Промежду

Оранжевым квадратом осень
расположилась под закат,
вечерний сумрак, что ли, косит,
но в чём же я-то виноват?
Ответь, Поэт, не удержавши
свободу слова на ветру,
престижность безрассудно смявши,
стоишь в ознобе на яру.

Где пропасть пролегла веками
промежду взлётом и тоской
паденья с чистыми стихами,
под властный угодив отстой,
но о беспечности ни слова
не надо мне вам говорить,
не разогнутая подкова
суровым счастием висит.

Летают искры, словно звёзды,
как мысли гаснут на лету.
Вокруг меня бушуют грозы.
Я набираю высоту
пролёта в чистом поднебесье
в синеющем просторе грёз,
внизу колышет мелколесье
в порыве искренних берёз.

О чём задумались, родные,
за той оградой в неглиже?
Стоите будто бы рабыни,
глядите тускло на меже
былого с будущим в пределе
невероятной белизны.
На ветках снегири зардели,
нарушив чёткость тишины.

В осеннем мареве строптивом
летит последняя листва,
в воздушном дико-боязливом
пространстве жухлая молва
о песенной утрате леса,
где каркают лишь по утрам
вороны ради интереса,
осенний будоражат Храм.

Рассветы нежные в Сибири,
нас даже пурги веселят,
размахи серебристой шири,
когда ковром снега лежат,
а реки подо льдом заснули
и копят силы для весны.
Морозы снова завернули,
упали, видно, с высоты.

Эпоха революций – пропасть
над бездной горя и тоски.
И как нехоженые тропы
и столкновений стихий
кровавые бушуют страсти –
на брата нападает брат,
что человечество не красит,
в развитии идёт назад.

Закат оранжевый в сомненье
плывёт, пылает в небесах.
Ему, что ль, прятаться в мгновенье
иль оставаться, что ль, в стихах?
В окрасе огненного завтра
восхода в сумерках с дождём,
а может, в иноходь со старта
промчаться с пасмурностью днём.