Начало берущее в мая цветке

Собран из тысячи пазлов,
оставленных всеми, кто только касался меня.
Быть трезвым, хорошим, и сильным, и добрым,
будто бы ты не касался огня.

Картина по маслу, невидан теми,
лишь взор твой, окутанный правдой на миг,
заставит всмотреться в свое отражение -
но точно ли там лицезреешь свой лик?

Что же мне делать?
Бороться иль снова,
иль снова свести все потери на нет?
Пополнить архив - поражение выльется
в новый, невиданный раньше куплет.

Но вот мои руки - держи, я готов,
и признание будет литься рекой.
Но страх не подделать, и дрожь осознания,
и ярость - все будет со мной.

Иль сжечь все в ночи -
забвение без памяти, фантомная боль от давления оков.
Увидев сейчас посмеялся бы самости:
на что ж поменял ты все строчки стихов?

Но вот мои руки, держи - я готов..
С повинной повяжут меня за письмом.
Выложу в строчки, свои, незаметно для глаз,
оставляя реале - "потом".

Я вроде б на родине: вот они люди,
знакомые, рядом стоит родной дом.
Отвага не в моде, но двери открыты -
вдохновению места мы в нем не найдем.

Однако судьбою, сплетенные кем-то,
невиданной силы виднеется свет.
Прольётся на воина, и до рассвета
предстанет собою нежданный поэт.


Но без боли в сердце, без Гумилева-
Ахматовой, словно тот, что вовсе не любил, однако
любовью пропитан до корня,
начало берущего в мая цветке.

Без бойцовских инерций Есенина,
кровью написаной датой пытался отдать,
он пытался отдать все стихи декабря
лишь тебе.


Даже не думай взмывать с тишины -
все вокруг пришли посмотреть на смерть.
У присутствующих не хватит вины
и отваги сказать во весь голос: "это точно концерт?"

А я помню его активистом, задирой,
и так видно, что кулаки биты в кровь.
Генерала изгнали - и в след ему вой,
но он спасал и спасал - каждый раз, вновь и вновь.

Никогда не сиял так ярко, у солнца:
лишь руку тяни и проси, что в ответ.
На вопрос о сведении счастья -
в отсутствии тех, кому светишь, и тех, кому нет.

И тех что давно позабыты,
коснувшись его и сгоревших до пепла в агонии.
Определяемый не столько светом, а тьмой,
но ты же найдешь здесь место иронии.

И взглянув в порождение зависти
сердцу и жизни того самого "я" -
виднелась цена и значение,
хоть и сквозь пальцы - обещаний завтрашнего дня.

И в миг были стёрты границы.
А может, не так?
Может, просто казалось, что они есть?
А может я выбрал?
И мне не казалось. Может, я сам выбрал эту надменную лесть.

Но вдруг уже поздно: оставил в ночи
самый спелый, витающий явью тот плод.
Проснулся - увидел вдруг грозный,
не то чтобы взгляд, а пронзающий од.

Так возьмёшь же ты руки мои?
Возьмёшь все мои обещания себе и признания?
Забытые мнимо, распутаны тайны -
иль все же сгораю в огне,
становясь вновь собой.

Но теперь -

Без боли в сердце, без Гумилева-
Ахматовой, словно тот, что вовсе не любил, однако
любовью пропитан до корня,
начало берущего в мая цветке.

Без бойцовских инерций Есенина,
кровью написаной датой пытался отдать,
он пытался отдать
все стихи декабря
лишь тебе.