды отражали;

Что двойным забавляюсь за одним разом

Пастухом, скотом, лодкой, рыбаком и камнем.

Эй! кто не был на скале, как будто нигде не был!

Лодкой с мадам, с Клориной, с Альбиной я переплыл.

Камилла по-своему вброд Сан переехала.

Взбирается опять под гору рота наша вся.

Уже на вершине стоим. Другой вид совсем:

Земля, воды, скала, которые так дерзко,

Снизу глядя, небесам властвовать казались,

Отсюда видимые при самой гордыне остались.

А небо старое своё господство взяло,

Землю с водой, с лесами в своём лоне замкнуло.

Там каждое из нас в покорности Богу поклонится,

Который опять и небо охватил в Своей длани.

А что уже солнце зашло, время дома явиться.

Грустные скалу бросаем, что дольше позабавить

На ней нельзя было. Когда над Сан придём,

Я, Камилла, Альбина лодкой переплывём.

Служка с конём уже нас ждал под островком,

По мадам вернулся рыбак перевезти её с Клориной.

А мы тем временем идя медленными шагами,

Пока мадам перевезётся и соединится с нами,

Альбина мысли свои о скале рассказывает,

Что ей всегда этот вид что-то новое говорит,

Что чувствует красоту мира. Так слово за словом,

О ничём не думающий, станем при рве.

Обернёмся вместе, Клорины не стало.

Но нет и мадам! сердце мне задрожало.

Где мы на берег вышли, к тому же берегу

Вернусь. Нет наших! Рыбак только скажет,

Что их перевёз счастливо, что хоть нас видела

Та пани, вместе высадившись, за руку схватила

Младшую, что была при ней, и не уже за нами,

А в правую дикими пошла тропами.

Что что-то непонятным языком бормотала,

Но дьявола, как говорил, часто упоминала.

Когда выслушал, вдруг все встанут мне в памяти

От пробки fatalной начатые неприязни,

И эта свежая, что мы в путь поспешили,

А её саму с Клориной только оставили.

Вот, чтобы нас мучить, нарочно блуждала,

Хоть бы себя неосторожную и ребёнка погубила.

Уже ночь пала; глаза мне ни на что не годятся,

Чтобы заблудших по полям искать.

В тяжёлой тоске зову: мадам! мадам!

Мадам молчит, а с самим только эхом говорю.

Соединил голос с рыбаком, чтобы достичь дальше,

Но мы напрасно оба трижды звали.

Все мне ночные в мысли встали приключения,

Зверь больше всего, что недавно нанёс ущербы,

Зверь больше всего жестокий, который попадёт, куда хочет,

Когда неумолимая судьба человека захочет.

Тогда над Клориной весь мой горечь пробужу,

Потому что страдал и чувствителен на несчастья чужие:

«Клорина, уже твой отец с матерью век закончили,

Тебя сироту в руках родственников оставили!

На то ли ты их пережила, чтобы светя мало,

Погасла смертью ужасной?... Уже может случилось!...

Уже может теперь свирепый зверь её доканчивает,

Чтобы скорее изгнать душу, крови отовсюду добывает,

Гладкие груди калечит, портит лицо румяное,

Вместе красоту и значительное пожирая приданое!

Завтра на поле может найду немного костей,

Что от разъярённой останутся дикости.

Те понесу в дом тётки остатки твоего тела,

Но ей не покажу, потому что сразу бы скончалась,

И только домочадцы, когда тебя увидят,

Равно над тобой родственники и чужие заплачут,

А не будет что похоронить!...»

Остальное отсутствует. Caetera desunt.