Лампочка александра или фонарик ильича

Максим Усов

ЛАМПОЧКА АЛЕКСАНДРА ИЛИ ФОНАРИК ИЛЬИЧА

Разбор одного неказистого стихотворения в свете авторского окказионализма


ЛАМПОЧКА ИЛЬИЧА

А мне, мой друг, уже не светит
Уже не светит ничего
Вся лампочка перегорела
И ночь вплотную подошла
Нет, горло бритвою не бредит
Но вот – колёса без рецепта
И вот – чакушка спиртовая
И – человейный и гуманный
Век 21-й – мой этаж
А там внизу – Ильич встречает –
Стоит с фонариком и светит –
Все лампочки перегорели
Пойдём со мною – говорит

Этот с виду неказистый стишок несёт в себе экзистенциальное  переживание самоубийства. Что заявлено сразу и категорично в обращении к вымышленному, собирательному образу «друга», сливающемуся в единое целое с лирическим героем. Автор обращается сам к себе, шизофренически раздваивая личность. Повторяясь, отталкиваясь мыслью от повтора – «уже не светит, уже не светит ничего» - понимаем, что автор находится в глубоком раздумье. Если всё закончено, ничего не светит, тогда естественно приходит метафора перегоревшей лампочки, символизирующей жизнь. Вся жизнь перегорела, как лампочка. Интонационно подчёркнутое, поставленное во главу угла, открывающее строку, слово «вся»  притягивает внимание чуткого читателя к концу – жизни, смысла, авторского бытия. По-детски ироническое снижение «вся лампочка» - намекает (представьте: намёк – как мерцание смысла!, несколько раз мигнуть и – погаснуть) на беззащитность, растерянность ЛГ перед открывающейся, вплотную подошедшей ночью. А потому вызывает наше сочувствие. Как помочь, если помочь невозможно, если ЛГ уже определил для себя уход? Ведь в самоубийце, в поэте – тем более, шевелится неотступное желание привлечение внимания для помощи. Посмотрите на меня, я закончу эту муку своего «Я», меня сейчас не будет, но вы должны знать, как я этого не хочу. Не хочу, но выхода, кроме как самоуничтожения, не вижу.

Элемент позёрства неизбежен. Но ЛГ – он же умный, начитанный, да ещё и сочинитель, размышляет – каким способом лучше уйти из жизни. Он показывает в ходе размышления (мы чувствуем, как движется мысль) предметную экстраполяцию действий: по рецепту Маяковского? То есть – резануть бритвой по горлу? Нет, это не эстетично, не забываем: автор – щепетилен и брезглив, значит – уйти нужно спокойно, ненавязчиво, то бишь «дёшево, надёжно и практично», как говорил известный персонаж из комедии Гайдая. Маяковская аллюзия не срабатывает. Что сработает? А вот же они – «колёса» (закавычим для понимания жаргонного названия таблеток) плюс «чакушка спиртовая». 250 граммов водки – доза приличная, если с таблетками, а если чистый спирт, ну, тем более. И поверьте, я знаком с автором не первый год, он знает толк в выпивке. И никакая не «четушка» (устаревшая, как слово и как тара) не спасёт, тем более не «шкалик» и не «мерзавчик». Здесь я улыбаюсь и делаю реверанс собравшимся меня выслушать. Ибо – повтор очередного союза «и» нагнетает отчуждение, и прослушивается нечто библейское в этом размышлении-крике на публику с самим собой.

Пугает тот самый кричащий покой будто отчуждённого, практически медитативного размышления – «как это сделать?» Кстати, выбранный автором безрифменный белый стих подачи материала погружает в метафизику происходящего, завораживает, не отвлекая на рифму.

Снова звучит защитная ирония, но уже не детская, как во «всей перегоревшей лампочке», а вполне себе зрелая, прошедшая переходный период от защитного наива к постигаемой через чувство зрелости: «И – человейный и гуманный – Век 21-й – мой этаж». Это – последний завуалированный этап самоуничтожения. Таблетки с алкоголем, и – 21-й этаж. Почему «человейный»? Именно потому, что – 21-й. Один из микронебоскрёбов, коих сейчас строится в мегаполисе немало. Но как ловко и ненавязчиво проведена параллель (или перпендикуляр? – если смотреть сверху вниз и наоборот) с «гуманным» (в кавычках) веком войн и убийств. Вершина цивилизации – 21-й век, и – вершина высотки. Ну, да, бывают и повыше, но мы ведь берём контекст. А этот контекст не радует. Потому что всей исторической серо-чёрной тушей наваливается и душит поэта, унижая, уничтожая, схлопывая и прихлопывая его, как незначительного, ничего не решающего клопа, простую пешку, единицу из толпы, затиснутой обстоятельствами без выбора жить в комнате-ячейке с видом на… На подступившую непроглядную темень?

Признаюсь, 21-й этаж, фигурирующий в тексте – это не выдумка автора, это достоверность, с которой приходится считаться, придающая повествованию некую степень правдивости, открывающую одну из граней смысла. Это знание даёт приближение к пониманию, другой, более достоверный, а потому и объёмный взгляд на написанное.

Отчего же происходит такой, казалось бы, неожиданный для читателя переход: вот только был 21-й этаж, и вдруг – там внизу – Ильич? Срабатывает приём скрадывания, неназывания страшного, фигура умолчания. Подсознательно читателю понятно – там внизу – значит, этот персонаж уже – там? Значит, он – осуществил желаемое действие, над которым раздумывал на протяжении всего размышления? Или – нет? Или он всё же отшатнулся от края бездны и продолжает размышлять? Увидев там Ильича со своей мини-лампочкой – фонариком?

Вот наконец и сработала подготавливаемая развёрнутая метафора образа, декларируемая в названии – пресловутая заезженная «лампочка Ильича». И – стала понятна избыточная ирония, пронизавшая небольшой стишок от начала до конца. Нужно ли вообще было именовать текст или оставить его под звёздочками? Мне кажется – вполне можно было обойтись без этого. Но – автору, достигающему определённую, скрытую до поры цель, – виднее.

Посмотрим – как работает перспектива замысла. Пружинный сюжет раскручивается. И, да,  Ильич стоит там – внизу – с фонариком. То есть мы видим этого маленького Ленина сверху вниз, а он светит, понятно – снизу вверх. Картинка просто потрясающая по точности и яркости графических линий. Сюрреалистический кубизм: башни домов, и – треугольный луч фонарика, пробивающийся вверх, к разуму человеческому: учитываем весь накопленный исторический багаж устойчивой фразеологемы «лампочка Ильича».

Тут опять срабатывает столь любимый приём снижения, примитивизации образа. Почему Ильич – именно – Ленин? А может быть он – электрик – дядя Вася, которого уважительно зовут отчеством – Ильич? Ведь посмотрите, как делово и безапелляционно-всезнающе он распоряжается жизнью ЛГ – указывает ему путь, утверждая, что «все лампочки перегорели», не только его, автора, единственная жизнь. Что это, если не намёк на апокалипсис, столь излюбленный поэтом?.. Все там будем, не так ли? Поэтому, слушай меня, «пойдём со мною», я – знаю, я – проводник в подземное царство, этакий новый Харон со светочем, не зря же я лежал в своём склепе, ожидая воскрешения, и вот встал из своего мавзолея, чтобы проделать возложенную на меня работу.

И финал ведь открыт. Ильич поворачивается и – уходит, это зримо чувствуется, а идёт ли за ним ЛГ – вопрос. Мы возвращаемся к началу размышления. Оно, таким образом, закольцовывается. Экзистенциальный выбор остаётся за читателем, но и – за автором. Чем всё закончится – мы не знаем, нам не дано и, вероятно не нужно этого знать. Однозначный ответ исчерпывает сам себя. Сочинённый же текст – неисчерпаем в своих интерпретациях. В этом и есть его сила.   

P.S.
Кстати, к затронутой в стихотворении теме апокалипсиса: отталкиваясь от строки-утверждения «век 21-й – мой этаж», этот тезис наполняется культурно-исторической глубиной. Понимаем, что, перейдя из 20-го в 21-й, поэт осознаёт с бесперспективной очевидностью свою бытийную обречённость. Дальше 21-го уже не шагнёшь. Это – предел. Декларируемый тезис «стоического пессимизма», ранее заявленный в манифесте, явно просматривается и в (будто бы) простеньком, игровом стишке. Хотя, прыгнуть можно – но куда долететь? Не дальше ли царства мёртвых?

ЛГ, пропитанный насквозь гуманистической парадигмой восприятия мира, не зря ведь сталкивает Владимира Маяковского и Владимира Ленина, интуитивно уловив внутренние движения мысли. Если помните – последний не воспринял посвящённую ему поэму, да и вообще творчество Маяковского его не цепляло. Для литературоцентричного же автора, соответственно, собратья по перу предпочтительнее, сочувственнее, чем политические фигуры. Потому-то методом иронического введения в сферу личностного нарратива, и принижается Ильич до уровня персонажа. Это ведь тоже одна из степеней защиты от надвигающегося конца света. Как буквально, так и переносно.
Конец Света с фонариком надежды в тёмном мире перегоревших лампочек.

16-18.08.25