Степь внутри меня v 2. 0

(о детстве в Приютном, Калмыкия; звёзды, озеро Маныч-Гудило, журавли, ковыль, полынь; слияние в вечность)


---

I. Детство как исток

Я помню — не время, а дыхание.
Приютное в сердце — как зерно, брошенное в ладонь Вечности.
Крошечный дом, запах тёплого хлеба и молока,
и степь, начинающаяся прямо за порогом.

Калмыкия — не земля, а пространство без конца,
где горизонт не линия, а круглый звон пустоты.
Там я впервые услышал, что тишина громче грома,
и понял: в траве каждое колебание несёт имя Абсолюта.

Ночами я выходил под звёзды,
ложился на землю, как на ладонь Вселенной,
и смотрел, пока не исчезали глаза,
и казалось — я не ребёнок, а точка в дыхании Бога.

Я видел журавлей, уходящих в небо,
и понимал: их крик — это живая трещина между мирами.
Полынь жгла ладони, но в её горечи была сладость,
словно земля делилась со мной своей тайной болью.

Озеро Маныч-Гудило дышало как существо:
ветер превращал его в зеркало с миллионом глаз.
Оно звало и пугало — словно врата,
где отражается не вода, а бесконечность.

И всё это было моим детством —
не игрушки, не книги, а степь, журавли, звёзды, озеро,
и я сам — часть этой бескрайней ткани,
которая зовётся Жизнь в её первозданной полноте.


---

II. Звёздное небо Приютного

Там, где над степью ночь тянет чёрный ковёр,
и ветер рвёт пространство на полосы тишины,
я впервые понял, что звёзды — это не свет,
а дыхание тех, кто жил до нас и ушёл в бесконечность.

Большая Медведица — мой первый проводник,
Полярная звезда — мой первый учитель.
Я засыпал, пока мир скользил во мне в бездну,
и чувствовал: Вселенная шепчет мне на ухо своё имя.

Я говорил звёздам свои детские мечты:
хочу быть космонавтом, хочу лететь к ним,
но они отвечали: «Ты уже здесь.
Ты сам — наше отражение, наш свет, наш огонь».

И тогда я понял — космос не вне, а внутри.
Каждое сердце — это не орган, а созвездие.
Каждый сон — это не игра, а маршрут.
И я — не маленький мальчик в Приютном,
а капля вечности, расплескавшаяся в степи.


---

III. Озеро Маныч-Гудило

Оно было как глаз Земли, открытый в небо.
Его вода звала и пугала:
казалось, оно слышит всё, что я думаю,
и хранит это в своей бездонной памяти.

Я шёл к нему босиком по ковылям и полынным тропам,
ветер обнимал меня, как брат,
и каждый шаг был как молитва.

Озеро гудело, когда ветер рвал его поверхность.
Этот звук был древнее слов, древнее песен,
он был как голос самой Земли,
которая говорила: «Я вечна, и ты — во мне».

И тогда я садился у берега,
вдыхал запах солёной влаги,
и мне казалось, что я уже умер,
и воскрес в новом, светлом теле,
где нет страха, нет времени,
а есть только сияние и покой.


---

IV. Журавли и ковыль

Журавли шли клином — и я слышал их крик,
как будто кто-то вырезал небо на куски,
и через рану светилась бесконечность.

Они уходили, а я оставался,
но в их полёте было обещание:
однажды и я поднимусь,
и степь останется внизу,
как материнская ладонь,
которая держит и отпускает одновременно.

Ковыль качался — и я видел,
как вся степь превращается в океан.
Каждый стебель — это волна,
каждое дыхание ветра — прилив.
И я — корабль без парусов,
плывущий в вечность,
где нет ни портов, ни берегов,
а есть только движение и свет.


---

V. Полынь и память

Полынь пахла горечью,
но в этой горечи было больше правды, чем в сладости.
Я срывал её, тер в ладонях,
и чувствовал — это кровь Земли.

Каждая её веточка была как жила,
каждый запах — как воспоминание о предках.
И я знал: в этой горечи — любовь,
в этом пепле — бессмертие,
в этом запахе — истина,
которую нельзя забыть.


---

VI. Вечность степи

Сегодня я далеко от Приютного,
но закрываю глаза — и степь оживает во мне.
Ковыль качается в моих венах,
журавли летят по моим мыслям,
озеро гудит в моей памяти,
звёзды горят в моём дыхании.

Я понял: я не ушёл из детства.
Я сам стал степью.
Моё сердце — это Маныч-Гудило.
Мои руки — журавлиные крылья.
Моя душа — это бесконечное звёздное небо.

И всё, что я делаю теперь,
рождается из того детства,
где вечность впервые заговорила со мной
языком полыни, журавлей и ветра.


---