Приютное. стратиграфия детства v 2. 0

Пролог — Глубина истока

Всякая малость хранит материк.
Степь — это не пространство, а память дыхания.
Детство — не время, а колодец, в котором вода становится голосом.
Мы спускаем ведро — и поднимаем звёзды.
Мы кладём ухо к земле — и слышим не шаги, а вечность.
Этот цикл — карта слоёв, где соль и ветер — это геология сердца.
Я пришёл не собирать трофеи, а вернуть имена:
полынь — горечи, ковыль — дыханию, тишине — высоту.
Пусть каждый слой ляжет на ладонь мягко,
чтобы ни один след не стал раной.

I — Млечный Путь над крышей

Ночь пахнет черепицей и молоком.
Космос шевелится во мне, как тёплый зверь.
Млечный Путь — шрам света, по которому возвращаются.
Ладонью держу шершавый край, чтобы не выпасть из вечности.
Звёзды входят в дом, как дальние родственники, снимая лапти.
Я считаю до ста — и теряю счёт на тишине насекомых.
Собаки катают лай, как перекати;поле.
Я понимаю: небо не «над», оно «внутри», как вода в кувшине.
Закрываю глаза — шрам проступает с внутренней стороны век.
Сердце стучит, как журавль колодца, поднимая то звёзды, то паузы.
У вечности нет потолка — только дыхание.
И моё детство без потолка — только доверие.

II — Двор и тень абрикоса

Полдень делает двор монастырём.
Тень абрикоса перебирает солнечные нити.
Кора щёлкает — и память пишет новые строки.
Шрамы от града, ножевые зарубки, старая верёвка — летопись ствола.
Падает плод: глухой удар, как капля времени в землю.
Я кусаю янтарь, и кислая искра дружит со сладостью.
Сок бежит по запястью — пыль крестит меня детством.
К вечеру тень густеет, как шерсть.
Голоса садятся в её тёплую чашу: бабушка, мать, смеющиеся глаза отца.
Я понимаю: дерево — вертикальная память.
Когда вырасту, небо не станет ниже — оно спелым плодом опустится ко мне.

III — Пыльные дороги

Есть пыль для умывания, и есть пыль для причастия.
Наши дороги знали обе.
Летом они поднимаются лёгкими облаками и липнут к словам.
Я говорю на языке дороги, где каждое слово — вдох.
Впереди всегда «там»: озеро, степь, чёрный хлеб «для внучка».
В колеях тёплая вода пахнет железом и облаками.
Пыль делает нас равными: серые голени, чёрные пятки, общий смех.
Правило детства: идти долго — придёшь куда угодно.
Иногда свернуть в бурьян — откроешь новый мир за ближайшим забором.
Жизнь — оркестр без дирижёра: каждый как умеет — вместе симфония.
Сумерки учат дорогу дышать: рытвины — лунки для звёздной росы.
Земля принимает каждого, кто пришёл без гордости.

IV — Озеро Мыныч;Гудило

Соль делает воду тяжёлой, как тайна.
Лёг на спину — и тело вспомнило: оно лодка из кожи и ветра.
Ветер рисует на глади страницы в линейку — удобно читать дописьменную историю.
Журавли выбирают путь; кони пьют тихо, будто стыдясь жажды.
Бросаю камень — круги перебираются, как чётки.
В каждой бусине короткое «да», между ними длинное «почему».
Берег кончается возможностью: за ней — иное агрегатное состояние степи.
Солью звенит тишина — метроном сердца не спешит.
Луна даёт зеркало моей возможности.
Плыть следует доверием: мир держит, потому что хочет быть держимым.

V — Журавли

Клин — не стрела, а запятая между небом и землёй.
«Здесь остановись и послушай» — говорит их крик.
Он вытягивает из груди тонкую нить направления.
Журавли знают географию лучше карт и тайники моих дворов.
Они возвращаются — и я учусь возвращаться вместе с ними.
В небе остаётся путь послеслышания; по нему идёт ветер.
Бабушка шепчет: «Слышишь? Это добрые идут» — и я слышу.
Первое перо — письмо. Я прячу его в тетрадь с моим именем.
Имя пахнет птицей. Когда;нибудь оно улетит, но вернётся.

VI — Полынь

Полынь — учебник честности.
Я тру её в ладонях и приношу к лицу: горечь — совет.
«Не расплескай себя сладким» — шепчет трава.
Дождь понижает голос полыни до серьёзности.
Иногда кладу веточку на язык — молчу столько, сколько выдержит мальчик без часов.
Горечь выносит лишние слова, оставляя нужные.
«Сладко» — на праздник; «горько» — всегда.
Пахнуть степью — пароль: откроются узкие двери сарая и широкие — неба.
Полынь учит держать небесный вкус в малом колючем теле.
Без неё всё рассыплется.

VII — Ковыльное море

Ночью ковыль серебрится, как волосы знающего старика.
Днём — серо;зелёная зола прошедшего времени.
Под вечер вспыхивает и гаснет — последняя мысль перед сном.
Я вхожу — и исчезаю для себя.
Шелест — мягкий, звенящий — заводит внутрь место без тревог.
Там лай становится мягким ударом сердца.
Я учусь длинному вдоху, ещё длиннее — выдоху, и паузе;проседанию мира.
С закрытыми глазами ковыль — океан, которого я не видел, но слышал.
Степь играет одну мелодию тысячу лет.
Я — палец, случайно коснувшийся струны. Струна принимает меня.

VIII — Древо вечности

Моё мировое древо — из местных пород.
Ствол — абрикос, крона — вяз, корни — из книжного дуба с настоящим запахом.
Древо растёт сквозь меня: пятки — в землю, макушка — в небо, сердце — дом духа.
Часы на его ветвях тикают смолой и шорохом муравьёв.
Внутри — своя акустика: звук обнимают, как пуховик холод.
Иногда из;под корня выходит тень предка и идёт проверять журавлей.
Инструкция проста: стареть — значит становиться тише и держать небо даже сухими ветвями.
Однажды я лягу под это древо и усну, как те, кто возвращается домой.

IX — Крик петуха

Рассвет приходит голосом.
Петух режет ночь по шву: раз, другой, третий — ткань расползается на утро.
Звук не про часы — про порядок сердца: «работай мягко и верно».
Просыпается двор: ведро, цепь, кашель соседа.
Луч ложится на подоконник рейками — по ним удобно идти в своё утро.
Зимой крик короток и хрупок, как лёд, — но тёплая жилка в нём жива.
Урок прост: выдыхай ночь, вдыхай день.

X — Поле подсолнухов

Стоят лицом к свету — свадебная фотография мира.
Головы тяжёлые, полные семян — книги спелости.
Меж ними я — маленький гость у молчаливых гигантов.
Они не спорят с ветром: поворачиваются из дружбы, а не покорности.
Их жёлтый учит терпению и упрямому молчанию.
Семечки — маленькие щиты против короткой войны голода.
Осенний поклон подсолнухов: «спасибо за свет».
Склониться — не сдаться. Это выбрать лучший угол к небу.

XI — Зимняя тишина

Зима делает степь прозрачной: звуки проходят дальше.
Наст хрустит, будто я иду по витражу летних осколков.
Дым из труб — лестницы для невидимых, зажигающих звёзды.
Слышно всё: ложку за три двора, собаку за пять, поезд за сорок.
Приходит аккуратность: нельзя громко думать — тревожится соседняя изба.
Я стою, пока нос благодарно болит. Боль подтверждает жизнь.
Млечный Путь — льняная ткань на чёрной верёвке.
Возвращаюсь, отряхиваю снег с рукавов, как лишние мысли.
Огонь читает алфавит тепла: щёлк, треск, шорох.
Из этих букв вырастают будущие слова — тёплые, короткие, правдивые.

Эпилог — Имя земли

Приютное — не точка, а источник.
Соль и полынь — инвентарь памяти. Ковыль и вода — её дыхание.
Журавли — почта вечности. Абрикос — вертикальная библиотека.
Дорога — грамматика шага. Огонь — пунктуация ночи.
Когда меня не будет, останутся эти слои.
Кто положит ладонь на землю — прочтёт моё имя на языке степи.
И ответит: «Здесь». Потому что здесь — всегда.