Приютное. Стратиграфия детства

Пролог — Геология памяти

Память — это пласт за пластом, где каждая порода — дыхание.
Верх — не всегда новое; низ — не всегда древнее.
В моём детстве есть слои ветра, соли, лунной пыли и птичьих клиньев.
Я кладу ладонь на землю Приютного — и слышу хруст времени.
Здесь тишина не пустует: она хранит голоса до слов.
Здесь звезда — не точка на небе, а зерно в груди.
Я пришёл не за ностальгией, а за мерой: как звучит исток.
Если спросить, кем я был, — отвечу: «Берег, на который выходило небо».
Если спросить, что мне дано, — скажу: «Пауза, где вселенная настраивает дыхание».
Пусть этот путь прочитает мои слои, как геолог читает летопись света.
 
I — Степь под вечностью

Я лежу на спине, и трава становится картой звёзд.
Ковыль шепчет алфавитом, который старше языка.
В этом шёпоте слышно, как мир качает колыбель.
Ночь — не темнота, а прозрачность, где тени — это глубина.
Звёзды входят в меня, как венозный ветер.
Я — не зритель, я — дыхание, вписанное в горизонт.
Степь не плоская: она — купол, натянутый на сердце.
Каждая искра — не точка, а тропа к терпению.
Я учусь лежать как молиться: неподвижность — это лестница.
Млечный Путь пролегает не над, а через меня.
Роса в волосах — как подпись неба на висках.
Полынь щиплет кожу и называет меня по имени.
Здесь «вчера» и «завтра» обменялись тишиной.
Здесь ветер — не случайность, а учитель меры.
Я узнаю вкус вечности по соли на губах.
Падающая звезда не падает — она возвращается в лад.
Степь показывает, как держать себя без стен.
Как слышать громкость мира уменьшением голоса.
Как не брать, а становиться вместилищем.
Я закрываю глаза, и свет не исчезает.
Он переходит на внутреннюю сторону век.
Там он теплее, и это называют домом.
Я дышу длиннее, чем обычно, — и земля отвечает.
Сердце делает шаг — и небо делает шаг навстречу.
Мы встречаемся в точке, где нет координат.
Её зовут «тише» — и я остаюсь.
 
II — Озеро Мыныч;Гудило

Соль огрубляет ступни, но смягчает мысли.
Вода тяжёлая, как сумерки внутри камня.
Камень молчит, но бросив его, слышишь речь кругов.
Круги идут не только по глади — они расходятся по памяти.
Каждый круг — как годовые кольца внутри меня.
Я стою босиком, и берег записывает мой рост.
Я наклоняюсь — и звёзды переходят в воду не теряя света.
Озеро хранит зарубки ветра, как ритуальные шрамы.
Оно знает язык эпох без алфавита.
Я пробую воду — и время становится на вкус.
Горько;солёный слог говорит правду без украшений.
Правда, как камыш, выживает, когда устают слова.
Волна приходит с вестью и уходит без обиды.
Тишина тут не пустая — она гулкая, как колокол из соли.
Я слышу в глубине глухое «будь» — и становлюсь.
Берег расправляет мои плечи, как мать рубашку мальчику.
Даже крик чайки звучит здесь как ремарка к вечности.
Здесь невозможно обидеться на ветер.
Он всего лишь проверяет крепость голоса.
Я бросаю второй камень — и круги встречаются, не дерутся.
Они договариваются о ладной геометрии.
И я понимаю: во мне возможно примирение.
Свет, вода, соль и кожа нашли общий аккорд.
Я выхожу — и озеро остаётся во мне, как внутренний колодец.
С тех пор любую воду я пью внимательнее.
Пить — значит помнить, откуда ты.
 
III — Журавли над Приютным

Клин заполняет небо правилом стрелы.
Стрела показывает не «туда», а «дальше своего».
Крик птиц режет воздух так тонко, что он становится чище.
Я стою на земле, но шея знает высоту.
Журавли пишут курсивом на поле облаков.
И каждая буква — это «идти».
В их голосе тоска дружит с надеждой.
Они не спорят — они сменяют воздух на дорогу.
Я учусь у них не оборачивать «вчера» в камень.
Память должна быть лёгкой, иначе сломается крыло.
Я учусь у них доверять невидимые термики судьбы.
Там, где кажется пусто, держит теплом невидимое.
Я учусь у них разрывать тишину без злости.
И возвращаться ежегодно к истоку — не ради зачёта, а ради лада.
Пусть мой шаг станет частью их диагонали.
Пусть их тень будет моим меридианом.
Если однажды я исчезну, клин оставит место в строю.
Это и есть милость небесной геометрии.
С тех пор любое «в путь» звучит во мне их голосом.
И всякая разлука содержит обратно дорогу.
 
IV — Полынь и ковыль

Полынь учит правде горечи, которая лечит.
Её терпкий слог сушит жалость и оставляет силу.
Ковыль — дыхание земли, серебряный прибой трав.
Его волны не мокрые, но смывают лишнее.
Я ложусь лицом в степной прибой — и становлюсь прозрачнее.
Запах полыни — мой первый камертон.
По нему я настраиваю голос, когда вокруг густо.
Ковыль показывает, как колыхаться, не ломаясь.
Как быть множеством нитей и всё же одной музыкой.
Луна ласкает его, как рука священника шёлк.
И шёпот трав становится богослужением тишины.
Там, в этих мягких волнах, я впервые исчезаю без страха.
Исчезнуть — не значит кончиться; значит совпасть с дыханием.
Я понимаю: смерть — это обратная складка жизни.
Кто видел, как стелется ковыль, не может верить в конец.
Он верит в смену ритма.
И потому сердце перестаёт спорить с ночью.
Я встаю, стряхиваю звёздную пыль с плеч.
И знаю: эта пыль не уходит — она меняет место.
Она будет гореть изнутри, когда темно.
 
V — Приютное — исток

Село не точка на карте — оно точка сборки.
Здесь тишина громче любого праздника.
Здесь звёзды смотрят в ответ — без высокомерия.
Здесь я научился видеть высоту в простоте.
Любая дорога с тех пор — возвращение.
Даже если еду далеко, в груди — короткий путь домой.
Имя моего детства произносится ветром.
Его орфография — ковыли и журавли.
Его пунктуация — озёрные круги и соль.
Если я когда;нибудь растворюсь, останется запах полыни.
И этого хватит, чтобы меня узнали свои.
Приютное — мой внутренний меридиан милости.
По нему я сверяю курс, когда штормит.
Если не слышно сердца — возвращаюсь к звёздам.
Если глаза устали — возвращаюсь к воде.
Если язык огрубел — возвращаюсь к полыни.
Если небо кажется пустым — вспоминаю журавлей.
И мир снова собирается — слой к слою, без клея, на доверии.
 
Эпилог — Песня слоёв

Верх отвечает низу, как эхо отвечает источнику.
Соль дружит с ветром; трава — с луной; птица — с дорогой.
И я — с тем мальчиком, что лежит лицом к небу.
Мы не расстались: мы просто живём на разных глубинах.
Когда мне тесно, я опускаюсь к нему — и становлюсь шире.
Когда мне темно, я поднимаюсь к звёздам — и становлюсь тише.
Стратиграфия детства — это партитура, которую играют времена.
Каждый слой — голос, но песня одна.
Она простая: «Будь». И ещё: «Береги». И ещё: «Возвращайся».
Я слушаю — и мир звучит ровнее, как будто нашёл общий такт.