Сказка про бегущего историка и влюблённую скамейку

    Вперёд! Только вперёд!

    Успеть, свершить, добиться! Всё остальное неважно. Дела, дела, дела. Настоящий круговорот, который засасывает, убивает желания, отнимает все силы. Остановись и задай себе вопрос: когда же кончится суета, и начнётся настоящая жизнь?

    Она часто наблюдала за ним, стремительно бегущим мимо. Бегущим навстречу ветру, который развивал чёрный плащ за спиной и отбрасывал со лба упрямую чёлку.  И что-то такое было в выражении его лица, в порывистой походке, что-то такое, что ей хотелось сорваться ему вслед. «А цыганская дочь за любимым в ночь…» Но это было бы глупо. Глупо и смешно. Дело в том, что он был чудным двуногим человечком, а она не менее чудной четырёхногой мраморной белой скамейкой. Согласитесь, скачущие по парку скамейки-большая редкость. Особенно мраморные.

    Она стояла под старой берёзой. Она встречала на своём веку многих двуногих. На ней часто отдыхали пенсионеры с палочками, жевали мороженое школьники с портфелями, полными двоек, целовались влюблённые, играли в шахматы, читали газеты, порой даже спали, пели под гитару и магнитофон песни, пытались выцарапать чьи-то имена…  Её  жарило солнце - она становилась золотистой и пылкой, её сковывал мороз –она бледнела, словно аристократка. Раз в год она одевалась в жёлтое платье из берёзовых листьев и  напоминала  элегантную фотомодель. Иногда её  лупил град, но она всё равно не теряла присутствия духа и заставляла градинки отскакивать с особым музыкальным звуком – получались неплохие песенки. А когда шёл дождь, грустный и тоскливый, она плакала вместе с ним…

    Она повидала  в жизни так много людей, ощущала их теплоту на своей спине, но он всегда бежал мимо. Мимо, мимо, мимо! А она ждала, что он проведёт  рукой по шершавой поверхности, вздохнёт и сядет. И они помолчат вместе,  каждый о своём…
    А ведь это правда: наш мир устроен так, что если очень уж чего-то хочешь,  это обязательно, рано или поздно, произойдёт. Однажды он, как всегда мчащийся куда-то, вдруг нерешительно замедлил шаг, поравнявшись с белой скамьёй под старой берёзой, испуганно оглянулся вокруг и вдруг… нежно погладил её по спинке, стряхнув золотые листочки, и сел.

 Скамейка почти не дышала от счастья и старалась прогнуться, чтобы ему было удобнее. Стояло бабье лето. Всё вокруг сияло и жило, словно в последний раз. Бледно – сиреневое небо свисало над головой пологом. Деревья звенели монистами. А скамейка крепко держалась всеми четырьмя ногами за землю, чтобы не упасть от охватившего её головокружения.

     Они впервые были так близко. Она ощущала каждое его движение, каждый вздох. Он тяжело дышал от быстрого шага и нервно подрагивал от возбуждения. А потом он начал говорить. Сбивчиво, бегло. Так же, как передвигался. Он говорил, а скамейка слушала, затаив дыхание. Он говорил об истории и этнографии, конференции и диссертации, о совете молодых учёных, который возглавлял, и о вечно исчезающей в неизвестном направлении ответственной секретарше, о лекциях и рейтингах. Он раскладывал на скамье какие-то исписанные листы, перебирал и рассматривал их. Твердил, что это очень важно. Что нужно бежать, что много работы. Но всё это скоро кончится, и он сможет жениться. И завести детей. Тогда он будет приводить их на прогулку в парк  и играть с ними вот на этой самой скамейке. Он долго говорил, может, даже целых десять минут. Скамейка растерянно слушала его. Потом он вдруг стремглав сорвался с места. ( «Словно пушечное ядро», - подумала скамейка.) Сделал несколько быстрых шагов, но почему-то потерял равновесие. Однако, покачиваясь и загребая воздух руками, продолжал бежать. А потом упал. Он умер на ходу, не замедлив шага. И в стороны полетели выпущенные им белые птицы – исписанные листки.

    Скамейка плохо запомнила, что было дальше. Толпа людей, разговоры, плач. Она только не могла понять, почему все они, не задумываясь, наступали на белые листки, покрывающие землю. Ведь он сказал – это важно! Потом всё опустело.  На небо набежали серые тусклые облака, и зарядил дождь. Тоскливый осенний дождь. Он безжалостно поливал белеющие в сумраке страницы. «Так нельзя! Это важно!» - безмолвно закричала скамейка и попыталась сдвинуться с места, чтобы закрыть листки своей спиной. Это было невозможно, но она шагнула на целый сантиметр! Только всё это было напрасно. Дождь мял и втаптывал в грязь последнее, что осталось от бегущего историка. Наутро вся земля была совершенно одинаковой, грязно – серой. Без единого белого пятнышка. Не осталось ничего из того, что некогда было ужасно важным…

     Она стояла под старой берёзой. Она встречала на своём веку многих двуногих. А когда шёл дождь, грустный и тоскливый, она плакала вместе с ним, вспоминая стремительно бегущего мимо историка.