Целитель

   Бывают подсказки, словно ты уже все знаешь наперед, точнее, чувствуешь или даже предчувствуешь. Так оно и было с той самой ночи, с того самого сна, я знала, что что-то наползает, сжирает мою почти счастливую жизнь, отбирает у меня то немногое, чем я дорожила. Сон мой одновременно был прекрасен и ужасен. Машина неслась меж двух полей молодой, только набирающей силы пшеницы, в яркой зелени которой кровавыми пятнами тянулись к солнцу крупные цветы мака. Поля изумрудными морями растекались далеко, сливаясь с линией горизонта, и лишь мерцающий перешеек дороги, разделяя их, уносился будто в самое небо. От красоты и скорости захватывало дыхание. Я взглянула на тебя, ты, как всегда, улыбался и, напевая что-то знакомое, кивнул в сторону. За окном все изменилось, поля окрасились в фиолетовый цвет и небо заволокли тучи того же цвета, так, словно верх и низ сошлись воедино. Я умоляла тебя остановить машину, мне хотелось насмотреться, коснуться фиолетового полотна. Ты уступил. Я открыла дверь, и только теперь поняла, что я босая, обуви нигде не было видно. Не беда, подумала я и скользнула босыми ногами в мягкую, как бархат, траву. Позади я четко услышала твой голос, ты просил не ходить. Уж слишком красиво было кругом, слова твои расплылись, эхом повторяясь в фиолетовом поле. Ступать было мягко, я шла все дальше и дальше, вдруг, что-то почувствовав, обернулась. Тебя не было видно. В тот же миг мягкий ковер под ногами просел и я провалилась. Страх сковал меня, я не могла пошевелиться, кричать тоже было невозможно, сердце так колотилось в груди, что отчетливо слышала его биенье.
   Я оказалась в узкой трубе, выбраться из которой была не в состоянии. Я была заживо похоронена в тесной своей гробнице. Все, что мне оставалось, это смотреть на фиолетовый кружок над головой и ждать тебя – отчего-то я знала, что ты вызволишь меня. И ты пришел, и как обычно (к этому я давно привыкла), вытащил меня. Меня ты вытащил,но сам, не знаю как, оказался на моем месте. Я тянула к тебе руки, звала на помощь, но все тщетно. Я потеряла тебя.
Когда я проснулась, меня трясло как при ознобе, и слезы ручьями стекали по щекам. И с этого момента страх вполз в мою душу, я знала, что скоро что-то произойдет. У нас оставалось не более полугода, точно я уже и не вспомню. Но теперь я оглянусь назад, на два года ранее, когда ты появился в моей жизни.
Мне вот-вот должно было исполнится четырнадцать, но мнилось мне тогда, что я изжитый дряхлый старичок. Я с утра знала, что нужно будет ехать к друзьям семьи. Так уж сложилось, что мое семейство любило принимать гостей и ходить в гости, я же всей душой противилась и тому и другому.
   Нет, я не мизантроп и никогда им не была, просто мне было комфортнее в своем коконе, а чужие люди все время норовили заговорить со мной или, того хуже, коснуться меня. Словом, я уже представляла весь кошмар ожидающих меня экзекуций и мысленно готовилась к ним.
   Щеки мои заранее пылали, глаза опустились, голос пропал, а дыхание было таким редким, что я вот-вот должна была упасть в обморок (что частенько со мной и случалось). Но за весь вечер моя мимикрия, к счастью, не пригодилась – меня словно не замечали, и это не могло не радовать. Я не без удовольствия поглядывала на часы, они подсказывали, что скоро я буду в безопасности.
   Я притаилась в кабинете хозяина дома, там был большой аквариум, много комнатных цветов, а главное – целая стена с книгами. Успокоившись, что меня никто не ищет, я даже погасила щеки и, взобравшись в кресло, принялась читать. Но идиллия моя длилась недолго, дочка хозяина дома вбежала, ища меня глазами. Забавно, но в недрах кресла она не сразу меня заприметила.
– Вот ты где! – захихикала она и рванула ко мне с такой прытью, что я невольно вжалась еще глубже. – Пойдем, мне нужна твоя помощь. Там один человек, я сама не могу подойти, а с тобой будет повод. – Она была старше меня на три года, смазливая блондинка с голубыми глазами, которые, как мне всегда казалось, были лишены всякого намека на интеллект.
   Я оцепенела, а она без умолку пищала тонким своим голоском, что именно я не могла разобрать, потому что, не ожидая подвоха, была застигнута врасплох, кажется, в психиатрии такое состояние именуется ступором.
   Вскоре я оказалась в большой комнате, играла музыка, женщины, собравшись в кружок, что-то обсуждали, мужчины были в другой части зала, где два признанных корифея играли в шахматы, а остальные стояли над ними, почесывая подбородки и делая вполголоса замечания по ходу схватки.
– Вон он стоит. Красивый, правда? – разобрала я, наконец, писк моей мучительницы. – Стой здесь, я позову его.
Каков же был мой ужас, когда я поняла, что она, подойдя к мужчинам, выцепила из толпы высокого парня и, что-то сказав ему, поволокла ко мне.
Что уж тут говорить, моя мимикрия сработала мгновенно, со всеми сопутствующими спецэффектами. Представляю, как глупо я тогда выглядела.
– Познакомься, – обратилась она ко мне и назвала имя и фамилию парня. Я смутилась, но сдержалась, ведь кое-что сразу сроднило меня с ним. И тут она представила меня.
– Она? – хмыкнул он, услышав мою фамилию.
Он даже не обращал этот вопрос мне, будто я вовсе пустое, неодушевленное существо и не имею права иметь с ним одну на двоих фамилию. Как же больно полоснуло меня всего одно слово, и я сделала то, чего обычно никогда не делала: я впилась в него взглядом и, кажется, одними глазами сказала ему все то, что было у меня внутри. И он понял. Пытаясь исправить положение, он обратился ко мне на родном языке, но и тут лишь ткнул по больному – ведь я не могла ему ответить. В моих глазах стало так много воды, что я побоялась, что не смогу ее удержать. Кивнув ему в ответ, я ушла. Наверное, только такие полукровки, как я, могут понять положение, когда даже среди своих  ты совершенно чужой.
Время шло к полуночи, было прохладно, но я четко решила не возвращаться в дом. И смотря на мошкару, стаей носившейся вокруг фонаря, я сидела под беседкой, усыпанной гроздьями спелого винограда.
Я не заметила, как он подошел.
– Я весь дом обыскал, а ты здесь. Тебе не холодно?
– Нет.
 Он потянулся, сорвал гроздь винограда и предложил ее мне.
– Не хочу, – отказалась я, хотя еще минуту назад тщетно пыталась раздобыть манящую ягоду, понизу все оборвали, а наверху мне было не достать.
Он сел рядом, а я машинально отодвинулась подальше.
– Я не кусаюсь, да и разве можно бояться брата.
– Кажется, мы не родственники, – буркнула я.
– У нас одна фамилия, так что, хочешь или не хочешь, для меня ты сестренка и я тебе очень рад.
Я молчала.
– А у тебя есть братья, сестры?
Я отвернулась.
– Знаешь, мне будет намного проще, если ты будешь со мной разговаривать, ну или хотя бы кивай головой, а лучше, отвечай глазами, это у тебя хорошо получается.
Я не поняла, и повернулась к нему, пытаясь уловить, в чем дело.
– Да, да вот так лучше, – улыбнулся он. – Я буду тебя лечить.
Я не успела и слова сказать, а он показал рукой на сердце.
– Здесь иногда болит. Знаешь, это как клетка без певчей птицы – пусто и словно чего-то не хватает. У меня такое было, мне помогли, а теперь и я хочу помочь. Передать часть своего огня тебе. – Он сделал движение, словно оторвал от своего сердца что-то невидимое, и протянул это мне.
– Спасибо, но я не нуждаюсь.
– Опусти колючки, ежик, – улыбнулся он и жестом, будто вернул невидимое на место, сказал, что придержит до следующего раза.
Меня позвали, нужно было собираться домой. Этой ночью я долго думала о странном парне с моей фамилией. А в полудреме, когда сон едва меня окутал, я увидела, как он отнимает от груди своей комочек огня. Внутри огонек был ярко-оранжевый, а по краям синеватый, он не обжигал руки, держащей его, и мне так хотелось коснуться странного пламени.
   Прошло несколько дней, я возвращалась домой после школы, как всегда летая в облаках, и сама не понимая, на каком автопилоте, двигалась в верном направлении. Рядом со мной остановилась машина и знакомый голос окликнул меня, это был мой новоиспеченный брат. Удивительно, но я обрадовалась ему и села в машину. Он отвез меня домой, а по дороге мы много разговаривали, в этот раз и на протяжении следующих двух лет колючек я не поднимала.
   Он и в правду лечил меня, точнее, мою душу, ему я могла рассказывать все, и он все понимал. Сейчас, спустя столько лет, я осознаю, что так, как он, никто меня не чувствовал. Иногда мне и говорить не приходилось, он и без того все знал. У нас даже мысли были, точно как и наша фамилия, одни на двоих. Я знала, о чем думает он, а он знал, о чем думаю я.
   Как-то он отвез меня в библиотеку, погода была отвратительная, было холодно, срывался дождь, ко всему прочему поднялся такой ветер, что едва можно было удержаться на ногах. Я бежала обратно к машине, одной рукой оберегая книгу, другой держа юбку, желающую взлететь, чего я ей не могла позволить, в этот момент ветер рванул вбок и вверх, так что мои волосы взмыли прямым столбом ввысь. Увидев свое отражение в витрине, я рассмеялась, вспомнив глупый американский мультик, где у мамаши семейства была такая же прическа, что и у меня сейчас, только цвет волос у мультяшки был синий. Я бежала, смеясь в голос, а новая моя прическа так и не опускались до тех пор, пока я не юркнула в машину. На вопрос, чего я так смеялась, я стала говорить, что была похожа на… и тут он сказал: «Точно на Мардж С.»
   Мой целитель много делал для меня, однажды даже пошел на преступление. Он знал, как я люблю дольмены и, побывав у одного из них, решил привезти мне сувенир в виде отломанного кусочка. При этом он не только оплатил штраф за порчу памятника историко-культурного наследия, но и позже, вручив мне злополучный кусочек, терпеливо выслушал мои нравоучения.
   У нас было свое место на берегу реки. Русло там плавно поворачивало, течение было едва заметным, что делало реку совершенно безмолвной. Над самой водой нависали хрупкие ветви плакучей ивы. Спускаться к реке нужно было через поляну, густо затянутую черемшой, а далее по выдолбленной в земле лестнице к воде. Здесь-то, словно вишенка на торте, звучало невероятное пение птиц. Более нигде не слышала я таких трелей. Пение растекалось в воздухе и в унисон с рекой под дирижерством ивы птицы давали концерт. Туда, в наше место, мы любили сбегать от всего мира. Как же сейчас радостно и одновременно грустно вспоминать события, давно канувшее в Лету!
  Однажды сидя у реки, он спросил, отчего я не боюсь смерти: целитель давно заметил мое к «старухе» равнодушие, и это, кажется, сильно его интересовало. Попытки уйти от вопроса, кои ранее мне легко удавались, на этот раз не сработали. Потому пришлось рассказать ему мой сон наяву, в котором я видела свою собственную смерть в мельчайших подробностях. Он долго молчал, а потом сказал, что это всего лишь плод моего воображения и, в конечном счете, может сыграть со мной злую шутку. Я не согласилась, и он не уступил. Так эта тема стала камнем преткновения.
Разрешился наш спор спустя год. Мы возвращались со смотровой площадки, розоватое солнце сонно клонилось к закату, и нам нужно было спуститься вниз засветло. Спуск был крутым, я с трудом ступала, казалось, еще немного, и ноги ослушаются и сведут меня прямиком в обрыв. Он шел позади и вдруг рассмеялся, сказав, что, сейчас я, наконец, опасаюсь смерти, цепляясь за жизнь пальцами ног. На миг я задумалась, ведь и правда – боялась. После – не знаю, что именно меня побудило, упрямство или интерес, – я расслабила тугую струну и ноги понесли меня вниз. Страха не было, только крик позади меня заставил опомниться, но было слишком поздно. Был край, а после свободный полет и полная утрата ощущения времени. Время сжалось вокруг меня клубком, казалось, прошла целая вечность, как много я успела заметить, продумать, вспомнить. Но душе моей все же суждено было вернулась в тело. Возвращение я сполна ощутила жуткой болью в ноге. Я висела вниз головой в метре от земли, меня поймал куст, а может дерево, честно сказать, мне было не до рассматривания моего спасителя. Когда меня вернули на землю, я была живее всех живых, только царапины, ну и рана Ахиллеса, из которой торчала, конечно, не стрела Париса, а самая обычная надломленная ветвь моего безымянного спасителя. После моего полета целитель более никогда не поднимал этой темы, меня до сих пор мучает вопрос: уверовал он или смирился?
   Он всегда уделял мне много времени, проведывал, звонил, интересовался всем и, кажется, всегда был рядом, стоило мне только подумать – и вот он. Но ранней весной что-то в нем стало меняться, глаза засияли как-то особенно, слова путались, а он будто летал где-то вдалеке. Звонки стали реже, встречи короче, он постоянно куда-то спешил. Вскоре он начал о ней говорить. Что меня так огорчало в его счастье? Наверное, осознание собственного несчастья. Мой брат, мой друг, мой целитель, ключевое слово «МОЙ»… и вдруг, он не только мой. Как же я противилась его желанию познакомиться с ней, искала всяческие отговорки, оттягивала этот день.
   Встреча состоялась летним утром. Мы собирались на наше место к реке, только я не знала, что в этот раз мы будем не одни.
Она была на моем месте, красивая, с невероятно большими добрыми глазами. Случись наша встреча в иных обстоятельствах, она бы мне сразу, безоговорочно понравилась. Но, увы, тогда я чувствовала, будто брошена, никому не нужна, и в этом виновата та, что заняла мое место. Я сидела на заднем сиденье, а он все время пытался меня рассмешить, заставить говорить, но мне было слишком больно, чтобы пытаться подыграть. Мне казалась, что я похожа на пса, хозяин которого, заведя себе подружку, отправил старого друга на галерку. Помню, я выставила лицо в открытое окно, оставалось только высунуть язык для пущей схожести. Он остановил у заправки, я не хотела оставаться с ней и вышла под предлогом купить воды. Идя обратно, я споткнулась и порвала сандаль, груда бисера сияя разлетелась в разные стороны. Недолго думая я сняла обувь и закинула ее в ближайшую урну и босиком вернулась в машину.
   Мы выехали загород. Со всех сторон тянулись бесконечные поля, и машина словно текла меж них. Она вдруг повернулась ко мне и что-то сказала. Я видела ее красивое лицо, ее огромные глаза, ее улыбку, движения губ, но не слышала ни единого слова. Она смотрела, ожидая ответа, а я не знала, что сказать, и не найдя ничего более подходящего, хмыкнула и уставилась в окно. Повисла пауза, она отвернулась, и я видела его лицо в зеркале, я сделала ему больно, не специально, но все же сделала. Я ненавидела себя, мне хотелось исчезнуть из этой машины и больше никогда не показываться ему на глаза. Она попросила остановить у магазина. Когда она вышла, он повернулся и безнадежно, это читалось в его глазах, попросил опустить иголки, он коснулся моих волос и грустно улыбнулся. Она вернулась, что-то зашелестело в ее руках, а после она повернулась ко мне и улыбаясь протянула мне ладонь, где лежали мои любимые конфетки M&M’s. Я видела, как он покачал головой, зная, что я не возьму с чужих рук. Но я не только взяла, но и начала с ней говорить, и улыбалась и всем своим видом пыталась показать, что все хорошо. И мне даже показалось, что я могу ее полюбить, полюбить ради него.
   Остаток пути мы говорили без умолку. Приехав на место, он устроил нам пикник, и пока мы с ней обсуждали фильм, кажется, это был «Список Шиндлера», целитель подошел к воде, постояв немного, сказал, что сегодня здесь как-то уж слишком красиво, зашел в реку. Мы же продолжали свою болтовню, помню, он позвал меня, показав, где начинается глубина, он всегда так делал, зная, что я не умею плавать. Когда мы заметили его отсутствие, подумали, что он шутит, но, сколько мы не звали, ответа так и не получили.
  Дальше все было как в тумане, страшный сон, с той лишь разницей, что нельзя проснуться, выбраться из кошмара.
Слез не было. Мою душу словно вынули, и в грудной клетке осталась холодная пустота. Помню, как на кухне вполголоса говорили, что он угодил в яму и погиб мгновенно, из-за давления его сердце разорвалось. И что один из спасателей, в сцепке искавший тело, тоже угодил в яму, а когда того беднягу вытащили, из носа, глаз и ушей струилась кровь. Я вдруг представила, как его сердце разрывается, и словно у самой все надломилось внутри.
   Как несправедлива и непостижима потеря близкого человека! Словно твоя жизнь делится на две эпохи – до и после. Я часто вспоминаю, как он в первую нашу встречу передал мне кусочек своего огня, этот огонь и сейчас горит во мне, исцеляя и согревая мою душу.