Чужая жена!

Она чужая. Не моя. И в этом
Вся правда горькая и весь закон.
Её душа другим согрета светом,
Её покой чужим скреплён кольцом.
Я помню шёпот в полумраке комнат,
И страх, и дрожь украденных ночей.
Но даже память обо мне не вспомнит
В кругу её семьи, её речей.

Она боялась вырваться из строя,
Разрушить мир привычной суеты.
Она боялась стать самой собою,
Со мною сжечь последние мосты.

А мы крали дни, мы жгли часы без счёта,
Отдав себя безумному огню!
Но каждый раз в душе скреблась забота:
Кого я жду? Кого я сохраню?
Я был лишь гостем в этом чудном храме,
Где мне нельзя остаться насовсем.
И вот стою, один, с седыми волосами,
И этот яд во мне не сгинет, не истлеет.

Ей мил был дом, надёжный плен покоя,
И внуков смех, и дочери черты.
Она не выбрала судьбы героя,
Что всё поставит на алтарь мечты.
А я мечтал... О, как безумно верил,
Что сила чувства сокрушает всё!
Но сам в итоге и захлопнул двери,
Увидев страх в её глазах, её лицо.

А мы крали дни, мы жгли часы без счёта,
Отдав себя безумному огню!
Но каждый раз в душе скреблась забота:
Кого я жду? Кого я сохраню?
Я был лишь гостем в этом чудном храме,
Где мне нельзя остаться насовсем.
И вот стою, один, с седыми волосами,
И этот яд во мне не сгинет, не истлеет.

Я отступил, чтоб не ломать оков,
Чтоб не пятнать её спокойной чести.
Но до сих пор душа моя не верит,
Что можно жить без глаз её и слов.
Я одинок. И в этом одиночестве
Живёт надежда, как больной цветок.
И это — самое моё пророчество,
Мой самый сладкий и больной порок.

И пусть один, я обречён на муки,
Надеждой жить, что стала мне крестом.
И вечно помнить ласковые руки
Той женщины в краю давно чужом...
В краю чужом...
В краю чужом...