Читаю

Я отказался

В туманном образе стремленья
на высший жизни пьедестал
я отказался от спрямленья
пути, пред выбором предстал.
Мой выбор завтрашнего цвета,
поникшего там, на ветру,
что относило в даль ответа
на неоправданном пиру

пейзажных потрясений света,
придворной челяди властей,
всей шушеры сермяжной в этой
стране с секретом новостей
с объединением бандитов
в партийно-буржуазный клан.
Глашатай подлый Винидиктов
выстраивает балаган.

Несостоятельность плачевна
и в состоянии молвы.
Причём скажите, люди, Плевна
для курвы этакой Москвы?
Протекторатом выступает,
веками грабит нас Москва,
в крови народ вокруг купает,
одной ей по душе война.


Читаю

Лес, говорящий с дымкой синей
в воображении степей,
когда шумит колючий иней,
как лопоухий льнёт репей,
идут берёзы меж тропинок,
что убегают в даль тоски.
Читаю ветер без запинок,
порывы в степени легки

в негодованье очумелом
под свист и стоны проводов,
где в поединке с ветром смело
вступает поступью веков
вся одержимость откровенья
с осенней тишиной лесов,
выходит детство из забвенья
с охапкой искренних стихов.

Разрозмаринило пространства,
великолепие цвело.
Проохрено лесов убранство,
помалу стало всем светло.
За восходящим вслед рассветом
диск выплывал из-за реки
с невероятностным ответом,
что было явно не с руки

приятелю осенних песен
под завывание ветров.
И почерневшие вмиг степи
с поднятием с утра паров
по-над просторами везенья,
вне привязавшийся мотив,
что растворён во всём осеннем
как детский в сущности наив.

Безветренная стонет стужа,
скрипит осенний переплёт.
Купает отраженье лужа,
в ней облака пошли в разлёт.
Во мглу вписались атрибуты,
подчёркивая синь небес.
Лес выглядит давно разутым,
раздетым донага как Бес.