Пыль партитура тишины

Мы врываемся в этот мир с криком, в пространство, до нас уже обжитое, кем-то оставленное. И первое, что встречает нас, помимо света и материнских рук, – это пыль. Невидимая, она вечно танцует в солнечном луче, словно золотистый планктон в безбрежном океане воздуха. Древняя, как свет, и новая, как каждый наш следующий вдох.

Нас учат видеть в ней тлен, забвение. «И в прах возвратишься». Мы смахиваем её с пожелтевших фотографий, изгоняя призрак запустения. Но что если это не конец, а самая спрессованная форма бытия?

Частица пыли, замершая на вашем плече, могла быть чем угодно. Пеплом сожженной Александрийской библиотеки, крошкой с посмертной маски Тутанхамона, вулканическим стеклом, погубившим Помпеи. Осколком метеорита. Засохшей слезой.

Все это так. Но я помню другую пыль. В доме моей покойной бабушки. Она не была золотистой и летучей, а серой, тяжёлой, слежавшейся. Она покрывала клавиши старого пианино, к которому никто не прикасался двадцать лет. И однажды я провёл по ним пальцем. Тишина не сменилась музыкой — её лишь прочертила немая, тёмная борозда в этом слое молчания. И я понял: эта пыль была не просто прахом истории. Она была кристаллизовавшейся тишиной одной ушедшей жизни.

И в тот миг я усомнился. Не романтизируем ли мы распад? Не пытаемся ли в отчаянной попытке найти смысл наделить его поэзией? Что, если в этом вечном танце нет никакой хореографии, а есть лишь безличный хаос энтропии? Что, если пыль — это не архив мира, а просто шум, помехи в эфире бытия, одинаково безразлично поглощающие и цивилизации, и наши с вами лица? Быть может, всё, что мы слышим — это не тихий шёпот истории, а лишь безразличный треск распада.

Пепел. Кожа. Космос. Сгоревшая звезда. Забытая слеза. Просто материя. Ничего более.

Но даже если и так, то выбор остаётся за нами. Услышать в этом шуме лишь бессмыслицу — или разобрать партитуру. Ведь гениальность, возможно, и есть эта отчаянная, эта великая человеческая способность: вслушиваясь в молчание космоса, собирать хаос распада в симфонию. И глядя на танец пылинок, понимать, что мы сами — тот луч света, в котором безликая пыль на мгновение становится золотом.