Наша литературная династия

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

ПОСВЯЩАЕТСЯ нашей литературной семье и светлой памяти моего отца, Народного писателя РТ Гарифа Ахунова (18.09.1925-4.06.2000)- в год его 100-летия.

 Гариф АХУНОВ (1925-2000) - Народный писатель Республики Татарстан, лауреат Гос. премии имени Габдуллы Тукая и премии им.Гаяза Исхаки,  Засл. работник культуры РСФСР, Почётный член-корреспондент АН РТ, Почётный нефтяник ПАО "Татнефть", видный государственный и общественный деятель.
(Из Татарской энциклопедии).

Знаки Зодиака:  Дева, Вол
Кредо:  "Во всем дойти до самой сути" и добиваться совершенства.
Главный успех в жизни:  семья.
Любимые имена:  Шаида, Рашид, Наиля, Ренат, Ида, Даниль.
Любимый город:  Казань.
Любимое занятие: писать и рисовать.
Любимый вид отдыха:  работа в саду с женой.
Любимый поэт:   Габдулла Тукай.
Любимый писатель: Михаил Шолохов.
Любимый певец:  Ильгам Шакиров.
Любимый актер:  Шаукат Биктимиров.
Любимое блюдо:  картошка в любом виде.
Любимый напиток:  коньяк.
Любимый цвет:   белый.
Любимый цветок:  ромашка (из полевых), роза (из садовых), герань (из домашних).
Человек, который вызывает наибольшее восхищение:   Расул Гамзатов.
Наиболее огорчительная черта в людях: потребительское отношение к жизни, завистливость.
Черта, наиболее ценимая в друзьях:  искренность.
Наибольшее счастье:  добиться признания своих книг, своего труда народом.
Что внушает наибольший страх: я уже ничего не боюсь, даже смерти.

(Блиц-интервью. !995. Казань)

Это блиц-интервью было взято мной в год 70-летия Гарифа Ахунова, моего отца, Народного писателя Татарстана, лауреата Тукаевской премии и премии им.Г.Исхаки, академика, Почетного нефтяника, видного государственного и общественного деятеля. Он охотно и откровенно ответил на все вопросы...

Отец был счастливым человеком. И сейчас, спустя четверть века после его смерти, именем Гарифа Ахунова названы семь улиц в Татарстане: в Казани, Альметьевске, Арске, д.Губурчак Арского района, Кукморе, Балтасях, Уруссу. А также родник в Арском районе ("Ахун чишмэсе"), музей в гимназии "Адымнар" в Альметьевске и школа в Казанбаше, где он учился. Главным своим успехом в жизни он считал семью, судя по интервью с ним, поэтому эта публикация посвящена нашей литературной династии в год его 100-летия.

Наиля Ахунова
2025

ЛУННЫЕ БЛИКИ

"Лунные блики таят неизбывную печаль..." Китахара Хакусю (пер. А.Долина).

В бессонную ночь читаю киндайси японских поэтов Серебряного века. Луна серебрит изголовье. Улыбаются со старых фотографий молодые папа и мама...

лунный круг
как трудно разомкнуть
объятия

............................

ИЗБРАННОЕ
из произведений
разных лет


Гариф Ахунов

РОДНОМУ КРАЮ

Милый край, родимый край,
Ты моей душою стал,
Сиротою, как Тукай,
Я тепло твоё впитал.

Надышаться бы тобой,
Навестить покуда жив.
Крикнуть «Я - ребёнок твой!»
Не смогу, глаза смежив.

Все пути мои – туда,
И делами, знаю я,
Мы вернёмся навсегда
В сердцу милые края.

Перевод Николая Тутышкина


Гариф АХУНОВ

ПЕРВЫЙ ПОДАРОК. Рассказ


Где-то там, за разлётом поля и толщей леса, высилась она, выстраивалась каменными домами, непонятно почему белолицая, толстостенная,— поднималась как мираж, в стеклянном мареве зноя. Впрочем, в разное время года менялось и освещение: белый камень серел, прикрывался листьями и ветошью, сумеречными облаками. Сочная синева неба обливала весенние влажные крыши. Зима блестела льдом на ребристых карнизах.
Электрическая лампочка завоёвывала пространство. Ещё и провода с телеграфными столбами были новинкой, ещё едва шепелявило радио. А она всегда была столицей, не древней старухой, а самой древностью, изборожденной морщинами: столица - значит, сто лиц. С зеленого пятачка земли деревни её лик казался не множеством лиц, не улицами-площадями, но — крепостью, окруженной водой. Трудно передать видение, если оно тебя преследует, подрастает вместе с тобой, о чём все говорят, к чему возвращаются мыслями среди обыкновенных долин, и ты понимаешь: видение принадлежит всем без исключения, не одно твое воображение преображает даль. Столица присутствует в сердце каждого. И ты прислушиваешься, ловишь случайные слова о ней, тем самым оживляешь лредставимое, беседуешь совершенно безотчетно с будущим, которое за полем и лесом, за глубью небес. Оно осуществимо, теплокровно, только надо чуть-чуть поднапрячься, пересечь долину — и тогда... А что тогда, так ли уж важно знать, лучше — догадываться.

Впервые я приехал в Казань десятилетним мальчиком. Окончил второй класс сельской школы и собрался в путь. Это — необычное путешествие, и готовился я к нему основательно. С утра до вечера одна бесконечная дума, одно опасение, занимали меня: не заблужусь ли я там среди пересыпающихся над тропой огней? Дело в том, что моя старшая сестра Айша уже побывала в Казани у родственников, точнее сказать — погостила, и поделилась со мной кое-какими секретами. У нее их было полно.
— Ты мне скажи, Казань большая? Красивая? — теребил я ее.
Айша маленько была артистка, с завихрениями. Её подтолкни — она и полетит, в любой момент готовая закружиться, расплеснуться, засмеяться.
- Ой, какая! - воскликнула она. - Там огни в воздухе висят!
- И не падают? — не унимался я.
— Висят, как шары. Ужас сколько их, со всех сторон огни, огни. И ни за что не цепляются. Кругленькие, яркие!
Это уж совсем было восхитительно.
—  Плавают, значит?  - уточнил я.
—  Передвигаются, как гуси, — сказала убежденно Айша.— Воздух там горячий. Они в нём сами подталкивают друг друга. Понимать надо!
Понимать надо, ага! – повторил я  про себя, - беспонятливый какой, на невидимых нитках держатся и всё,  кумекать  пора  бы, город все-таки.  Xoть сейчас в путь-дорогу, такое желание невозможное для терпения.
Теперь-то я гляжу на себя издали и вижу, как блестят глаза, как горят мои лопушки-уши, как подпрыгивает в груди сердце,— вижу и чувствую давнее неудержимое желание бежать-скакать-ехать. Поглядеть на белый свет так хотелось, пощупать свою мечту, как диковинную ветку с ворсистыми листьями.
Мечтать я начал рано, с шести лет. Отца схоронили, и я задумался: не пошагать ли мне куда глаза глядят. А отца убил ударом ножа нанятый кулаками бандит. Осталось нас у подола матери Бибинур четверо детей. Проживи-ка на тридцать рублей в месяц. Легче бы, наверное, умереть, но дышали мы жадно,— слава богу, воздуха хватало, потому и выжили. Налоги попросту душили: три центнера картошки — отдай, двадцать килограммов мяса — отдай, двести литров молока - отдай, шерсть - отдай...  От этого «отдай» — ай! — звенит в ушах, жжёт-плачет. Для детской памяти многовато, пожалуй, а вот запомнила как проклятое заклинание: отдай! Страховка – добровольная, а заём — принудительный. Не хочешь, не живи, твоя воля.
Для коровы мы тащили сено со всех лужаек. Стыдно говорить, и овечье молоко забирали. Какие лыжи-коньки-санки?! С каких остатков? Отсюда и зависть палящая, отсюда и обида горькая к более удачливым сверстникам, с расписными санками возвращающимся с базара. Чем же мне-то похвалиться?..
Вот тут как раз и подфартило — в Казань! на летние каникулы! ох, и замечательно! на тысячи висячих огней глянуть! Ну и повезло, ну и одарил бог, услышал мечту мою, никому не рассказанную.
В подкрепление вдруг пожаловал из Казани Фарид, мой двоюродный брат. Отец его Асат-абый, крестьянин-середняк, вовремя сообразил уехать из деревни, иначе отобрали бы у него и дом, и землю. Хотя и так взяли чуть позже. Асат-абый стремглав сбежал в город и устроился конюхом на алебастровый завод, подальше от греха. Ведь очень ему была памятна смерть моего отца: семечко от семечка близко падает.
Фарид заявился в самый раз к поспевшей малине. Насобирали мы её скоренько целых два ведра: не с пустыми же руками ехать в гости — лучше с полными ведрами и с витающей в облаках душой!

Никаких огней поначалу я не увидел. С головой ушли в дело. Город, оказалось, тоже не сливки пьет. Подбирали уголь, оставшийся после обжига извести. О малине быстро позабыли. С разгону я наловчился грести и подхватывать: туда-сюда, туда-сюда. Не согнулся, не ойкнул. Нагрузили тачку и свезли па базар слободы Бишбалта. Посчитали денежки. На свою долю я купил игрушечный барабан. Надо бы чего понужнее – сандалии, к примеру, тапочки, на худой случай, ботинки, вроде бы покрасивше и потверже. Но в деревне барабану удивятся больше. Как забарабаню, сразу станет видно, кто из Казани приехал. Пусть и босиком, зато при музыке.
Один усмешливый остряк ещё в поезде посмотрел на мои покрытые цыпками ноги и расплылся, как блин по сковороде, такой вредный-вредный:
—  Э-ээ, браток, неважнецкие твои дела. Поржавел. В Казани тебе сделают обрезание — укоротят ноги. Бесполезно их чистить. Готовься!
Ботинки справить, ясное дело, — красота! Но душа не устояла перед барабаном. И — ладно, жизнь впереди бесконечная, невообразимая, подошв на нее сызмала не напасешься. У меня было правило: решил — действуй и не оглядывайся на остряков-балагуров, они вечно в замызганных сапожищах.
Фарид одобрил мой чрезвычайный поступок:
—  Без башмаков проживем с барабанным боем!
Мы отправились к берегу Волги: Учия, так называлось это место – Устье.
Тут я и ахнул — на меня выплыл пароход. Отродясь такого не испытывал! Белый, вздыхающий, он причаливал к горбатой пристани, как большая корова, мычал и вздрагивал, хлопал почем зря крылатым колесом по воде. А посерёдке реки шла тёмная, покорная баржа за плюгавым буксирчиком, тихая, крадущаяся,  увешанная бельем  на  веревках,  как самый  настоящий дом  на  волнах. Кричали, нет, тонко повизгивали чайки.  Вода  гладко бросалась  на берег и шипела. Над всем этим огромным хозяйством переговаривались гудки и гудочки. Суета на берегу была какой-то праздничной, люди как будто показывали друг дружке зубы: погляди, зубы мои могут и проволоку перекусить, я всегда весёлый и ни на что не жалуюсь! Бочки, канаты, тросы, бревна, прогибающиеся доски, - все это двигалось, смещалось, звучало голосом, скрежетом, пересвистом... Потом всем этим разноголосьем наполнятся мои книги, в них войдут и птицы  с  густыми  крыльями,  и  ржавые  цепи лодок,  и  нескончаемый  гомон-перекличка, и  снующие  люди  в  неописуемых  одеждах — грузчики,  рыбаки, ротозеи. Подброшенная охапкой вся живописная картина берега! Жарко дышащая волна побережья бежит перед глазами — и как поместилась! — текучая взблескивающая, как битое стекло, одушевленная могучим горловым голосом, широкогрудая, с крепким запахом, принадлежащим только Волге, её крутому замесу жизни... И рядышком я со своим красующимся цветным лаком барабаном!
     Поразила меня вереница корзин на коромыслах, точно зависшая на сходнях - тяжелеющая на глазах череда хлопочущих, раскрыливших руки, женщин, издающих странные звуки гусынь. Они плыли и плыли, выплывали, возникали из трюма, переваливались на сходни семенящими шажками,— их принимал берег, но они, не ломая цепочки, продвигались дальше вглубь, обтекая ряды бочек, в безостановочном движении сохранить целенькими корзины до трамвайной остановки, а там уж отдышаться, успокоиться.
- Корзин-то! Коленки подгибаются. Куда столько?
— На базар,— сказал Фарид.— Помидоры, огурцы, яблоки, ягоды. Ешь не хочу! И цыплят везут, и несушек с яйцами. Оглохнешь!
- Откуда везут?
- Деревень по реке не пересчитаешь. Ле-ето! — пропел Фарид.— Теперь каждый день — лето. Складывай в корзины и тащи. Бабам всегда тяжело, - по-взрослому сказал Фарид.— По Волге больше русских. Опустошат корзины и опять на пароход. Часа за два управятся и отдохнут заодно.
- Продадут?
- Чего же ещё. Не зыркать же по сторонам. От вишни разве откажешься?
- Я бы таз съел!
- Значит, корзину.
- Вдвоем бы и с ней сладили.
Мы стояли у самой кромки воды с красивым барабаном, счастливые, голодные, босые, надышавшиеся свежим ветром, который у Волги необычайно пахнет рыбой. Я сжимал в кулаке палочки, запасные были спрятаны под ремнем.
Я прочитал про великую реку множество книг, но в грудь мою, в глаза мои, в уши мои она входила в первый раз. Так вот ты какая, матушка-река! От берега до бeрегa глазом пройдешь, как посуху, а руками ослабеешь, если представишь, как пересилить её волну заносчивыми саженками.
Много я успел прочитать — и про чаек, живущих между небом и рекой, и про ласточек-береговушек, не уносимых ветром от обрыва, и про клады зарытые  - поди их отыщи! - и про Каспий, к которому тянется через тысячелетия эта голубая жила, и про бурлаков, бредущих с песней-стоном. Читал, но не видел её в работе. Она то сжимала, то разжимала руки.
С четвёртого класса я уже писал стихи, составляя слова лесенкой. Рисовал акварельными красками родную деревню Училе, с её взбалмошными собаками, злыми гусаками, вытягивающими шеи, чтобы ущипнуть клювом за штаны. Рисовал всё подряд, что подхватывал взглядом, и волновался при этом необыкновенно - зимой и летом, на весенних проталинах и под осенними листьями. Снежные бабы на моих листках не таяли, собаки навечно оставались с задранными хвостами. Я привык помаленьку опережать время... Но вот к удивительно маленькой, всего-то в чертову дюжину домов, деревеньке Кечкене Училе (крошечной Училе) подошла близко, будто приобняла рукой, огромная, из камня и дерева, Казань, задребезжала красным трамваем, подкатилась волжской волной к ногам, аукнула по лесам-долам бархатистым басом парохода, повела по длинному ряду магазинов, где столько замечательных вещей, для каждого пришельца хватит обуться-одеться, позабавиться,— чего один барабан стоит, разрисованный такой краской, что её лизнуть хочется... Boт какой ураган пронесся перед моим зачарованным взором, подхватил, подбросил меня па ладошке вихрем так, что я зажмурился...

—  Пора возвращаться, Гарифзян! — Кто это сказал? Ах да, Фарид! – Отец рассердится.  Где  шляетесь,  бездельники,  закричит.   Boт   и  вечер  наступил. Солнце на Маркиз-остров садится. Коней с лугов пригонять надо.
И когда день успел остыть?
—  Подожди малость,— попросил я.
—  Ты   что! — вскинулся   Фарид,   глаза   его  стали   круглыми. - С   голодухи живот провалился. Везде тебе надо сунуть свой нос. У меня уже ноги отваливаются. Ещё насмотришься, успеешь.
Тогда и я почувствовал, что под ремешком пустота.
Напрямую, ускоряя шаг, между Устьем и алебастровым заводом – мы вышли на луг к пасущимся лошадям. Я их насчитал штук двадцать -- обычных, ничем не отличающихся от деревенских, лошадок, и городских — ломовиков, у которых одно кольцо величиной с тарелку. Тяжелое кольцо, и oт земли-то оторвать, как гирю, трудновато, наверное.
—  Зачем заводу лошади? — спросил я Фарида.— Не скакать же?
—  Известь возить,— сказал он просто, будто отмахнулся от мухи. Всего на год старше, а то-то же зазнается, вот дела: городской.
Пришлось побегать,  погикать, пока не загнали лошадей  в конюшни при заводе. От них шёл сытный пар. Лёгонький барабан мало-помалу натер шею.
Брат отца, Асат-абый, тут был хозяином при копытах. Он раскладывал по кормушкам мягкое сено, не торопился, был немногословен... Если задуматься, у него в деревне был светлый дом из смолистого соснового дерева, с резьбой, с просторным двором, где помещались и лошади, и коровы, каждая побольше телеги, а уж кур-гусей сразу и не заметишь, мелькают по углам, и пускай. При дворе хозяюшка-жена, ловкая, быстрая, опрятная, всегда при белом платке. Как ни посмотришь, все домашние чем-то заняты. И это хозяйство одним махом разграбила деревенская беднота: дескать, кулак — и поделом тебе. Наиболее сноровистый старший сын Габдулла, почуяв неладное, первым сорвался в Казань и прилепился к пекарне. Потом, застолбив место, перевёз к себе целиком куст семьи до малого корешка. Дети оказались упорными, цепкими: Сарвар устроилась на скотобойню, средний сын приторговывал из-под полы. Не голодали больно-то, не нищенствовали. На всех хватало то коровьей головы, то потрохов, то свеженького каравая с мельничный жернов. Нужда сплачивала, а не отталкивала друг от дружки - за столом было тепло, сытно. И для деревенских гостей находилась постель... Тем и распахивалась передо мной Казань то Волгой, то семейным ладом. С одной стороны — гляди на белый пароход, оплескивайся незатихающим шумом-гулом пристаней, с другой — восхищайся спокойным лицом семьи, ровным её дыханием. Не отбросила громадная столица обиженных детей, дала приют, обогрела, защитила стенами. Я слышал, как вечерами люди нашей деревни, что постарше, пели:

Город Казань — каменный город.
Голова городов.
После отца сильный сын
подрастает в работе.

Мне так и казалось, что это поётся о нашей семье и дорогом родственнике Асат-абые... Асат-абый лет через пять умер, но дети уже были закреплены на земле, а не раскиданы по свету. Прижились в слободах, построили свои дома.
Но мне ещё предстояло, только предстояло совершить настоящий свой путь по Казани, приобрести походку. Пока же я лишь наведался, стал её гостем. И все-таки первое воспоминание-причащение самое драгоценное.
На другой день Фарид обещал показать мне город. Почистили себя, как могли, и  двинулись. А перед этим  Минзифа-джинги заговорщицки подманила нас пальчиком и сказала певуче, с расстановочкой:
- Вот тебе три рубля, раз! Boт тебе три рубля, два!
Прямо-таки песня сложилась, потому и запомнилась на долгую жизнь. Почаще бы слышать ласковое напутствие. А потом добавила:
- За вкусные сладкие ягоды, которые вы собрали в нашем училинском лесу.  Таких ягод нигде больше нет, на языке тают.
Всю дорогу щекотали ухо её слова, никуда не уходили.
Сели мы в трамвай №1, покатили на колхозный базар: шел трамвай от Устья до вокзала. У алебастрового завода люди «голосовали» и трамвай со звонком останавливался. Это был какой-то торжественный ритуал — приглашение к путешествию, уважительный поклон рабочему человеку.
Остановка «До востребования»,— сообщил мне Фарид. — Зря ты барабан оставил дома, постучал бы палочками.
Я понял происшествие так: везде, стоит только поднять руку, всплеснуть ладошкой – и трамвай обязательно плавно прекратит свой разбег.
И вот мы на рынке, как раз среди тех бесконечных корзин, которые «всплывали» из трюма парохода под крыльями рук, прикрытые тряпицами. Теперь они были открыты. Фарид купил два крупных красных яблока, душистых, блестящих на солнце кожицей. Если в наш дом попадало яблоко, мать резала его на кусочки и раскладывала по чашкам. А тут мне одному яблоко в два кулака –  не жалей зубов, Гарифзян! Я рассмеялся.
Базар был праздником, скороговоркой, гостинцем.
Насладившись зрелищем — топ-топ, топ-топ! — мы вышли на улицу Баумана.
Где мы только не побывали! По-хозяйски обошли магазины, посмотрели в кинотеатре «Унион» какой-то фильм. Я и прежде раза два смотрел кинокартины, но здесь всё было по-другому — чистенько и аккуратно, никто не крутил ручку аппарата, да и лента не обрывалась. Зрители сидели примолкшие, сразу было ясно, какие в городе воспитанные люди.
Впечатления, нагрудившись, распирали меня: я всех-всех любил, сердце моё увеличилось, щёки горели, в голове стоял звон. Пока мы поднимались в гору, я говорил, говорил, говорил, как заведённый, а наверху даже задохнулся и беспомощно-тихо хватал воздух ртом, словно по кусочку откусывал от неба. Далеко-далеко за крышами виднелась Волга.
Подошли к белым колоннам.
- Этo - университет,— сказал Фарид.— Здесь учатся тысячи студентов. И как они там помещаются? Но толкаться здесь нельзя.
Я ему поверил. Ведь всего одна девушка из казанбашской школы «протиснyлacь» в химико-технологический институт. Весь Казанбаш переволновался из-зa этого грандиозного события, целую зиму под печными дымами, заваленный по уши снегом, обсуждал-рядил, как такое случилось.
Не помню, где мы еще плутали: голова человека — дырявый мешок, чтобы получить повое — теряет старое, сбереженное только до поры. Конечно, больно ценным не кидается направо-налево, но протухнуть «товару» не дает.
Перемигнулся я с повисшими в воздухе огнями за трамвайной линией – город как будто подбросил их, а поймать забыл — забрал свой роскошный барабан, связал бечевкой палочки, попрощался с родственниками и рано утречком поехал па вокзал, предвкушая встречу в Кечкена Училе. Я уже тогда понимал, что от встречи к встрече складывается жизнь, точно так же, как кирпич к кирпичу растет печь. Ах, с каким барабаном я возвращался в деревню!..

Через дна года я снова заступил на непотускневшие следы проторенной тропки. На сей раз я сам был поводырем. А произошло это так. В деревне Казанка, совсем поблизости от нас, у истока речки Казанки, жила сестра моего отца Малика-апа. Что ее отличало от других? Она была подвижная, как веретено, сколько сухая, столько же скупая — пообещает сто раз, но ни разу не одарит безделицей. Детское сердце тут и трепыхнется, а взрослому — пустяк.
Так скупилась-то она, наверное, оттого, что вся сила её ушла в бицепсы: вот какая я сильная, об обещанном помнить не хочу! — стучала мысль, на мужичий колхоз одна бабья управа! Двадцать лет с ней никто не мог сладить на колхозных соревнованиях. Поглядят на её мускулы и тут же сдаются: жилы да яблоки вздувались под ее кожей. Через это она и забывчивая на всякие обещалки, прохудилась память. Убей, не вспомнит дороги в Казань, по которой бегала-перебегала к брату своему, Acaтy. Все ручьи из головы утекли в мышцы. Ну, и упросила мою мать отпустить меня в Казань как сопровождающего. А у меня глаз что алмаз: один раз был в городе, а каждый поворот запомнил накрепко. Я Малику-апу не то чтобы довез, а быстренько довел до знакомых ворот по трамвайной линии. «Красный дилижанс» не ходил, вот какая штука! Показал я рукой на завод «Известь-алебастр»»: пожалуйста! Махнул другой – и ворота на виду! Малика-апа, конечно, ах-ах, сама, мол, догадывалась, с паутиной сомнений боролась... В городе у нее были дела наиважнейшие, и потому везла она десять фунтов масла и ведро яиц. Я помог ей спровориться с грузом, за что она пообещала, не знаю в который раз, напоить меня «красной водичкой» — морсом. И ведь опять не исполнила своего слова! Я уж и poт вытирал старательно, чтобы она приметила, за чаем. Намекал, так сказать. Впустую! Ox, я и обиделся, с ходу губу прикусил от досады, чтобы не крикнуть: выполняй, и точка! Стыдился я просить у людей, а тем более покрикивать на таких беспросветно забывчивых... О другом я, о другом. Малика-апа только присказка.
К тому времени я прочитал «Неотосланные письма» Аделя Kyтуя, "Сплав" Гумера Баширова, «Агидель» Мирсая Амира, пьесы Тази Гиззата. Увидеть бы кого-нибудь из них, писателей, людей совершенно особенных – ух, здорово было бы! Неперебиваемо сильным было желание глянуть хоть краешком глаза на Мирсая Амира. Судьба его героев пересеклась с моей судьбой, пусть пока ещё не до конца осознанной,- однако главная косточка уже хрустнула. Я плакал, не спеша переворачивая страницы. Не все слезы вытекают, горчайшие остаются под веками. Уж я бы нашел, что сказать писателю, уж я поведал бы ему о сокровенном, о чем и ночью-то проговаривал шёпотом, прожигая глазами мрак — молился ли я, давился ли вздохом, кому знать об этом.
А тут вдруг старшеклассник Рамазан Салихов, круглый пятёрышник, притянул меня к выпуску стенгазеты. И откуда прознал о тайных муках - и стишки–то я пописываю, над рассказами задумываюсь, к тому же я красками малюю что-то неописуемое... Словом, клад, находка, не находящая применения, сирота училинская, которой по окончании четверти то кепку подарят, то рубашку, то акварельные краски с цветными карандашами — мажься на здоровье! Однажды встретились на улице в деревне Кетек, где жил Рамазан,- он пригласил меня в дом, посидим, мол, за чайком, потолкуем... Он тоже без отца, четверо детей при матери. Нет, пятеро — три девочки, два мальчика. А дома нищета с бедой на лавке. Зато на стене самосколоченная полка с книгами и портреты писателей — Тукай, Такташ. Еще один с носом-клювом, как у синицы, с маленькими глазками. Так и просверливает насквозь, так я просверливает.
—  Этот на птицу похож, — сказал я. — Кто такой?
—  Поэт Шайхи  Маннур.  Я с ним  повстречался  в городе,  как  с тобой  в Кетеке. Говорю: — Вы поэт? Он удивился:— Откуда тебе это известно? Я ему отвечаю,  не  моргнув: —Я  ваш  портрет  три  раза  рисовал!  Повел  он   меня   в книжный магазин,  подарил свою книгу. Потолковали мы с ним запросто. Из каких я мест, зачем приехал. Я малость вспотел, но ничего, не ударил лицом в грязь перед орденоносным поэтом,— рассказывал Рамазан. — Он из длинного мундштука курит, долго курит. Пока дымил, разговаривали. В Казани поэты по главной улице ходят с утра до вечера.
—  Ходят, ходят, а когда пишут? — изумился я.
—  Ночью! — твердо сказал Рамазан. — Вдохновение у них по ночам.
—  Мне бы Мирсая Амира повидать,— размечтался я.
И что же вы думаете?! Доставил я Малику-апу с маслом и яйцами к братy, и , тут выясняется, не надо мне искать-рыскать на главной улице. Здесь он, скоро появится под этой самой  крышей, где пригрелся в уголке я. Он муж дочери Асата абый Сарнар - Мирзаянов Амир! Разве мог я додуматься, что яблоки с неба скатываются. Трогательная у нас вышла беседа.
- Вы Мирсай-абый Амир? — захлебнулся я.
- А ты что же, не спишь, не ешь, а тоже хочешь стать писателем?
- Получилось бы,— сказал я скромно.
- Тогда трудись, сынок.
Пошли и мы в книжный магазин. Штук пять подаренных книг я привез в Училе с сильно забившимся сердцем. Неужто мог я, распалившийся, знать, что и шайтан иногда усмехается жалеючи, шутит... Седой человек не был писателем, но он был мудрецом, поддерживающим огонь перед наступающими холодами. Мальчишка! Где мне было присматриваться да прислушиваться! Я бы в один момент понял - передо мной сидит, не пряча темных рабочих рук, крестьянин-эемлепашец-скотовод, кто угодно, а прежде всего — спокойный добрый человек Мирзаянов Амир. Он глядел в потрескавшееся зеркало моей души, тайно любуясь моим невозможным желанием, наслаждаясь жаром детского порыва. И... чуть-чуть слукавил, подправил фитилек, чтобы выпрямить пламя...
А с подлинным Мирсаем Амиром я познакомился, когда стал студентом Казанского университета. Много позже моя жена подарила писателю гладиолусы - принял их в руки, окунулся лицом в соцветия и сказал:
- Шагида, с цветами человек не помнит о старости. Дай мне, пожалуйста, еще несколько штучек для жены. И ей будет радость.
Как хорошо умеют люди улыбаться! Пожалуй, улыбка, как всплывающая из глубины рыба, освещает озеро жизни...

Торопится моё перо опередить время. Сколько событий проносится перед моим взором, обжигая веки. Серые осенние эшелоны. Лица, лица, лица. Их заносит жестким снегом, поглощает, покрывает холодом забвенья. Но вихри и смерчи сходят клубами, рассеиваются, расшибаются вдребезги, оставляя бугры могил, руины, печные остовы на месте домов, скелеты церквей, мечетей, потоки людей-беженцев повергаются в прах. Человеческое море волнуется постоянно. Редко тишь да гладь охватывают простор, услаждают слух и зренье. На то и жизнь, на то и жизнь! – звучит рефреном... Я умышленно миную череду oврагов, омутов. О каждом надо отдельно, обстоятельно, по канве опаленной жизни. Но я словно неожиданно оказался на спине скакуна — и понеслось, замелькало. Я хочу осмыслить, как я стал казанцем, как разомкнулось для меня кольцо города, впустило и откинуло, приветило и омрачило. Нет, душа не знала черного омрачения, она рвалась куда-то за пределы через горести и печали. И я выстраиваю лишь тонкую, легко разрываемую цепочку на поверхностный взгляд малозначительных приключений мальчика-подростка-мужчины. Ибо здесь лежат глубинные концы узлов, в замкнутом клубке, казалось бы, нерасторжимом. И они видны мне, эти концы, за гибкими переплетениями, перехлестами. Тесно увязаны жизненные тропы, не оборвёшь опрометчиво.
От повисших в воздухе огней, от незамысловатого счастья быть обладателем барабана с гладкими круглыми палочками, от раскатанной по земле тяжелой воды Волги — я выхожу, возвращаюсь непременно к полю, лугам. Oт белых cтeн кремля и красного многоярусного силуэта башни Сююмбике мой взгляд притягивает тихо убегающее к горизонту раздолье.
Тяжесть жизни ощущает сидящий, идущий же — обретает лёгкость, распрямляя телo. Он несет на себе луч солнца, как вестник. Да, была нужда, было лихолетье, много нужды, горы лихолетья, буреломы, завалы, отчаянье. Скажи: пройди снова! А ну-ка, попробуй!.. Искренне отвечу — покажется, не осилю, да и невозможно осилить, не стожилен человек. А по правде-то говоря, хотелось бы окунуться с головой в невероятное. Не повторить, а — возвратиться. Прежняя, былая сила потрачена без сожаления, потому и приметен где-нибудь на свободном предзимнем берегу вывороченный, вздыбленный корнями кряж...
Поспевая к молодости, мы — тридцать три студента — кончали арское педучилище. Жили в колхозных бараках совхоза «Урняк». Шел сорок седьмой, трудный, послевоенный год. Освободилось помещение госпиталя для немецких военнопленных — переехали туда, в Арск. Ели мёрзлую картошку, несколько капустных листков плавало в супе. Хлеб прилипал к пальцам. Деньги были дешевле нынешних. Пятидесятиграммовый кусок волжской рыбы стоил на станции восемьдесят рублей. Нас готовили учителями дня начальных сельских школ. Сухопарые, звонкие, мы не имели того, что мешало бы в пути. Лишний вес нам был противопоказан. Джигит держится за воздух, так смеялись мы, принимая дипломы. Куда податься дальше? В университет? Но прежде надо было написать хотя бы на тройку изложение по-русски. Из 33 студентов 6 получили двойки. Это произошло до получения диплома. На сером фоне Яхья Халитов и я выглядели молодцами-ударниками, и, слегка посомневавшись в выборе; пединститут, худучилище? — в окончательный срок ступили ни мраморные ступени университета...
Студенческие годы — лучшие годы, принято говорить. Но розовым бочком время не торопилось к нам поворачиваться. Куда спешит путник, знает дорога. Изворотливым я был, а иначе — плюнь да утрись. Выписывал на картине гибкошеих лебедей, озёра с камышами. «Творения» продавал на базаре. Летом возвращался в Арск и трудился маляром, чтобы и самому приодеться, и помочь матери, работавшей за «дырявые сотки». С четырнадцати лет я обеспечивая себя сам  —  вот он, мой путь в Казань. Пахал, сеял, художничал. И – постигал.
Мировая, ни меньше ни больше, литepaтypa открывала передо мной свои кованые сундуки. А своя, родная, терпела бедствие.
Нас обрубали, отесывали, и это становилось нормой – укоротить со всех сторон. Да живучесть была такой силой, которая вышибала любые пробки.
С того давнего дня, с моего первого подарка большого города деревенскому мальчику — барабана, я, теперь уже казанец, берегу в душе хрупкие палочки. Ах, как он звучал, мой барабан в зелёном Училе. И посейчас я слышу дробный бой на краю поля.
И в минуты-часы угнетённогo настроения я беру за руку десятилетнего барабанщика, и мы совершаем спасительную пpoгyлкy по казанским взбегающим улицам. Жизнь, потерявшая было звуки и краски, вновь обретает чистый тон и акварельные цвета.

(в сокращении)

Перевел с татарского Pyстем КУТУЙ

......................................


Гариф Ахунов

Дочь Волги ("Идел кызы")

(отрывок из романа)

   
Из-за Аксагызовских гор, из-за тех пологих, лесистых, с голыми макушками гор, что зовутся горами Сосновой живицы, с бескрайних башкирских степей дул неделю кряду тугой весенний ветер. Солнце всё настойчивей пробивалось сквозь тяжёлые, стелющиеся по-над самым аулом тучи, жёлтое его сияние опаляло своим жаром их рваные края.
   И - проняло наконец!
   Горы, всю долгую зиму в недвижном и грузном чванстве вздымавшие стылые вершины, где возлежали, точно знак холодной святости, белые снеговые чалмы, спешно принялись их скидывать, явив миру чёрные бархатные тюбетейки на плешах.
   Нельзя человеку прожить без желаний, как нельзя воздуху на земле - без ветра.
Когда Шамсениса-абыстай скинула опостылевший вдовий наряд и вышла за бедного и учёного мугаллима, -как в сказке, право,- она была одержима одним: родить ребёнка Габбасу. Да-да, родить побыстрее здоровое пухлощёкое дитя, чтобы росло не по дням, а по часам,- одарить мужа высочайшею из радостей семейной жизни!.. Она думала об этом денно и нощно. Ей казалось,-нет, она даже была уверена, что рождение ребёнка поможет сгладить порядочную разницу в летах между нею и мужем, свяжет и удержит молодого, пылкого Габбаса возле стареющей супруги.... стареющей, скрывать нечего, хоть и больно так отзываться о себе!
   Долгие месяцы снедала её эта сокровенная мечта.
Правда, с того месяца, когда она ощутила под сердцем хорошо знакомые живые толчки, ход её мыслей несколько изменился. Она стала думать о ребёнке, только о ребёнке, забыв все страхи и сомнения, касающиеся отношений с мужем; целью и смыслом жизни стало ожидаемое дитя. Она безумно желала видеть его здоровым, крепким, горластым, а кто родится, мальчик ли, девочка - да зачем же об этом гадать, Аллах всемогущий, ведь родится дитя желанное, любимое, драгоценное!..
   Дитя оказалось девочкой, и малышка была больше похожа на отца, что как говорят люди, к счастью, да вот родилась она - слабенькой, квёлой, болезненной.
   Душа матери воспылала новым жгучим желанием. Сохранить дочери жизнь!.. Укрепить во чтобы то ни стало её здоровье!..
   Грудью вскормила дочку Шамсениса, - ни разу не дала малышке попробовать кислого, постного сока хлебной жевки, - грудью и позднее вкусными, нежнейшими кашками, молоко для которых, от одной лишь ведомой коровы, с тщанием подолгу процеживала через тонкую кисею.
   Ночами, сквозь сон, чуяла всякий раз, когда раздавался плач младенца, и просыпалась тотчас, вскидывалась на постели с жутким сердцебиением.
   Каждый божий день в часы, угодные Всевышнему, во время намазов-молитв, - в предзакатную пору и сразу после захода солнца,- взывала истово:
   _ О всемогущий, всевидящий, йа раббем! Не оставь меня, рабу твою, милостями своими, не лишай на склоне лет утешенья последнего, света очей, дитя любимого, единственного. В муках великих родила я любимое дитя - дай ему долгую жизнь, одари его совершенствами, умом пытливым и крепкой памятью. Сыну же Джамалетдина Габбасу ниспошли мягкосердия и благости, да будет он добр и ласков с чадами и домочадцами и заботлив о доченьке своей. Йа раббем, услышь меня и смилуйся над рабой твоею...

Перевод с татарского Рашида Ахунова

Гариф Ахунов. Дочь Волги: Роман. - Москва: Современник, 1990. - 430 с.
ISBN 5 - 270 - 00933 - 1


ГАРИФ АХУНОВ

Клад

(отрывок из романа)

 1951. Лето.
 В июньский жаркий месяц нежданная беда стукнулась по-хозяйски в ворота старого   дома Кубашей...
 Был тихий, напоенный зноем дня, но уже приятный своей угадывающейся прохладою летний вечер; большое солнце, словно нехотя. опускалось за гору Загфыран, окрашивая в прозрачный багряный свет всё ещё пронзительно-голубое наверху, высокое  небо.
 Старая Юзликай, прикрывая рукой побаливающие от яркого света глаза, долго вглядывалась в заходящее солнце, в оплеснутую алым закатом густую урему Зая, вдыхала солодовый шорох зреющих хлебов, терпкий аромат луговых трав, - вплетаясь в струи холодеющего воздуха, шли эти запахи широким потоком, бесконечно волновали ее.
 Из дальнего, не затоптанного скотиной уголка двора, где негусто и невысоко поднялся кирказон, оглушительно пахло яблоками, кружил по изгороди неизвестно кем и когда посеянный, лютый до жизни, неприхотливый хмель, и, глядя на эти травы, на закатное багоровое солнце, почуяла вдруг старая Юзликай свои неисчислимые лета и щемяще-грустно сделалось у нее на душе. Она неторопливо опустила руку. перехватила поудобнее кривую можжевеловую палку и побрела к роднику... Встревоженно зашаркали изношенные войлочные боты, но родник - вот он, у подножия холма, совсем недалеко от их сада.
 Старая Юзликай опустилась на помятые вальками деревенских баб посерелые мостки, долго непослушными пальцами заправляла концы платка за уши. Плеснуть бы, как прежде, скоро и беспечно, горсть прохлады на горячее лицо, омыть румяные пылающие щеки... но где оно, то юное время, помните ли вы его, торопливые воды?
 Чист и звонок голос древнего родника. Только на памяти старой Юзликай "лечили" его раз девять ли, десять - много... Меняли истлевший желоб, освобождали устье от песка и камней весенних паводков, и с новой надеждой и силою били тогда донные родниковые ключи. Спеша донести вековые воды студеному Заю, струился родник извивчатым, нелегким путем, пробил в теле земли замысловатое русло, а близ него на страх домашней, ненаходчивой птице, буйно разрослись высокие травы: саблистая осока, стройный камыш, да еще до одурения душистая мята.

Да сколько же ей лет, этой удивительной Юзликай Кубашей? Много разного говорено калиматовцами. Одни клянутся, что ей уже сто три стукнуло — Аллах свидетель! «Ну-у, — не верят другие, — ей семидесяти-то нет; глянь, какая она, — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! — крепкая еще да ладная». Что бы там ни выдумывали охочие до разговоров калиматовцы, каждому понятно: удивительный человек эта старая Юзликай. Шутка ли, в таком-то возрасте полчаса стегаться березовым веником в потрескивающей от жара баньке! Нитку в иголку вдеть для нее и вовсе пустячное дело, а затоскует иногда по детям своим, так часами бродит по окрестным лугам и перелескам, будто ищет там утешения... Сыновья и внуки ее, словно оперившиеся птенцы, поразлетались из родного гнезда по разным краям необъятной державы, но она до сих пор хранит в памяти не только облик, но и имена любого из своих потомков. Кажется калиматовцам — вечно, как земля наша, будет жить старая Юзликай. Надо думать, в большой она дружбе с какими-то могучими силами: хворь-болесть стороной обходит ее, да и сама костлявая, видать, побаивается! Но нет таких сказочных сил, есть просто мудрая старая Юзликай, одна из тех женщин, что терпеливо и мужественно несут бремя своей долгой многострадальной судьбы.

Авторизованный пер. с татарского Рашида Ахунова

(Москва, "Современник", 1976, с.5)

............................................

"ГЛАВНЫЙ УСПЕХ В ЖИЗНИ - СЕМЬЯ"

Гариф Ахунов


НАША ЛИТЕРАТУРНАЯ ДИНАСТИЯ
(из Интернета, по алфавиту)

АХУНОВ, ГАРИФЗЯН АХУНЗЯНОВИЧ

Гарифзян Ахунзянович Ахунов (Гариф Ахунов, 18 сентября 1925 — 4 июня 2000) — государственный и общественный деятель, заслуженный работник культуры РСФСР, народный писатель Татарстана, лауреат Республиканская премия имени Габдуллы Тукая (1973).


Содержание
1 Биография
2 Творчество
3 Награды
4 Память
5 Примечания

Биография
Родился 18 сентября 1925 г. в д. Кечкене Учили Арского района в многодетной крестьянской семье, которая рано лишилась отца-кормильца: первого председателя колхоза, организованного в деревне Кечкене Учили, коммуниста Ахунзяна (отца Гарифа) убили кулаки[1].

Основы грамоты постигал в школе-семилетке д. Казанбаш, позже получил образование в Арском педагогическом училище, которое окончил в 1947 году[2].

В 1947 году он становится студентом татарского отделения историко-филологического факультета Казанского государственного университета и в 1952 году успешно его заканчивает[1].

По окончании университета работает в редакции журнала «Совет эдэбияты» («Советская литература»).

С 1956 по 1968 годы проживает в Альметьевске, становится ответственным секретарём отделения Союза писателей Татарской АССР. В этот период Ахунов пишет свои основные произведения[2].

В 1957 г. становится членом Союза писателей СССР.

В 1968 г. Ахунов вернулся в Казань, где с 1971 по 1974 гг. работал главным редактором журнала «Казан утлары»[2].

Г. Ахунов очень активен и в общественной жизни. С 1969 года он — член КПСС. Был делегатом XXV и XXVI съездов партии, II, III, IV съездов писателей РСФСР, V, VI и VII съездов писателей СССР[1]. Депутат Совета Национальностей Верховного Совета СССР 9-10 созывов (1974—1984) от Татарской ССР[3][4]. В Верховный Совет 9 созыва избран от Чистопольского избирательного округа № 645; член Комиссии по иностранным делам Совета Национальностей[3].

В 1973 г. за роман «Клад» и повесть «Ядро ореха» удостоен звания лауреата Республиканской премии имени Габдуллы Тукая[2].

В 1974—1984 гг. Гариф Ахунов — председатель Союза писателей ТАССР, в 1987—1991 гг. — председатель Фонда культуры Татарстана[2].

В 1993 г. Ахунов был удостоен звания «Народный писатель Татарстана».

Умер 4 июня 2000 года, похоронен в Арске[2][5].

Жена — Шаида Максудова, писательница. Сын — Рашид Ахунов, переводчик. Дочь — Наиля Ахунова, заслуженный работник культуры РТ, организатор и руководитель с 1997 года ЛИТО «Белая Ворона»[6], с 2017 года переименовано в ЛитО им.Гарифа Ахунова.

Творчество
Ещё в «университетский» период Г. Ахунов пробует себя в литературе, и успешно: его стихи, рассказы, статьи печатаются в казанских изданиях[2].

Первая повесть Ахунова «Краса юности» (1955), посвящённая жизни студенчества, сразу показала силу таланта молодого автора. Это произведение строилось на биографическом материале, его герои — друзья юности Гарифа Ахунова[2].

Он задумывает широкое эпическое полотно, в котором планирует раскрыть великие дела эпохи, показать её людей. Г. Ахунов, понимая, что для работы ему не хватает жизненного опыта, принимает решение переехать жить в центр татарской нефти — город Альметьевск. Переезд состоялся в 1956 г.[2]

Становление Г. Ахунова как писателя, формирование его как художника, его поистине творческий взлёт связан с Альметьевском, когда он жил среди нефтяников[1].

Г. Ахунов написал роман о жизни нефтяников «Клад» (1963), по которому в 1975 г. на Свердловской киностудии был снят одноимённый художественный фильм[2].

В течение 70-х годов писатель написал повести «Ядро ореха» (1974), «Ардуан батыр» (1975), «Мы из Арска» (1978), «Зажигаются звезды» (1979) и другие, а также издал две книги из трилогии «Дочь Волги» (1978).

Историко-документальная повесть «Ардуан-батыр» — замечательный памятник героям первых пятилеток, она обращена к истории возникновения в 30-е годы Березниковского химкомбината[1].

"По глубине подхода к теме, по широте панорамного охвата народной жизни, включающей в себя десятки и сотни разноплановых событий, Гариф Ахунов в татарской литературе не имеет, наверное, себе равных"
— Диас Валеев[2]

Награды
За активную работу в области развития советской литературы Г. Ахунов удостоен почётного звания «Заслуженный работник культуры РСФСР».
Альметьевские нефтяники присвоили ему высокое звание почётного нефтяника Альметьевска[1].

Память
Гарифу Ахунову поставлен бронзовый памятник-бюст на Центральной площади Арска на Аллее писателей.
Именем писателя названа одна из улиц города Арск и парк.
Памятная доска была открыта в 2006 году в Альметьевске на д. № 20 по ул. Радищева, где писатель прожил более 10 лет.
Мемориальная доска установлена в Казани на д. № 4А по ул. Новаторов, в котором проживал писатель.
В честь Ахунова названа улица в Приволжском районе Казани, в д.Губурчак Арского района,а также в Альметьевске, пгт Балтаси и Уруссу, в Кукморе.

Примечания
 Хасан ХАЙРИ — Чувствовать биение сердца народа // Статья из книги Ахунов Р. Ядро ореха. Роман. Повести, М., 1982, стр. 129—130
 Андрей Иванов — Гариф Ахунов: писатель, нашедший «Клад». Архивная копия от 4 марта 2016 на Wayback Machine//Газета «Вечер Елабуги» № 22 от 01.06.2011
 Депутаты Верховного Совета СССР. 9 созыв. Издание Президиума Верховного Совета СССР. — М., 1974. — 550 с., с. 43.
 Список депутатов Верховного Совета СССР 10 созыва. Дата обращения: 7 марта 2017. Архивировано из оригинала 10 июля 2013 года.
 Могила Гарифа Ахунова. Дата обращения: 12 августа 2018. Архивировано 12 августа 2018 года.
 В Казани отметят 50-летие романа Гарифа Ахунова «Клад» - Новости - Официальный портал Казани. Дата обращения: 5 октября 2021. Архивировано 5 октября 2021 года.


АХУНОВА, НАИЛЯ ГАРИФЗЯНОВНА

Наиля Гарифзяновна Ахунова (род. 12 июня 1959, Альметьевск, Альметьевский район, Татарская АССР, РСФСР, СССР) — советская и российская поэтесса, прозаик. Заслуженный работник культуры Республики Татарстан[тат.] (2009).


Содержание
1 Биография
2 Очерк творчества
3 Награды
4 Личная жизнь
5 Библиография
6 Примечания
7 Литература
8 Ссылки

Биография
Наиля Гарифзяновна Ахунова родилась 12 июня 1959 года в Альметьевске[1][2]. Из писательской семьи Шаиды Максудовой (1926–2009) и Гарифа Ахунова (1925—2000)[3][4]. Брат — Рашид (1953—2016)[5][6].

Выросла в Альметьевске, где училась в средней школе №5[7][8]. В 1968 году вместе с семьёй переехала в Казань, где в 1975 году окончила среднюю школу № 126 и художественную школу № 4[9][10]. Также посещала литературное объединение при музее А. М. Горького, окончила школу молодого журналиста при Казанском государственном университете имени В. И. Ульянова-Ленина, занималась в «Литературной мастерской» Д. Н. Валеева[8][11]. Довольно рано начала работать, трудилась на стройке, в больнице, оператором на почте[12][13]. В 1978—1980 годах работала художником-оформителем на компрессорном заводе, публиковалась с заметками в местной газете «Рабочая трибуна»[9][8]. В 1986 году с отличием окончила библиотечный факультет Казанского государственного университета культуры, получив специальность библиотекаря-библиографа художественной литературы и литературы по искусству[10][8].

После получения образования работала библиотекарем нестационарного обслуживания и заведующей библиотекой Дома культуры медработников (1983—1992), а после её закрытия — ведущим библиотекарем библиотеки училища № 42 (1992—1994)[1][8]. Также занимала пост главного редактора газеты «Казанский медик» (1994—1997), была заместителем редактора республиканского журнала для детей «Зонтик» (1993—2007)[10][1]. Параллельно, в 2000—2002 годах работала корреспондентом газеты «Татарские края» и журнала «Казанская афиша»[9][2]. В дальнейшем трудилась ведущим специалистом по воспитательной работе в Казанском государственном медицинском университете и сотрудником музея казанской медицины, до выхода на пенсию в 2014 году[8][14].

Занимается поддержкой начинающих литераторов Казани, оказывает творческую помощь писателям-инвалидам, активно участвует в организации литературных фестивалей и конкурсов[1][8]. В 1997 году при поддержке КГМУ организовала и возглавила литературное объединение «Белая ворона», которое в 2017 году получило имя Г. А. Ахунова[15][1][8]. Также является основателем и организатором республиканского фестиваля поэзии и авторской песни «Галактика любви» имени В. М. Тушновой (с 1998 года), открытого городского конкурса поэтов и авторов-исполнителей «Пересмешник» (с 2000 года), регионального конкурса творчества инвалидов «Во имя жизни» (с 2010 года), межрегионального фестиваля поэзии «Хайкумена-на-Волге» (с 2012 года), литературно-краеведческого фестиваля имени Г. А. Ахунова (с 2017 года), международного конкурса переводов татарской поэзии (с 2020 года)[16][17][8][13]. Одновременно не забывала о связи с альметьевскими литераторами, в частности, в 2010 году организовала в Альметьевске филиал своего литературного объединения «Белое перо», а в 2013 году выступила автором идеи создания Музея истории литературного движения Альметьевска имени Г. А. Ахунова[18][8].

"Мне кажется, вопрос стоит ставить совершенно иначе: не «нужны ли сейчас ЛитО?» (что чистой воды риторика), а «почему молодёжь стала искать других, часто более легких путей?». Во многом это можно объяснить и незаинтересованностью, возможно, государства в поддержке немногих оставшихся энтузиастов, которые годами совершенно или почти бесплатно отдают свое время работе с начинающими авторами. Остались последние из могикан. Ведь всё это существует, за редким исключением, на общественных началах. И молодым людям нужно ценить педагогов, которые еще хотят передавать им знания и опыт. И это касается не только литературы..."
Наиля Ахунова, 2022 год[19].

Автор более двадцати книг стихов и прозы, среди которых «Далёкий свет» (1995), «Принцесса Сластёна» (1996), «Бабье лето» (1996), «Качели» (2004), «Вечернее солнце» (2005), «Окно» (2005), «Чему улыбается ночь» (2007), «Махаон» (2008), «Голубые глаза Луны» (2009), «Заметки на кленовых листьях» (2014), «Над закатной водой» (2017), «День защиты чёрных кошек» (2017), «Чёрная бабочка» (2018), «Синдром Золушки» (2018), «Тень кошки» (2019), «Сентябринки» (2020), ряд других[12][18][8][20]. Также является автором спектакля в стихах «Возвращение» (Национальный культурный центр «Казань», 2003)[21], пьесы «Здравствуй, Ёжик!» (театр кукол «Экият», 2004)[22], сценария документального фильма «Ласточка цвета жизни» (Казанская киностудия, 2006)[2]. В 2009 году удостоена звания Заслуженного работника культуры Республики Татарстан[тат.], является лауреатом литературной премии имени А. М. Горького (2008), премии имени Сажиды Сулеймановой[тат.] (2014)[7][2].

Очерк творчества

Заветное желание

Во сне умереть как отец.
И пусть вишня цветёт
Над оградой…

* * *
Редкие капли
Ветер роняет.
Ливень ещё впереди.

* * *
Серебряной подковой
Месяц в небе.
Может, счастье рядом?

Из цикла «Заветное желание»[23].

Член Союза писателей Республики Татарстан с 1997 года[1][8]. Является автором стихов, миниатюр, сказок, эссе, сценариев, пьес[24][1]. Пишет на русском языке[13]. В начале 1970-х годов послала свои первые стихи и прозу в журнал «Пионер», получив положительную оценку[9][12]. К 1979 году относятся первые литературные публикации Ахуновой в газете «Комсомолец Татарии[тат.]», тогда же была опубликована и её первая сказка под названием «Роза и Подсолнух»[10][8]. Активно публиковалась в республиканской и центральной печати, в журналах «Идель», «Казань», «Татарстан», «Сюембика[тат.]», "Казанский альманах", «Библиотека», "Миша"; газетах «Литературная Россия», «Книжное обозрение»[9]и др. В 1995 году выпустила свой первый поэтический сборник «Далёкий свет»[12].

Какие яркие
сны! Уснула
в очках

* * *
Ещё не зажили
его царапины на руке,
а кот ушёл за радугу.

* * *
Если исчезну,
ищите меня
в своих снах.

Из цикла «Тень кошки»[25].

Начиная с конца 1970-х годов Наиля Ахунова зарекомендовала себя успешным автором детских сказок и пьес, наполненных не свойственной для этого жанра драматургией[26][20]. В дальнейшем её творчество претерпело некоторую эволюцию, так, поэтесса перешла к белым стихам, которые она сочетает с традиционными стихотворными формами[27]. Формально творчество Ахуновой наследует советскому этапу развития татарской литературы[26], она не приемлет ненормативную лексику, агрессивность, пошлость[28]. Вместе с новым поколением казанских литераторов Ахунова предприняла попытку отобразить внутренний мир человека в эпоху слома прежних ценностей и зарождения новой идеологии, опираясь на собственный опыт и впечатления из реальной жизни[29]. Решающее влияние на творческий мир поэтессы оказала творческая среда Казани, сама она отмечала воздействие на себя атмосферы семьи, своей родословной, прохождение через потерю родителей, друзей, сквозь сопротивление агрессивной среды[12]. Своими духовными наставниками в литературе считает мать и отца, фактически наследовав от них увлечение писательским творчеством[9][12].

Поэзии Ахуновой свойственны тонкий лиризм, сильная образность, чёткость деталей, ясность формы[2]. Её стихи отличаются лаконичностью и краткостью, будучи выстроенными вокруг одного образа или впечатления лирического героя — здесь и различные этапы женской любовной истории от первых восторгов до вершин переживаний, так и философско-пессимистические размышления с лейтмотивом разочарования, что в конце 1990-х годов привело Ахунову к созданию знакового образа белой вороны, не принятой окружением[30]. Закономерным, по мнению критики, итогом развития медитативного направления в лирике поэтессы стал её переход к японскому хокку, в чём она наследует Р. Файзуллину[31]. Сосредоточившись на таких жанрах, как хайку и хайбун[24], ставших своеобразным лирическим дневником автора[32], Ахунова расширила рамки татарского восприятия японской поэзии, привнеся образы местной природы и национальной этнографии города Казани в сочетании с афористичной лаконичностью[33].

"Жанр хайку отвечает ритмам и темпу XXI века. В старину в поэзии преобладали эпические поэмы, монументальные оды. Время было другое. В древней Японии хайку считалось поэзией для избранных, для интеллектуалов. Сейчас этот жанр во всём мире активно используется в рекламе, в компьютерном общении, при оформлении вернисажей и выставок. В нём есть некая недосказанность и, одновременно, ясность. Говоря современным языком, хайку – это слоган. А сочинить коротенький запоминающийся слоган очень трудно. Востребованность хайку – интереснейшее литературное явление, которое ещё никто не осмыслил и не изучил."
Наиля Ахунова, 2012 год[34]

Меня бросает
То в жар,
То в холод
Шальной фортуны
Слепой каприз.
То верю: «Любишь!»
И птицей — в небо.
То вновь не верю,
И камнем — вниз.

«Качели», Н. Ахунова[35].

Поэзия Ахуновой переводилась на татарский язык такими авторами, как А. Адиль[тат.], Н. Акмал[тат.], Н. Сафина[22][2], Ш.Маннапов. Сама также переводит с татарского короткую прозу, пьесы, народные сказки, произведения Н. Хасанова, В. Монасыпова[24][2], пьесы Г.Рахима, Р.Хариса, Г.Зайнашевой. Некоторые стихи положены на музыку, в частности, Л. Хайрутдиновой[36]и Б.Вайнером. Работает Ахунова также в жанре эссе, рассматривая в своих прозаических миниатюрах темы творчества казанских писателей, своих товарищей по поэзии, впечатления от современной жизни, поездок на родину, прогулок по улицам и паркам Казани[20]. В целом, в критике Ахунова характеризуется как автор, который не замкнулся исключительно на собственном творчестве, а наоборот. Ведя активную общественную и педагогическую деятельность, она стала организатором литературного процесса в республике, объединив вокруг себя молодых писателей и поэтов: «Я помогаю молодым авторам. А они помогают мне — не потеряться и не растеряться в этой жизни»[16].

Помогла войти в «большую литературу» таким писателям и поэтам, как А. Б. Русс, Л. Р. Газизова, Н. Р. Ишмухаметов, А. Б. Абсалямова, Т. Л. Алдошин, А. Н. Кашина, О. В. Овчинникова, Е. А. Аничкина, А. К. Каримова[37][38]. Начиная с 1994 года, была составителем и редактором десяти альманахов, вышедших в информационном центре КГМУ и Министерства молодёжи и спорта[тат.] — «Vivat, Academia!» (1998), «Alma Mater» (2001), «Rara Avis» (2003), «Анамнез жизни» (2003), «Homo Ornitus» (2004)[10][9] и др. В сотрудничестве с кафедрой журналистики Казанского университета и музеем Е. А Боратынского стала составителем публицистического сборника «Поэт шагает по Казани» (1998), редактором поэтических книг А. Абсалямовой «Осколки снов» (1997) и «Люблю писать курсивом» (2001)[39][22]. Выступила одним из составителей сборника воспоминаний «Современники о Гарифе Ахунове» на татарском и русском языках («Гариф Ахунов: истэлеклэр», ТКИ, 2005) и книги-альбома «Гариф Ахунов. Хазинале гомер» («Гариф Ахунов: писатель, нашедший клад», Рухият, 2015)[18][40].

Награды
Почётное звание «Заслуженный работник культуры Республики Татарстан[тат.]» (2009 год)[1].
Литературная премия имени А. М. Горького (2008 год)[41].
Премия имени Сажиды Сулеймановой[тат.] (2014 год)[42].
Лауреат 1-го Всероссийского конкурса хокку (1998 год)[21], Международного конкурса поэзии хайку (2016 год)[18].
Личная жизнь
Муж — поэт Борис Вайнер, поженились в 1979 году[13][43]. Дочь — Аида (р. 1980), пишет стихи, дизайнер[44][45]. Увлекается рисованием и фотографией[46]. Коллекционирует головные уборы, в частности, шляпы[47].

Библиография

Далёкий свет: стихи. — Казань: Национальный музей Республики Татарстан, 1995. — 40 с.
Принцесса Сластена: сказка. — Казань: [б. и.], 1996. — 12 с.
Бабье лето: стихи. — Казань: [б. и.], 1998. — 44 с.
Качели: стихотворения. — Казань: Издательство «Плутон», 2004. — 115 с.
Окно: стихотворения. — Казань: Издательство «Плутон», 2005. — 107 с.
Вечернее солнце: стихи. — Казань: Издательство «Плутон», 2005. — 56 с.
Чему улыбается ночь: лирические трёхстишия. — Казань: Издательство «Плутон», 2007. — 132 с.
Махаон: стихи, статьи, интервью. — Казань: Объединение «Отечество», 2008. — 96 с.
Голубые глаза Луны: хокку. — Казань: Объединение «Отечество», 2009. — 47 с.
Дневные тени: хокку. — Казань: Объединение «Отечество», 2010. — 51 с.
Ветер с Казанки: стихи. — Казань: Татарское книжное издательство, 2011. — 111 с. — ISBN 9785298019941.
Заметки на веере: миниатюры. — Казань: Объединение «Отечество», 2013. — 79 с.
Заметки на кленовых листьях: миниатюры. — Казань: Издательство «Плутон», 2014. — 108 с.
День защиты черных кошек: миниатюры. — Казань: Издательство «Плутон», 2017. — 68 с.
Над закатной водой: хайку. — Казань: Издательство «Плутон», 2017. — 40 с.
Чёрная бабочка: эссе и миниатюры. — Казань: Татарское книжное издательство, 2018. — 111 с. — ISBN 9785298035675.
Синдром Золушки: хайку и хайкуны. — Казань: Издательство «Плутон», 2018. — 48 с.
Тень кошки: хайку, сказка для театра. — Казань: Издательство «Плутон», 2019. — 91 с.
Цветы дождя: миниатюры в японском стиле. — Казань: Издательство «Плутон», 2020. — 108 с.
Наперегонки с одуванчиками: хайку. — Казань: Издательство «Плутон», 2021. — 44 с.
Поздние яблоки: миниатюры и сказки. — Казань: Издательство «Плутон», 2022. — 100 с.
Одуванчики = Тузганаклар: хайку. — Казань: Издательство «Плутон», 2023. — 31 с.

Составитель

«…Поэт шагает по Казани»: сборник стихотворений, составленный к научно-публицистическому семинару «А. С. Пушкин: Казанские страницы», Казань, 8—9 октября 1998 г. / сост. Н. Г. Ахунова и др.. — Казань: [б. и.], 1998. — 54 с.
Vivat, Academia!: стихи / сост. Н. Г. Ахунова. — Казань: Издательство КГМУ, 1998. — 68 с.
Alma Mater: стихи: альманах поэзии ЛИТО КГМУ / ред. и сост. Н. Г. Ахунова. — Казань: Издательство КГМУ, 2001. — 40 с.
Homo Ornitus: альманах поэзии студии «Белая ворона» / сост. Н. Г. Ахунова. — Казань: Издательство КГМУ, 2004. — 44 с.
Гариф Ахунов: истэлеклэр (татар.) / тез. Ш. Г. Максудова, Н. Г. Ахунова. — Казан: Татар китап нэшрияты, 2005. — 240 с. — ISBN 5298041388.
Гариф Ахунов: хазинале гомер (татар.) / т;з. Н. Г. Ахунова, Н. М. Ганиева. — Казан: «Рухият» нэшрияты, 2015. — 375 с. — ISBN 9785897061716.
Из Казани с любовью: посвящается 85-летию М. Д. Зарецкого, 80-летию ЛитО им. Марка Зарецкого при музее М. Горького и Ф. Шаляпина и 25-летию ЛитО им. Гарифа Ахунова / ред.-сост. Н. Г. Ахунова. — Казань: Плутон, 2021. — 111 с. — ISBN 9785902089759.

Примечания

 Валеева-Сулейманова, 2022, с. 684.
 Мусабекова Р. Р. Ахунова Наиля Гарифжан кызы. Татар энциклопедиясе. Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Роза Камалетдинова. Игелекле гомер. Журнал «Сеембикэ»[тат.] (9 ноября 2016). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Наиля Ахунованын ижади кичэсе утте. Союз писателей Республики Татарстан (3 декабря 2014). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Армен Малахальцев. «Передавайте привет Гарифу Ахунову». Татар-информ[тат.] (30 октября 2005). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Елена Сунгатова. Он любил жизнь… Памяти Рашита Ахунова. art16.ru (18 января 2017). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Валеева-Сулейманова, 2022, с. 684—685.
 Ахунова Наиля. Союз писателей Республики Татарстан. Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 22 января 2024 года.
 Даутов, Рахмани, 2009, с. 61.
 Файзуллина, 2011, с. 12.
 Татьяна Пашагина. Неоконченный разговор с Учителем. Газета «Республика Татарстан» (1 июля 2008). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Еникеев, 2021, с. 74.
 Гюзель Шагимарданова. Наиля Ахунова: «Отец – мой духовный учитель». Газета «Известия Татарстана»[тат.] (4 апреля 2008). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Елена Чембаева. ЛИТО «Белая ворона» празднует 10-летие. Татар-информ[тат.] (14 мая 2007). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Уфимцева, 2017, с. 178.
 Еникеев, 2021, с. 77.
 Шаряфетдинов, 2021, с. 215.
 Валеева-Сулейманова, 2022, с. 685.
 Ольга Голыжбина. Пойдет ли начинающий писатель в казанское ЛитО? Журнал «Идель»[тат.] (11 апреля 2019). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Галимуллина А. Ф. Русская литература и художественный перевод в 2016—2021-е годы. Союз писателей Республики Татарстан (20 апреля 2021). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 21 октября 2021 года.
 Файзуллина, 2011, с. 13.
 Даутов, Рахмани, 2009, с. 62.
 Н. Ахунова. Поэзия. На полуслове. Хокку : [арх. 27 декабря 2023]. — Казанский альманах[тат.]. — 2009. — Т. 5. — С. 149—157. — 223 с.
 Ягафарова, Курбанова, 2022, с. 60.
 Н. Ахунова. Хайку. Ночные тени : [арх. 27 декабря 2023]. — Казанский альманах[тат.]. — 2019. — Т. 22 (Коралл). — С. 64—67. — 223 с.
 Еникеев, 2021, с. 72.
 Еникеев, 2021, с. 74—75.
 Еникеев, 2021, с. 45.
 Еникеев, 2021, с. 98.
 Еникеев, 2021, с. 75.
 Еникеев, 2021, с. 75—76.
 Н. Ахунова. Хайбун. Заметки на полях шляпы : [арх. 8 апреля 2023]. — Казанский альманах[тат.]. — 2012. — Т. 8. — С. 178—191. — 239 с.
 Еникеев, 2021, с. 76.
 В Казани издали книгу Наили Ахуновой «Заметки на полях шляпы». Аргументы и факты (27 сентября 2012). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Ахунова, 2005, с. 32.
 Нина Нарыкова. Наиля Ахунова презентовала книгу о своей семье. Татар-информ[тат.] (13 октября 2008). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Еникеев, 2021, с. 45—46.
 Наталья Топал. Наиля Ахунова: «Много поэтов родом из Казани, именами которых можно назвать улицы». Татар-информ[тат.] (17 июня 2011). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Файзуллина, 2011, с. 12—13.
 Ольга Иванычева. Борис Вайнер и Наиля Ахунова: о семейном чтении и не только. Газета «Казанские ведомости»[тат.] (13 июля 2017). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Премия имени Максима Горького. Союз писателей Республики Татарстан. Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 20 марта 2023 года.
 Премия имени Сажиды Сулеймановой. Союз писателей Республики Татарстан. Дата обращения: 26 декабря 2023.
 В Казани отметили Международный день семьи (недоступная ссылка — история). Управление записи актов гражданского состояния Кабинета Министров Республики Татарстан (15 мая 2015). Дата обращения: 26 декабря 2023.
 Ахунова, Ганиева, 2015, с. 303.
 Лилия Боровская. «Стоит Вайнера встретить случайно — и когда-нибудь вам повезет!» Газета «Казанские ведомости»[тат.] (24 января 2008). Дата обращения: 31 декабря 2023. Архивировано 31 декабря 2023 года.
 Сирматов, 2021, с. 13.
 Наиля Ахунова. Заметки на полях шляпы. Журнал «Казань»[тат.] (18 августа 2023). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 30 декабря 2023 года.
Литература
Ахунова Наиля // эдиплэребез: биобиблиографик белешмэлек (татар.) / Р. Н. Даутов[тат.], Р. Ф. Рахмани[тат.]. — Казан: Татарстан китап нашрияты, 2009. — Т. 1: А — К. — С. 61—62. — 750 с. — ISBN 9785298017541.
Ахунова Наиля Гарифжан кызы — Ахунова Наиля Гарифзяновна // Татарстан язучылары — эдэби премия лауреатлары = Писатели Татарстана — лауреаты литературных премий / тез. hэм кереш суз авт. Д. И. Файзуллина. — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 2011. — С. 12—13. — 287 с. — ISBN 9785298019927. (татар.) (рус.)
Гариф Ахунов: хазинэле гомер (татар.) / тез. Н. Г. Ахунова, Н. М. Ганиева. — Казан: «Рухият» нэшрияты, 2015. — 376 с. — ISBN 9785897061716.
Сирматов И. Ф.[тат.]. Наил; Ахунова // Илhамлы кызлар жыры (татар.). — Казан: Рухият, 2021. — С. 13—38. — 224 с. — ISBN 9785897062119.
Наиля Ахунова // Как время катится в Казани золотое…: антология русской поэзии Казани, 1940—2005 / сост. Л. Р. Газизова. — Казань: Татарское книжное издательство, 2005. — С. 32—35. — 480 с. — ISBN 5298041787.
Валеева-Сулейманова Г. Ф. Ахунова Наиля Гарифзяновна // Альметьевская энциклопедия: история и культура Альметьевского региона с древнейших времен до начала XXI века / науч. ред. Г. Ф. Валеева-Сулейманова, А. Г. Галлямова. — Казань: Рухият, 2022. — С. 684—685. — 976 с. — ISBN 9785897062300.
Еникеев И. А. Русскоязычная литература Татарстана (1960—2020 гг.). — Казань: Институт языка, литературы и искусства имени Г. Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан, 2021. — 120 с. — ISBN 9785930913897.
Уфимцева Л. И. ЛитО «Дивный свет»: творческие объединения Казани, 1940—2015 гг.. — Казань: Идел-Пресс, 2017. — 271 с. — ISBN 9785852478955.
Шаряфетдинов Р. Х. Современная татарская проза в зеркале традиций: фольклоризм и мифологизм. — Москва, Берлин: Директ-Медиа, 2021. — 276 с. — ISBN 9785449927989.
Ягафарова О. М., Курбанова Д. А. Литературное краеведение нефтяной столицы Татарстана : [рус.]. — Журнал «Наука, техника и образование». — Москва : Издательство «Проблемы науки», 2022. — № 2 (85). — С. 58—62. — 116 с. — ISSN 2312-8267.

Ссылки
Наиля Гарифзяновна Ахунова. Союз писателей Республики Татарстан.
В социальных сетях ВКонтакте


АХУНОВ, РАШИД ГАРИФЗЯНОВИЧ

Рашид Гарифзянович Ахунов (тат. Рашит Гарифжан улы Ахунов; 24 октября 1953, Казань, Татарская АССР, РСФСР, СССР — 25 марта 2016, Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация) — советский и российский писатель, переводчик, государственный деятель, предприниматель, меценат. Министр внешних экономических связей Республики Татарстан (1995—1997).


Содержание
1 Биография
2 Личная жизнь
3 Библиография
4 Примечания
5 Литература
6 Ссылки

Биография
Рашид Гарифзянович Ахунов родился 24 октября 1953 года в Казани[1][2]. Из писательской семьи Шаиды Максудовой (1926–2009) и Гарифа Ахунова (1925—2000)[3][4]. Сестра — Наиля (р. 1959)[4][5].

Рано научился говорить, овладел грамотной татарской речью[6]. В детстве жил в Альметьевске, где окончил восьмой класс средней общеобразовательной школы №5, а также художественную школу и музыкальную по классу баяна[1][7]. В 1968 году вернулся вместе с семьёй в Казань, где окончил среднюю школу № 126[2][8]. После школы год проучился на архитектурном факультете Казанского инженерно-строительного института, но бросил учёбу[7][9].

В 1971 году поступил на отделение татарского языка и литературы историко-филологического факультета Казанского государственного университета имени В. И. Ульянова-Ленина, который окончил в 1976 году[1][2]. В этот период вместе с сокурсницей А. В. Воздвиженской по мотивам произведений И. А. Бунина создал рок-оперу «Северная легенда», которая была поставлена группой «Зеркало» на площадке КАИ[7][9]. После получения образования год проработал редактором Татарского книжного издательства, а затем сосредоточился на литературной деятельности[10][2]. В 1980 году принят в члены Союза писателей СССР (Татарстана)[1][8].

Ещё во время учёбы освоил теорию художественного перевода и приступил к практической работе в этой области, в частности, в 1974 году в журнале «Волга» в переводе на русский язык опубликовал повесть «Минем кала алуым» («Я и город белокаменный») Ш. А. Максудовой[11][8]. В числе других успешных переводов, положительно встреченных читателями и литературной общественностью, отмечены романы «Клад» («Х;зин;», 1976), «Ардуан батыр» (1976), «Ядро ореха» («Чикл;век т;ше», 1982), «Дочь Волги» («Идел кызы», 1992) Г. А. Ахунова, повесть «Мы — дети сорок первого года» («Без — кырык беренче ел балалары», 1981) М. С. Магдеева, роман «Муса» (1983, вместе с В. В. Шульжиком) Ш. Ф. Маннура, ряд произведений Ш. К. Камала, А. М. Гилязова, А. К. Расиха, М. Г. Маликовой[тат.][1][2][8][9]. Также занимался переводами татарских народных сказок[тат.], в том числе, «Сылу-краса, серебряная коса», «Шахмара — змеиный падишах», «Бедняк и юха-оборотень», «Рыбак и ифрит», «Чернокрыл», «Зухра», «Падчерица», «Карунбай», «Камыр-батыр», «Тан-батыр», «Зулькарнайн-падишах», «Белый змей», «Белая кобылица», «Мальчик двенадцати лет», «Обезрученная», «Безголовые люди»[12][13][14][15]. Известен и как автор оригинальных произведений, в частности, совместно с В. Н. Кузнецовым под псевдонимом «Кузьма Максудов» написал пьесы «Взгляд», «Ирт; кичт;н х;ерлер;к», «Камыр батыр», «Д;ньяга караш», повесть «Ут эченд;»[1][16].

После начала «перестройки» занялся предпринимательством, в частности, возглавлял кооператив «Лейсан» (1987—1989), был одним из первых кооператоров в городе, занимался выращиванием шампиньонов[8][9]. Уехав в Москву, в дальнейшем был вице-президентом Академии творчества СССР (1989—1991), затем генеральным директором акционерного общества закрытого типа «Международный коммерческий союз» (1991—1996)[17][8]. Развернув активную деятельность в сфере международной торговли, в 1994 году на базе «Союза» учредил собственный «МКС-банк»[18][19]. Как бизнесмен активно занимался меценатством и поддержкой культуры, был главным спонсором джаз-оркестра «МКС Биг-Бэнд» под руководством А. О. Кролла, театра «Сатирикон», театра Антона Чехова, учредил в Москве клуб татарских интеллектуалов, финансировал литературные премии Союза писателей Республики Татарстан[4][7][9][20].

"Общение с Рашидом Ахуновым и его коллегами у всех оставляло самые приятные впечатления, так как все они были высокими интеллектуалами. Изысканно одевались, с высоким вкусом и изысканностью оформляли они и свои офисы. А кухня? В десятке стран мне посчастливилось участвовать в приемах самого высшего уровня, но такого уровня приема и изысканного гостеприимства не встречал. Возможно, именно потому со временем друзей у них стало хоть пруд пруди. Если кто-то свои заработанные деньги тратил на покупки вилл и другой недвижимости в заморских странах, то Рашид Ахунов и его компаньоны нашли в себе мужество миновать такую заразную болезнь. Вкладывали у себя в России. И при этом, что и заслуживает особого внимания, вкладывали не в нефтяные вышки или алмазные рудники, а в культуру… Словом, в те годы, когда я работал председателем союза писателей Татарстана, в Рашиде Ахунове мы, писатели, видели главную опору".
Ринат Мухамадиев об Рашиде Ахунове[4].

4 июля 1995 года назначен на пост министра внешних экономических связей Республики Татарстан[21], сменив Ш. Р. Арсланова[22]. Характеризовался как креативный министр, не был похож на других татарстанских чиновников, обладал глобальным мышлением[4][9]. Являлся членом Валютно-экономического совета Республики Татарстан[23], Комиссии по выездам за границу при Кабинете министров Республики Татарстан[24], участвовал в разработке концепции упомянутого центра содействия инвестициям в Татарстан[18]. После вступления в должность взял курс на стратегическое сотрудничество с Францией и Голландией, являвшимися в прошлом партнёрами «МКС»[25]; так, в 1996 году организовал визит премьер-министра Франции Алена Жюппе в Казань[19]. Также занимался вопросом инвестиций «General Motors» в Елабужский автомобильный завод[26], продвигал идею создания татарстанской финансовой биржи в сотрудничестве с компаниями Малайзии[27], участвовал в заключении соглашения с правительством Кубы о поставках нефти из Татарстана[тат.][28], тогда как «МКС-банк» стал уполномоченным инвестиционным банком правительства Татарстана и участвовал в поставках оборудования по кредитно-торговому соглашению с Германией[19].

19 июня 1997 года по постановлению Государственного Совета Республики Татарстан министерство было упразднено с передачей его функций министерству экономики РТ[29]. В прессе высказывались различные причины ликвидации министерства — от конфликта с московским руководством до финансовых проблем[19], неаккуратностью с кредитами и закредитованностью республики[4], хотя за истекший на тот момент 1996 год в Татарстан при помощи Ахунова было привлечено инвестиций на 505 миллиона долларов[25]. После отставки был избран в совет директоров завода микролитражных автомобилей ОАО «КамАЗ»[30], продолжил заниматься инвестиционной деятельностью[19]. Начиная с 1999 года жил в Москве[31][19], отошёл от политики и занимался бизнес-консультированием[7][32].

Рашид Гарифзянович Ахунов скончался 25 марта 2016 года в Казани в возрасте 62 лет от сердечного приступа, приехав на планируемую операцию, до которой не дожил[19][33]. Похоронен рядом с родителями на татарском кладбище в Арске[4][9].

Личная жизнь
Был дважды женат, имел двух сыновей от разных браков — Ренат (р. 1977) и Даниль (р. 1996)[6][9]. В Казани жил на улице Восстания[34]. Увлекался музыкой, фантастикой и фэнтези[4].

Библиография

Переводчик
Максудова Ш. Г. Я и город белокаменный. Маленькая повесть : [рус.] / авториз. пер. с татар. Р. Г. Ахунов. — Журнал «Волга». — Саратов, 1976. — № 2. — С. 81—102. — 148 с.
Ахунов Г. А. Клад: роман и повесть / авториз. пер. с татар. Р. Г. Ахунов. — Москва: Издательство «Современник», 1976. — 463 с.
Ахунов Г. А. Клад: роман / пер. с тат. Р. Г. Ахунов. — Москва: Издательство «Советская Россия», 1978. — 302 с.
Гульшахида. Я и город белокаменный (маленькая повесть) // Между Волгой и Уралом: произведения писателей автономных республик Поволжья и Урала: проза, поэзия, драматургия / пер. Р. Г. Ахунов; сост. В. С. Юксерн, В. М. Панов, А. Ф. Смоликов[луг.-мар.]. — Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 1978. — С. 228—259. — 382 с.
Магдеев М. С. Мы — дети сорок первого года: повесть / пер. Р. Г. Ахунова. — Москва: Издательство «Детская литература», 1981. — 141 с.
Ахунов Г. А. Клад: роман / авт. пер. с татар. Р. Г. Ахунов. — Москва: Издательство «Современник», 1981. — 302 с.
Ахунов Г. А. Ядро ореха: роман, повести / пер. с татар. Р. Г. Ахунова. — Москва: Издательство «Известия», 1982. — 510 с.
Маннур Ш. Ф. Муса: роман / пер. с татар. В. В. Шульжика, Р. Г. Ахунова. — Москва: Издательство «Современник», 1983. — 319 с. — (Новинки «Современника»).
Гульшахида. Я и город белокаменный // На Волге, на Идели: повести татарcких писателей / пер. Р. Г. Ахунов; вступ. ст. Т. Н. Галиуллина. — Москва: Издательство «Детская литература», 1983. — С. 194—220. — 270 с.
Ахунов Г. А. Клад: роман / пер. с татар. Р. Г. Ахунов. — Казань: Татарское книжное издательство, 1989. — 286 с. — (Библиотека татарского романа). — ISBN 5298001025.
Ахунов Г. А. Дочь Волги: роман / пер. с татар. Р. Г. Ахунова. — Москва: Издательство «Современник», 1990. — 429 с. — ISBN 5270009331.
Ахунов Г. А. Дочь Волги: роман / пер. с тат. Р. Г. Ахунова. — Казань: Татарское книжное издательство, 1992. — 416 с. — ISBN 5298003001.
Гульшахида. Я и город белокаменный (отрывок из повести) / пер. Р. Г. Ахунов. — Казань : Журнал «Идель»[тат.], 2006. — № 9. — С. 72—75. — 78 с. (рус.) (рус.)
Ахунов Г. А. Избранное / пер. Р. Г. Ахунова; сост. Э. Н. Назипова-Зиннатуллина. — Казань: Хэтер, 2012. — 351 с. — ISBN 9785941133871.
Маликова М. Г.[тат.]. Снеговица — талая вода // Красный цветок: роман, рассказы / пер. с татар. Р. Г. Ахунова. — Казань: Татарское книжное издательство, 2015. — С. 339—348. — 349 с. — ISBN 9785298028622.
Примечания
; Показать компактно
 Даутов, Нуруллина, 1986, с. 26.
 Бурмистрова, 2004, с. 96.
 Роза Камалетдинова. Игелекле гомер. Журнал «Сеембик;»[тат.] (9 ноября 2016). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Елена Чернобровкина. Родословная в 12 поколений... Бизнес Online (29 марта 2016). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Армен Малахальцев. «Передавайте привет Гарифу Ахунову». Татар-информ[тат.] (30 октября 2005). Дата обращения: 26 декабря 2023. Архивировано 27 декабря 2023 года.
 Ахунова, Ганиева, 2015, с. 303.
 Елена Сунгатова. Он любил жизнь… Памяти Рашита Ахунова. art16.ru (18 января 2017). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Даутов, Рахмани, 2009, с. 60.
 Ольга Иванычева. Рашид Ахунов был полон надежд… Газета «Казанские ведомости»[тат.] (5 апреля 2016). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Подберёзкин, Зоркальцев, 2000, с. 65.
 Низамиев, 1996, с. 124.
 Замалетдинов, 1992, с. 285—286.
 Замалетдинов, 1999, с. 350.
 Замалетдинов, 2017, с. 91.
 Замалетдинов, 2019, с. 413—415.
 Вишневецкая и др., 1995, с. 31, 326.
 Косов и др., 1996, с. 37.
 Татарстан собирает «свои» деньги. Коммерсантъ (20 сентября 1996). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Александр Андреев, Влас Мысько, Альберт Бикбов, Игорь Ким. От Мусина до Шафиковой. Поверженные титаны татарстанского капитализма. Бизнес Online (31 августа 2017). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Екатерина Кретова. Почём нынче вишневые сады. Коммерсантъ (14 октября 1992). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Филиппова, 1996, с. 97.
 Шайдуллин и др., 2017, с. 135.
 Указ Президента Республики Татарстан № УП-6 от 4 января 1993 г. «О создании Валютно-экономического совета Республики Татарстан». Президент Республики Татарстан (4 января 1993). Дата обращения: 29 декабря 2023.
 Постановление Кабинета Министров Республики Татарстан № 679 от 30 ноября 1993 г. «Об образовании Комиссии по выездам за границу при Кабинете Министров Республики Татарстан» (с изменениями от 18 января 1996 г.). Кабинет министров Республики Татарстан (18 января 1996). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Шамиль Идиатуллин. В Татарии ликвидировано МВЭС. Коммерсантъ (27 июня 1997). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Галина Печилина, Александр Тутушкин. Совместный проект ЕлАЗа и GM. Коммерсантъ (30 августа 1996). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 План создания фондовой биржи в Татарии. Коммерсантъ (17 августа 1996). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Галина Печилина, Константин Левин. Казань оказалась ближе к Гаване, чем Москва. Коммерсантъ (1 июня 1996). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Долгов, 2008, с. 173.
 Шамиль Идиатуллин. Татарстан кушает «КамАЗ». Коммерсантъ (15 июля 1997). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Фазлиахметов, 2017, с. 220.
 Кто заказал статью? Газета «Республика Татарстан» (23 марта 2001). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Умер Рашид Ахунов – бывший министр внешних экономических связей РТ. Бизнес Online (28 марта 2016). Дата обращения: 29 декабря 2023. Архивировано 29 декабря 2023 года.
 Цветкова и др., 1986, с. 60.

Литература

Ахунов Р;шит // эдиплэребез: биобиблиографик белешмэлек (татар.) / Р. Н. Даутов[тат.], Р. Ф. Рахмани[тат.]. — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 2009. — Т. 1: А — К. — С. 60. — 750 с. — ISBN 9785298017541.
Гариф Ахунов: хазинэле гомер (татар.) / т;з. Н. Г. Ахунова, Н. М. Ганиева. — Казан: «Рухият» нэшрияты, 2015. — 376 с. — ISBN 9785897061716.
Справочник Союза писателей СССР (составлен по данным на 1 июня 1985 года) / сост. Л. И. Цветкова, В. А. Астахова, А. И. Любецкая. — Москва: Издательство «Советский писатель», 1986. — 784 с.
Татарские народные сказки: перевод / сост., авт. вступ. ст. и коммент. Л. Ш. Замалетдинов. — Казань: Татарское книжное издательство, 1992. — 287 с. — ISBN 5298007457.
Указатель заглавий произведений художественной литературы: 1801—1975: в 7 т. / сост. Б. М. Вишневецкая и др. — Москва: Государственная библиотека имени В. И. Ленина, 1995. — Т. 8. — 454 с.
Татарстан: основы политического устройства и краткая характеристика экономики (справочник) / сост. Е. В. Филиппова. — Москва: Фонд развития парламентаризма в России, 1996. — 381 с. — ISBN 9785887910024.
Ахунов Рашит Гарифзянович // Кто есть кто в Республике Татарстан: справочник : [рус.] / ред. кол. И. Хайруллин, Е. Лисин, Ю. Косов, В. Казаков, Ю. Косов; сост. В. Ганчурин, В. Казаков, О. Стрельникова. — Казань : ООО «СТАР», 1996. — Вып. 2 (по состоянию на 1 июля 1996 г.). — С. 37. — 278 с.
Татарское народное творчество: в 14-ти т. / сост., авт. вступ. ст. и коммент. Л. Ш. Замалетдинов. — Казань: Издательство «Раннур», 1999. — Т. 1 : Сказки о животных и волшебные сказки. — 352 с. — ISBN 5900049310.
Ахунов Рашит Гарифзянович // Россия — 2000. Современная политическая история (1985—1999 годы) / под ред. А. И. Подберёзкина, В. И. Зоркальцева. — Москва: Духовное наследие, 2000. — Т. 2 (Лица России). — С. 65. — 1087 с. — ISBN 5860141238.
Победитель дивов: татарские народные сказки / сост. Л. Ш. Замалетдинов. — Казань: Татарское книжное издательство, 2017. — 91 с. — ISBN 9785298033831.
Татарские народные сказки / сост. и авт. вступ. ст. Л. Ш. Замалетдинов. — Казань: Татарское книжное издательство, 2019. — 415 с. — ISBN 9785298039352.
Даутов Р. Н.[тат.], Нуруллина Н. Б. Ахунов Рашит // Совет Татарстаны язучылары: биобиблиографик белешмэ (татар.). — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 1986. — С. 26—27. — 639 с.
Низамиев Р. М.[тат.]. Тынгысыз сабырлык : [татар.]. — Казан : Журнал «Казан утлары», 1996. — № 11 (889). — С. 123—124. — 193 с. — ISSN 0206-4189.
Бурмистрова Л. П. Ахунов Рашид Гарифзянович // Казанский университет, 1804—2004: биобиблиографический словарь / гл. ред. Г. Н. Вульфсон. — Казань: Издательство Казанского университета, 2004. — Т. 2: 1905—2004 (А — М). — С. 96. — 877 с. — ISBN 574640537X.
Долгов Е. Б. Министерство внешних экономических связей Республики Татарстан / гл. ред. М. Х. Хасанов. — Татарская энциклопедия. — Казань: Институт Татарской энциклопедии Академии наук Республики Татарстан, 2008. — Т. 4: М — П. — С. 173. — 768 с. — ISBN 5902375050.
Фазлиахметов Р. А. Рашит Ахунов // История в лицах. Арский район, 1920–2017. — Казань: Издательство «Плутон», 2017. — С. 220. — 340 с.
Шайдуллин Р. В. и др. Министерство внешних экономических связей РТ // Центральные органы государственной власти и управления Татарстана (1920—2010 гг.). — Казань: Институт Татарской энциклопедии и регионоведения Академии наук Республики Татарстан, 2017. — С. 135. — 400 с. — ISBN 9785902375210.
Ссылки
Рашид Ахунов (тат.). Союз писателей Республики Татарстан.


ВАЙНЕР, БОРИС ГИРШЕВИЧ

Борис Гиршевич Вайнер (р. 25 января 1948, п. Буревестник, Курильский район, Сахалинская область, РСФСР, СССР) — российский детский поэт, прозаик, журналист, переводчик, драматург, автор-исполнитель.

Биография
Борис Вайнер родился в Сахалинской области. Отец его, Гирш Файвушевич Вайнер, был юристом, а мать, Ида Иосифовна Горина, — врачом, оба - фронтовики. Раннее детство провёл в деревне Матвеевка (ныне Мензелинского района Татарстана) и в Бугульме, затем (в 1960-м) семья переехала в Казань. Окончил казанскую школу № 131 (1966) и филологический факультет Казанского педагогического института (1970).

В студенческие годы вместе с Борисом Львовичем, Лидией Григорьевой и другими был актёром театра миниатюр Казанского университета УТЮГ (Университетский Театр Юмора и Гротеска), руководимого режиссёром Борисом Максмовым. Работал в газетах, в частности, в «Вечерней Казани», затем выпускал и редактировал детские журналы «Барабашка», «Зонтик», «Будильник». Писать (не считая нескольких школьных «проб пера») стал довольно поздно — около тридцати. Как и многие детские авторы, начинал со взрослой юмористики. С произведениями для детей публиковался в журналах «Весёлые картинки», «Колобок», «Искорка»,"Мурзилка", «Трамвай», «Миша», «Вовочка», «Кукумбер», «Куча-мала», «Буратино», «Простоквашино», «Радуга», «Простокваша», «Мурр», «Читайка», «Огонёк»,"Фонтан", «Сверчок», «Чердобряк», «Вверх тормашками» и других. Автор ряда книг детских стихов и прозы, среди которых «Удивительный волк» (1994), «Ни капельки не страшно» (2001), «Нинзя из Самураевки» (2006), «Школьные хайку» (2006), «Волшебная книга» (2009), «Певчий кот» (2016), «О дырках в зонтике и о других важных вещах» (2016), «На что похожи тени?» (2017), «Легенды Казани» (2018, 2-е изд. 2021), «Негде яблоку упасть!» (2018), «Алмазная гора» (2019), «Дорога по чайному блюдцу» (2022), "Луковый лес" (2023) и др. Переводчик с английского («Король Золотой Реки» Джона Раскина, «Рафти-Тафти Голливог» Руфь Айнсворт, «Маленький сахарный дом» Энид Блайтон, стихи из «Песенок Матушки Гусыни» и др.) и татарского (в частности, татарских народных сказок, а также татарской поэзии для детей — например, в книге «Полотенце в семь цветов», 2022). Некоторые произведения Б.Вайнера вошли в учебники и хрестоматии для младшей школы, изданные в России и ближнем зарубежье.

Взрослым читателям адресованы поэтический сборник «Оловянный, деревянный и стеклянный» (2009, 2-е изд., 2014), книга комических эпитафий (авторских и переводных с английского) «Кладбищенский юмор» (2018), сборник стихов и прозы «Прямо в небеса» (2019) и др.

Борис Вайнер сочинил немало песен для взрослых и детей — как тех, где ему принадлежат и текст, и музыка, так и написанных в соавторстве (композиторы Григорий Гладков, Александр Лукьянов, Леонид Любовский, Герман Лукьянов, Ирина Тульчинская, Виталий Харисов, Александр Комаров, Алсу Абдуллина, Александр Квоков, Василий Евдокимов и др.); есть у него и песни на стихи других поэтов (Уолтер де ла Мэр, Шел Силверстейн, Владислав Ходасевич, Дон Аминадо, Лариса Миллер, Владимир Орлов, Сергей Малышев, Людмила Уланова и др.). Авторский альбом, «Лунатики», включивший шестнадцать «взрослых» песен, появился в 2004 году. Некоторые песенные тексты Б.Вайнера вошли наряду со стихами и переводами в книги «Оловянный, деревянный и стеклянный» и «Прямо в небеса».

Как драматург пишет и переводит преимущественно пьесы-сказки, прежде всего для театра кукол («Новая история Трёх Поросят» («Сюрприз для Волка»), «Тайна цветного стекла» (по мотивам Р. Бредбери), «Цветик-семицветик» (по В. Катаеву), «Алмазная гора»,"Высоко сижу, далеко гляжу…" («Про Машу, Мишу и кашу»), «Сказка о Храбреце и Хитреце» («Богатырь из теста») и др.) Его пьесы и иные произведения поставили, в частности, Татарский государственный театр кукол «Экият» («Сказка»), а также театры Оренбурга, Бугульмы, Минска, Дзержинска, Сызрани, Алматы, Кустаная, театральные коллективы из Москвы, Астрахани, Северодонецка, Калинина,Томска, Комсомольска-на-Амуре и других городов России и сопредельных стран.

По сценариям Б. Вайнера снимались сюжеты киножурнала «Ералаш» (Москва).

Живёт и работает в Казани.

Награды и премии
Борис Вайнер — лауреат Государственной премии Республики Татарстан им.Г.Тукая (2024), лауреат Республиканской литературной премии РТ им. Г.Р.Державина (2020), казанской Литературной премии им. М.Горького (2007), литературной премии им. С.Сулеймановой (2016), Международной литературной премии «Золотое перо Руси» (2013). Заслуженный деятель искусств Республики Татарстан.

Ссылки
Детские стихи.
Стихи и сказки.
«У дороги чибис». Маленькая повесть.
Тексты песен.
Некоторые песни в MP3.


МАКСУДОВА, ШАИДА АБДРАХМАНОВНА

Шаида Абдрахмановна Максудова (29 ноября 1926, Уразаево, Салаушская волость, Елабужский кантон, Татарская АССР, РСФСР, СССР — 7 февраля 2009, Казань, Республика Татарстан, Российская Федерация) — советская и российская татарская писательница, поэтесса, переводчица.


Содержание
1 Биография
2 Личная жизнь
3 Библиография
4 Примечания
5 Литература
6 Ссылки
Биография
Шаида Абдрахмановна Максудова родилась 29 ноября 1926 года в деревне Уразаево Елабужского кантона Татарской АССР[1]. Из многодетной семьи муллы[2][3]. Отец — Габдрахман Абдулзямилович (р. 1881), выпускник медресе Иж-Буби[тат.], служил имамом уразаевской мечети[4][5]. Тётя — Зайнаб Абдулджамиловна, арабист, педагог и библиотекарь[6][7]. В 1930 году семью Максудовых раскулачили по приговору Красноборского районного исполнительного комитета[5][8], а в 1932 году отец повесился, не выдержав репрессий от советской власти[9][4].

Училась в уразаевской татарской школе, а с 1939 года продолжила обучение в русской школе Казани[9][10]. После начала Великой Отечественной войны она в 1942 году прервала учёбу, прошла курсы повышения квалификации учителей в Мензелинске и поступила учителем в семилетнюю школу села Салауши в Красноборском районе[10][11]. Вернувшись вновь в Казань в 1946 году, получила среднее образование в 80-й татарской школе для девочек, а в 1947 году поступила на татарское отделение историко-филологического факультета Казанского государственного университета имени В. И. Ульянова Ленина, которое окончила в 1952 году[2][10].

Во время учёбы стала одной из первых студентов, получавших Тукаевскую стипендию, а дипломную работу защитила по теме «Лирика Сибгата Хакима», которая затем была издана журналом «Совет эдэбияты»[12][9]. После получения образования работала заведующей отделом писем в журнале «Пионер[тат.]» (1952—1954), библиотекарем Книжной палаты ТАССР[тат.] (1954–1957), литературным сотрудником редакции альметьевской районной газеты «Знамя труда» (1958—1968), старшим библиотекарем Дома техники Альметьевска (1959–1968), библиотекарем Союза писателей ТАССР (1969—1983)[1][10].

Начиная с 1950-х годов татарскому читателю стала известна прежде всего как автор переводов, первой её выпущенной книгой стал сборник рассказов Л. Н. Толстого «Булька» (1953)[2][1]. Также перевела сборник рассказов С. П. Антонова «Алёнка» (1968), повесть В. А. Чивилихина «Ёлки-моталки» («Урман-чытырман», 1977), пьесу Д. Н. Валеева «День икс» («Шартлы кен», 1982), ряд произведений русских, башкирских, казахских и каракалпакских писателей, в том числе А. С. Грина, В. А. Закруткина, В. Ф. Тендрякова, А. М. Батрова, А. К. Кекилбаева, Т. К. Каипбергенова, С. К. Санбаева, И. Е. Ракши, А. В. Емельянова, И. П. Друце[9][1][13][10]. Параллельно выступила автором литературоведческих статей о творчестве Б. Рахмата[тат.], Н. Арслана, М. Карима, стала писать повести, эссе и очерки, наполненные впечатлениями от путешествий и наблюдаемых событий[9][11][14]. Была известна под творческим псевдонимом — Гульшахида (тат. Гулшаhида)[9][1]. Публиковалась в таких журналах, как «Казан утлары», «Азат хатын[тат.]», «Идель[тат.]», «Волга», получила поддержку своего творчества со стороны А. Абсалямова и С. Хакима[11][14].

Особенно тепло читателями журнала «Казан утлары» была принята повесть «Минем кала алуым» (1972), написанная на автобиографическом материале — она неоднократно публиковалась в переводе Р. Г. Ахунова на русском под названием «Я и город белокаменный» (Саратов, 1972), в сборниках «Между Волгой и Уралом» (Йошкар-Ола, 1978) и «На Волге, на Идели» (1983), а затем на казахском языке (1979, пер. С. Латиевой[тат.]) и на турецком (пер. Ч.Зариф), однако долгое время не издавалась по-татарски отдельной книгой[15][10]. Творческой удачей автора считается и повесть для юношества «Асылбикене жирлэгэндэ» («Когда хоронили Асылбике», 1997), в которой, по мнению критики, в реалистическом плане были убедительно описаны внутрисемейные отношения[1][10]. По оценкам критики, проза Гульшахиды отличается лиризмом, точностью деталей, тонким психологизмом, сочной образностью языка, мягким юмором[14]. Также является автором лирических стихотворений, которые долго не публиковала, не считая себя равной в плане совершенства таким поэтам, как Г. Тукай, Х. Такташ, Х. Туфан[16]. Некоторые стихотворения Гульшахиды были положены на музыку[14].

В 1992 году принята в члены Союза писателей Республики Татарстан[10], спустя сорок лет после выхода своей первой книги[15]. В 1997 году реабилитирована по приговору о раскулачивании 1930 года[8]. В 2005 году вместе с Н. Г. Ахуновой выпустила книгу-альбом «Гариф Ахунов: ист;лекл;р», в которой собрала фотографии из семейного архива и воспоминания современников о своём муже[11]. Будучи активным членом Агрызского землячества, также стала автором воспоминаний о родном крае[14]. В 2006 году отметила 80-летний юбилей[11], в связи с чем была вышла её книга прозы «Минем кала алуым», скоро ставшая библиографической редкостью[17].

Шаида Абдрахмановна Максудова скончалась 7 февраля 2009 года в Казани в возрасте 82 лет.[18] Похоронена рядом с мужем на татарском кладбище в Арске[19].

Личная жизнь
Муж — писатель Гариф Ахунов (1925—2000), познакомились во время учёбы на одном курсе университета, поженились в 1952 году[2][20]. Много лет спустя он вывел своего тестя в качестве прототипа Габбас-хазрата, одного из героев своего романа «Дочь Волги»[2][3]. У Гарифа и Шаиды родилось двое детей — сын Рашид (1953-2016) и дочь Наиля (р. 1959)[2][21]. Увлекалась кулинарией, пекла пироги, перемячи, балиши и эчпочмаки, славилась как гостеприимная хозяйка в своём доме в Альметьевске, Казани и на даче под Васильево[14].

Библиография

Автор

Максудова Ш. Г. «Зэнгэр кул» : [татар.]. — Журнал «Совет эдэбияты». — Казан, 1951. — № 9. — С. 124—125. — 128 с.
Максудова Ш. Г. Шагыйрьнен яна жыентыгы : [татар.]. — Журнал «Совет эдэбияты». — Казан, 1951. — № 11. — С. 115—117. — 128 с.
Максудова Ш. Г. Сибгат Хаким лирикасы : [татар.]. — Журнал «Совет эдэбияты». — Казан, 1952. — № 11. — С. 87—104. — 128 с.
Максудова Ш. Г. Башкортстан белэн очрашу : [татар.]. — Казан : Журнал «Казан утлары», 1966. — № 9. — С. 113—116. — 160 с.
Максудова Ш. Г. Бер сорауны ачыклау кирэк : [татар.]. — Казан : Журнал «Казан утлары», 1975. — № 10. — С. 159—165. — 192 с.
Максудова Ш. Г. Я и город белокаменный. Маленькая повесть : [рус.] / авториз. пер. с татар. Р. Г. Ахунов. — Журнал «Волга». — Саратов, 1976. — № 2. — С. 81—102. — 148 с.
Гульшахида. Я и город белокаменный (маленькая повесть) // Между Волгой и Уралом: произведения писателей автономных республик Поволжья и Урала: проза, поэзия, драматургия / пер. Р. Г. Ахунов; сост. В. С. Юксерн, В. М. Панов, А. Ф. Смоликов[луг.-мар.]. — Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 1978. — С. 228—259. — 382 с.
Гульшахида. Я и город белокаменный // На Волге, на Идели: повести татарских писателей / пер. Р. Г. Ахунов; вступ. ст. Т. Н. Галиуллина. — Москва: Издательство «Детская литература», 1983. — С. 194—220. — 270 с.
Гулшаhида. Моннарымда жиде кыл. Шигырьлэр : [татар.]. — Казан : Журнал «Казан утлары», 1996. — № 11 (889). — С. 124—137. — 193 с. — ISSN 0206-4189.
Гульшахида. Я и город белокаменный (отрывок из повести) : [рус.] / пер. Р. Г. Ахунов. — Казань : Журнал «Идель»[тат.], 2006. — № 9. — С. 72—75. — 78 с.
Гулшаhида. Минем кала алуым: повестьлар (татар.). — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 2006. — 63 с. — ISBN 5298039715.

Переводчик

Толстой Л. Н. Булька : [татар.] / т;р;. Ш. Г. Максудова. — Казан : Татгосиздат, 1953. — 28 с.
Чивилихин В. А. Урман-чытырман: повесть (татар.) / т;р;. Ш. Г. Максудова. — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 1977. — 184 с.
Валиев Д. Н. Язмышнын чарасы бер генэ: сэхнэ эсэрлэре (татар.) / тарж. Г. Ахунов, Р. М. Хамид[тат.], Н. И. Дунаев, Ш. Г. Максудова. — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 1982. — 223 с.
Дэньяда нилэр бар: табигать турында хикеял;р (татар.) / тарж. Ш. Г. Максудова ;. б.. — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 1958. — 419 с.
Антонов С. П. Алёнка: хикеялэр (татар.) / тарж. Ш. Г. Максудова. — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 1968. — 232 с.

Составитель

Газета-журналлардагы макалэлэр елъязмасы = Летопись журнальных и газетных статей (татар.) / тез. Ш. Г. Максудова, ;. Б. Булатов, ;. М. Хисамова. — Казан: Татарстан АССР даулэт китап палатасы, 1959. — Т. 1: 1956 ел эчен. — 160 с.
Газета-журналлардагы макалэлэр елъязмасы = Летопись журнальных и газетных статей (татар.) / тез. Ш. Г. Максудова. — Казан: Татарстан АССР даулэт китап палатасы, 1957. — Т. 2: 1955, апрель-июнь. — 142 с.
Газета-журналлардагы мэкалэлэр елъязмасы = Летопись журнальных и газетных статей (татар.) / тарж. ;. Б. Булатов, Ш. Г. Максудова. — Казан: Татарстан АССР даулэт китап палатасы, 1958. — Т. 3: 1955, июль-сентябрь. — 155 с.
Сердэш (татар.) / тез. Ш. Г. Максудова. — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 1971. — 224 с.
Гариф Ахунов: истэлеклэр (татар.) / тез. Ш. Г. Максудова, Н. Г. Ахунова. — Казан: Татар китап нэшрияты, 2005. — 240 с. — ISBN 5298041388.
Примечания
 Хасанов, 2008, с. 36.
 Гапошкина, 2008, с. 8.
 Гатина, 2015, с. 21.
 Гимазова, 2003, с. 315.
 Максудов Габдрахман Абдулзямилович (1881). Открытый список. Дата обращения: 27 декабря 2023. Архивировано 28 декабря 2023 года.
 Ольга Иванычева. В Литературном музее Г.Тукая состоялась презентация книги Альфрида Бустанова. Газета «Казанские ведомости»[тат.] (28 января 2020). Дата обращения: 27 декабря 2023.
 Альфред Мухаметрахимов, Гульназ Бадретдин. «Она была одной из первых, кто формировал пантеон выдающихся татарских интеллектуалов». Бизнес Online (24 января 2020). Дата обращения: 27 декабря 2023. Архивировано 28 декабря 2023 года.
 Максудова Шагида (1926). Открытый список. Дата обращения: 27 декабря 2023.
 Низамиев, 1996, с. 123.
 Даутов, Рахмани, 2009, с. 35.
 Котлыйбыз, 2006, с. 184.
 Ахунов, 1980, с. 94—95.
 Гапошкина, 2008, с. 8—9.
 Гапошкина, 2008, с. 9.
 Низамиев, 1996, с. 124.
 Низамиев, 1996, с. 123—124.
 В Казани состоится вечер, посвященный Шаиде Максудовой-Ахуновой. Татар-информ[тат.] (28 ноября 2011). Дата обращения: 27 декабря 2023. Архивировано 28 декабря 2023 года.
 Нина Нарыкова. Скончалась известная татарская писательница и переводчица Шаида Максудова. Татар-информ[тат.] (11 февраля 2009). Дата обращения: 27 декабря 2023.
 Ахунова, Ганиева, 2015, с. 295.
 Валеева-Сулейманова, 2022, с. 684.
 Максудова, 2015, с. 292—293.

Литература

Котлыйбыз! Шаида Максудовага 80 яшь : [татар.]. — Казан : Журнал «Казан утлары», 2006. — № 11 (889). — С. 184. — 193 с. — ISSN 0206-4189.
Гариф Ахунов: хазинэле гомер (татар.) / тез. Н. Г. Ахунова, Н. М. Ганиева. — Казан: «Рухият» нэшрияты, 2015. — 376 с. — ISBN 9785897061716.
Шаида Максудова-Ахунова // Свежий ветер с Волги: современная татарская литература: дайджест / сост. Н. В. Гапошкина. — Екатеринбург: Свердловская областная межнациональная библиотека, 2008. — С. 8—10. — 84 с.
Максудова Шаида Абдрахмановна / гл. ред. М. Х. Хасанов. — Татарская энциклопедия. — Казань: Институт Татарской энциклопедии Академии наук Республики Татарстан, 2008. — Т. 4: М — П. — С. 36. — 768 с. — ISBN 5902375050.
Максудова Шаhида // эдиплэребез: биобиблиографик белешмэлек (татар.) / Р. Н. Даутов[тат.], Р. Ф. Рахмани[тат.]. — Казан: Татарстан китап нэшрияты, 2009. — Т. 2: Л — Я. — С. 35—36. — 734 с. — ISBN 9785298018302.
Ахунов Г. А. Йолдызлар калка. Повесть : [татар.]. — Казан : Журнал «Казан утлары», 1980. — № 5. — С. 67—106. — 193 с.
Валеева-Сулейманова Г. Ф. Ахунов Гарифзян Ахунзянович // Альметьевская энциклопедия: история и культура Альметьевского региона с древнейших времен до начала XXI века / науч. ред. Г. Ф. Валеева-Сулейманова, А. Г. Галлямова. — Казань: Рухият, 2022. — С. 683—684. — 976 с. — ISBN 9785897062300.
Гатина Л. Ш. Гариф hэм Гулшаhида Ахуновлар гаилэсе безгэ урнэк // Гариф Ахунов: шахес, ижат, заман. Гариф Ахунов тууына 90 ел тулуга багышланрган республика фэнни-гамали конференциясе материаллары (21 октябрь, 2015) (татар.) / тез. Л. И. Гобайдуллин, Р. М. Гарапшина, Ф. ;. Гайфуллина. — Арча: «Казан арта» тарих-этнография музее, 2015. — С. 21—23. — 147 с.
Гимазова Р. А. Мугаллимы и шакирды медресе «Буби» : [рус.]. — Журнал «Гасырлар авазы — Эхо веков»[тат.]. — Казань : Государственный архив Республики Татарстан, 2003. — № 3/4. — С. 308—319. — 319 с. — ISSN 2073-7475.
Максудова Ш. Г. Жаны кош булып кайтты // Гариф Ахунов: хазинэле гомер (татар.) / т;з. Н. Г. Ахунова, Н. М. Ганиева. — Казан: «Рухият» нэшрияты, 2015. — С. 290—294. — 376 с. — ISBN 9785897061716.
Низамиев Р. М.[тат.]. Тынгысыз сабырлык : [татар.]. — Казан : Журнал «Казан утлары», 1996. — № 11 (889). — С. 123—124. — 193 с. — ISSN 0206-4189.
Ссылки
Шаида Абдрахмановна Максудова. Татарская энциклопедия.

.........................................

ПРИЛОЖЕНИЕ

Гульшахида*. Мой город белокаменный ("Минем кала алуым")

(Отрывок из повести)
 
Повесть Гульшахиды* рассказывает о судьбе деревенской девочки Назии. Героиня повести приехала в Казань с мечтой стать настоящим художником. А пока что она готовится поступать в училище, занимаясь как «вольный слушатель» в художественной школе… Повесть во многом автобиографична, прототипом одного из действующих лиц, профессора Нурмухаммата Галикаева, стал Гариф Ахунов. А прообразом школы - ДХШ №4. А такжее её директор Л.А.Потягунин.
Кстати, эта повесть в переводе Р. Ахунова вошла в сборник "На Волге, на Идели" лучших прозаических произведений для юношества известных татарских писателей, изданного в Москве на русском языке в 80-е годы.


Август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь... Пять месяцев... Пять месяцев живу я в городе, большом и каменном, далеко-далеко от мамы, папы, от сестры моей Руфии, от всех. Соскучилась ужасно. Так хочется их увидеть, если б вы знали!
Бывало, только наступит рассвет, и мы уже на ногах, хлопочем по домашним делам, толковые и несуетливые. А потом хлопают двери, и все четверо на все четыре стороны. Мама — в школу, мы с Руфией в соседнюю деревню, тоже в школу: отец, взгромоздившись на велосипед, катит в лесничество. А вечером он привозит какой-нибудь причудливый кусок дерева или древесной коры, затейливо переплетенный корешок и непременно спрашивает:
—  Назия, глянь-ка. Этот корень ничего тебе не напоминает?
Я начинаю вертеть деревяшку так и сяк, поначалу ничего особенного не вижу, но потом проявляются или цапля одноногая, или медведь, или еще что...
Однажды Руфия, взяв такой узловатый корешок в руки, радостно вскрикивает:
—  Папа, да это же Шаяхмат-бабай!
И точно, со стола будто смотрел на нас согбенный, подслеповатый старичок с кривой палкой в руке.
Да, уже прошло пять месяцев... То ли уж тетушка Гульджихан недолюбливает мои стиляжные платформы, то ли «гаврош» тот самый замысловатый ей не приглянулся, но как-то, придя домой, она мне говорит:
—  Ты, Назия, бросила бы работу да взялась бы покрепче за учебу. Тебе ведь, деточка, не только рисование — русский язык еще надо сдавать.
О своей болезни я не пишу родителям ни слова. Решаю, что после декабря, в каникулы, съезжу домой, потом уж уйду с работы, а в школу буду ходить и с третьим, и с четвертым классами.
Откровенно говоря, я очень рада, что не поступила в училище осенью. Как бы я там училась! Что у меня за душой было — неумелые рисунки да свидетельство за восьмой класс.
Когда в каникулы приеду домой — будет о чем рассказать.
Забавного, что ни говори, было немало. Но я не обо всем расскажу. Ну, как я, положим, скажу про себя и про  Рустема?
Однако рассказать все-таки будет о чем.
Однажды вышла такая история. Тетушка Гульджихан обожает кошек и котов. Дома у них живет черная, как уголь, и блестящая, как сапог, кошка Мурка. Каждый год она приносит котят. Их надо как-нибудь пристраивать. Одного я унесла Светлане в школу. Спрятала за пазуху, жду Светлану, что-то она запоздала. Садимся за мольберты, а ее все нет и нет. Пока я раскладываю кисти да краски, котенок умудряется удрать у меня из-за пазухи. Ну, думаю, пропала моя головушка, разгон будет — о-ла-ла! И что вы думаете? Наталья Карловна становится вся такая умиленная, кричит:
—  Ой-ей-ей! Какая прелесть! Кыс-кыс-кыс! — И пытается поймать котенка.
А тот пускается куда-то под мольберты, под стулья. Мы бросаемся его ловить. Мебель летит, вода льется — светопреставление! Наконец, когда котенок начинает ужасающе громко протестовать, отчаявшись вытащить одну из своих конечностей из-под конечности кого-то из нас, его ловят и торжественно вручают преподавателю.
Оказывается, на этом деле не одна тетушка Гульджихан помешана. Наталья Карповна, к примеру, аж помирает от любви к кошачьим отпрыскам. Мне, естественно, ни одного слова лихого не говорится. Чем не весёлая история? Приеду домой — обязательно расскажу.
Еду домой на поезде «Казань — Киров». Арск, Кукмор, Можгу я вижу во второй раз. Земля белая-белая, а снег какой-то неровный, волнистый. Березовые рощи вдали едва заметны, словно дымком затянуты. Интересно, можно ли подобрать этот, чуть напоенный голубым, легкий и дымчатый цвет? А еще есть в нем красноватые искры. Красиво и удивительно воздушно. Ели на бескрайней белизне кажутся особенно темными, даже черными. Все шесть часов я сижу у окна, смотрю и не могу оторваться.
В Агрызе стоит трактор из колхоза, на нем добираюсь до соседней деревни, оттуда ножками до Кульбая. По скрипу снега под ногами соскучилась — ужас! С каждым шагом, с каждым шагом всё больше по-свойски и дружелюбней скрипит он!
Наши все дома, как-никак под Новый год.
—  Отпросилась? — спрашивает отец, поздоровавшись.
—  Раньше отпустили. Велят медный кувшин да пару лаптей привезти,— добросовестно шевелю я замерзшими губами.
—  Инструмент лапотный, кочедык там или еще что не надобно?               
Вот всегда так. То ли шутит, то ли нет — непонятно.
Я и вправду не сказала родителям ни слова о своей болезни. Не хотелось беспокоить.
Все же, приехав из деревни, чувствую себя не в своей тарелке. Тело здорово, да душа не совсем. Я начинаю злиться, что не могу не думать о Рустеме, и потому, видимо, из обычной веселой, насмешливой Нажюк постепенно превращаюсь в отчаявшуюся глупенькую девчонку. Мне начинает казаться постылым даже мир моих рисунков, и это очень пугает меня.
Спасает же прежнюю Нажюк приехавшая в Казань выставка юной художницы Нади Рушевой, ушедшей из жизни в семнадцать лет. Прочитав об этом в газете, я бегу в музей изобразительных искусств.
Первый раз в музее так много народу и такая тишина. Строгое молчание сотен людей само по себе рождает определенное состояние души и готовит к  чему-то большому, значительному.
Учителем Нади, ее наставником был академик Ватагин. В месяц раз она шла к нему с толстой папкой рисунков. Учитель-академик — это, конечно, не шутка! Но академик академиком, а ученик должен быть художником. Я вот полгода работаю по советам Натягунина. Из хроменького состояния вышла. Пишу акварелью. Мне уже подчиняется фломастер. А вот о темпере, офорте я имею понятие лишь по книгам... Работать, работать, засучив рукава, невзирая ни на что. Эти мысли проносятся в моей голове, когда я осматриваю первый зал, детские рисунки Рушевой. Но второй зал меня потрясает. Забыв все, я погружаюсь в прекрасное, созданное моей тезкой. В 16 лет Рушева иллюстрирует «Войну и мир». Я перечитывала роман у Нурмухаммата-абый, и ее рисунки к этой грандиозной эпопее для меня чудесное откровение.
Надя создала свою Пушкиниану. Пушкин живет в душе ее, воплощаясь в каждой огненной и нежной линии. И этот Пушкин мне ближе, чем на портретах великих художников. Меня притягивает по-детски заостренный рот Пушкина, светлое облако легких кудрей — у других оно темное, это облако! Я ощущаю почти физически Надину смелость, решительность. Я раздосадованно спрашиваю у себя: «Почему я не пишу Тукая? Почему эта мысль даже не приходила мне в голову? Почему мне никто из старших не посоветовал сделать это? Почему бы мне не во¬плотить вот в таких же легких непрерывных линиях, в таком же светлом, радостном ключе моего любимого поэта — синеглазого Такташа? Надя Рушева рисовала богов любви и смерти. У нас нет подобных богов, понятия мои о них весьма отвлеченны, но есть же на свете Галиябану и Халил, Юсуф и Зулейха, носившие в себе большую любовь и знакомые мне с детства. Я вновь спрашиваю себя: как Рушева смогла так влиться в мир прекрасного? Отец у Нади — музыкант, мать — балерина, дед был художником. Ее подготовленность, следовательно, не ограничивается художественной школой, понимание прекрасного идет к ней от поколения к поколению, Надя живет в мире музыки, в мире танца. В пятнадцать лет она едет в Варшаву. В пятнадцать лет я впервые покидаю свою деревню. В пятнадцать лет я впервые встречаюсь с городской жизнью, непосредственно с искусством, о котором знала только по книгам. Передо мной еще дел –  непочатый край! Вместо того чтобы фанатически отдаться работе, я хожу разобиженная на Рустема Галикаева, жалкие слова произношу: он, мол, меня не замечает, он меня не признает. Да зачем ему меня признавать, он же пока недосягаем для меня: на гитаре играет, на фортепьянах, музыку со всего мира на магнитофон записывает. А если говорить без дураков, он же всю библиотеку отца-профессора прочитал, в том числе такое, о чем я и понятия не имею. Я должна догонять его, догонять безостановочно, и перегнать, и заставить его самого бежать за мной...
Устав от мыслей, я бреду по залу и вдруг застываю у автопортрета Рушевой. Я вспоминаю свой автопортрет! Вот почему Натягунин хвалил меня. Получается, я тоже в какой-то миг достигла Надиного мастерства, сумела перенести на ватман душу. Это окрыляет меня.
Я читаю отзывы о выставке Нади Рушевой. Меня бесконечно волнуют слова зрителей, их восхищение Надей, оценка академика Ватагина: «Я имею счастливую и ответственную возможность наблюдать развитие необычных способностей Нади Рушевой в течение одного года. Я вижу, что как художник она растет не по дням, а по часам. Ее рисунки далеко выходят за пределы «детского творчества», но и среди взрослых художников едва ли многие могут поспорить с легкостью ее техники, чувством композиции, с остротой ее образов, с ее творческим восприятием мира», И другие художники говорят о безупреч¬ности пропорций ее рисунков, легкости ее техники и изумляются прекрасным душам всех без исключения ее героев. «У нее даже бабы-яги и черти какие-то святые»,— поражаются художники.
Надя очень рано усвоила технику акварели, темперы, офорта, мастерство ее в этих областях быстро росло, но особенностью ее всегда оставалась легкость линии, сразу, без подготовки и поправок проведенной карандашом или же цветным фломастером. В переходный период, на что часто сетуют художники, у нее не замечается никакого спада, мечта ее по-прежнему звонка и чиста, и вот, совершенствуясь изо дня в день, в семнадцать лет... она умирает от кровоизлияния в мозг.
Сглатывая подступившие слёзы, выхожу из музея. Клянусь себе никогда не предавать тезку, продолжить начатое ею дело…

К нам приходит весна... Ветра еще морозны, но не холод несут, а свежесть, хмельную и бодрящую. Талые и мутные воды, выступившие на лед Казанки, будоражат душу какой-то новой радостью.
Вспоминаю полноводную Каму, голубоватую прелесть весенних лесов, чуть печалюсь и, подпоясавшись, бросаюсь на последний штурм.
Это моя последняя атака, выполнение клятвы, данной моей тезке — Наде Рушевой. Собрав все силы, не оглядываясь, не разбрасываясь по сторонам, я должна идти только вперед. Так мне наказывает учитель мой Натягунин. После того как я посе¬тила выставку Рушевой, пишу портрет профессора Галикаева. Я стараюсь выполнить его так, как мне давно уже мечталось: на одном дыхании, смелой непрерывной линией. Для этого я целую неделю наблюдаю за профессором. Договариваюсь с ним на воскресенье, и мы остаемся одни в пустой, затаившей дыхание квартире. Профессор позирует. Поняв всю ответственность свою, я робею, теряюсь, в голове рой самых разных мыслей, не потому ли фломастер двигает не рука, а мое сердце.
Портрет я заканчиваю в двадцать минут. Мне кажется, что это очень короткое время, но «доводить» его я не хочу. И боюсь, что появятся лишние линии, попортят, забьют композицию.
Будь что будет! Протягиваю рисунок самому профессору. Он прищуривается, и вдруг спокойный, уравновешенный, солидный человек по-ребячьи стучит в ладоши и, захлебываясь, выпаливает:
—  Мамочки! Нажюк! Да ты же настоящий художник! Ну, брат, ну, брат! Вот к чему ведет прилежание! Прошу прощения — с голым прилежанием ни черта не добьешься. Призвание! У тебя же душа художника. Надо, надо в училище. Хочешь, сегодня же пойду к директору училища. Да что там директор, пойду прямо к председателю Союза художников. Хочешь?
—  Не-е, — упираюсь я,— поступлю только сама.
Он, словно впервые, взглядывает на мой вьющийся «гаврош», на вязаную «мини».
—  А ведь изменилась ты, Нажюк!
—  Хе, абый, затем и приехала в стольный-то град!
От души хохочет профессор. С этого дня контролирует каждый мой шаг. По его совету я наконец бросаю мое дежурство в больнице. По вечерам минимум час он занимается со мной русским языком. Собственно, язык я знаю неплохо, ему это не в тягость, даже забавно. Но знания мои интуитивны, а с грамматикой, конечно, туговато. Весь апрель зубрим правила. И еще как зубрим: подними средь темной ночи — я в состоянии оттарабанить любое из них как из пушки!
Целый май пишем диктанты.
О рисовании уже не говорю, рисую в школе, рисую дома, рисую стоя, сидя, когда уже сил нет ни стоять, ни сидеть, рисую лежа на животе.
Иногда, увидев, что я растянулась середь зала, Нурмухаммат-абый начинает ходить на цыпочках. Я это чувствую и молниеносно вскакиваю с пола. И мы оба долго и с большим удо¬вольствием хохочем. Потом он, надев очки, просматривает мои рисунки, время от времени натужно покряхтывая, — он тоже болеет за меня.
Болеет за меня мой учитель Натягунин. Раньше я этого не замечала. Но с приближением вступительных экзаменов он уделяет мне все больше внимания. Я, собрав подкопившиеся за неделю рисунки, несу их к нему. Теперь он уже не пробегает по ним, каждый рисунок разбирает тщательно, скрупулезно — где фактура не выявлена, где тушевка неподходящая, поясняет мне. Он всегда немногословен, мой учитель.
— Да-а,-— говорит Натягунин. Я терпеливо жду разъяснений.— Да-а, рисунок, выходит, мы добили. Композиция тоже на уровне. А вот живопись — в живописи, Ханнанова, мы еще слабова-а-ты…
Не ты слаба, а «мы слабоваты». В этих словах мне слышится тревога моего учителя, участие его в моей судьбе. Мне до смерти хочется оправдать его надежды.
Перед концом учебного года я целую неделю хожу в художественное училище. Учитель советует мне «вживаться в нужную атмосферу».
Я хожу, вживаюсь. Но однажды нелепый случай меня чуть из колеи не выбил.
Сдав в училище свои документы и наиболее удачные рисунки, я выхожу на улицу, и кто, вы думаете, попадается мне навстречу? «Гроздья волос ее золотых рассыпаны были по легким плечам...» Тут-то моя твердая и насмешливая душа и дает трещину. Вмиг я становлюсь несчастной. «Ух ты, нечестивая девка, что бы тебе не подождать там, за горами Алтая, пока я хоть экзамены сдам!»
Хожу я теперь мрачная да угрюмая, нос к груди прирос, и в глазах, видимо, тоска неземная стынет. И Натягунин, и профессор, и тетушка Гульджихан заботливо пытаются расспросить меня, что со мной происходит, но я молчу.
Жду, как же поступит Галикаев-младший. В последние дни он, кажется, приветлив со мной, замечает меня% но, помня о камешке, косится с опаской.
По-моему, с приездом золотоволосой он несколько изменился. На первый экзамен иду, так и не выяснив его к ней отношения. Гипсовый орнамент перед нами — что-то обидно мне становится. Схватив карандаш остро отточенный, бросаюсь на лист. Трое-четверо из экзаменационной комиссии подходят, смотрят. Вижу появившегося откуда-то Натягунина — теплеет у меня на сердце, тает.
—  Нормально,— говорит он над моей головой, слышу его прерывистое дыхание.— Не торопись, Ханнанова, времени много еще.
Дома меня ожидает Нурмухаммат-абый.
—  Ну, Нажюк, как дела?
—  Кажется, нормально,— говорю я устало.
Конкурс — три человека на место. Назавтра на доске с объявлениями панически ищу свою фамилию. Нет. Горячая волна бежит по спине. Нет. Фу ты, глупая, это же список тех, кто провалил. Среди прочих вижу на доске фамилии медноголового Бари и Светланы. По четыре года в школе учились! Вэт тэк! Терез два дня композиция. Тема — труд. Рисую своих односельчан, дом возводящих, — плотники получаются складные. Но Натягунин не появляется, это начинает меня смущать. Мучаюсь часа три, наконец приходит Натягунин, улыбается моим плотникам — нормально!
Через день узнаю оценки за оба экзамена. У меня — четыре балла. Выше не бывает, пять баллов никогда не ставят, потому что это уже означает, что ты «зрелый художник».
По живописи я ухитряюсь получить тройку и впадаю в черную меланхолию.
В этот вечер тетушка Гульджихан делится со мной своей тайной.
—  Вот ведь жизнь,— начинает она тягучим печальным го¬лосом,— та девица опять вернулась.
—  Кто это? — притворяюсь я незнайкой.
—  Ну та... за которой Рустем-то...
—  Вернулась так вернулась, — говорю я. — Вам что за дело?
—  Подкараулила, когда Рустем один был дома, и тут как тут, бесстыжая. И рот до ушей.
—  Да ну! — восклицаю я, удивляюсь якобы. А у самой-то на душе кошки скребут, знать хочется, чем же все это кончилось. А тетя Гульджихан все сидит и головой качает.
—  Ладно еще,— наконец продолжает она,— хоть и поздновато, а все же взялся за ум парень-то...
—  Что-о? — замираю я.
—  Выпроводил.
—  Да разве можно! — таращу я глаза, а душа вновь крылами взмахивает.
—  Очень   даже   можно, — говорит   тетушка   Гульджихан, сильно, уверенно машет рукой.
Русский я сдаю на пять. На собеседовании мои ответы, видимо, удовлетворяют комиссию, мне так и говорят:
—  Поздравляем вас, Ханнанова, с поступлением!
Не чуя ног лечу к Галикаевым. Они все дома. Зухра бросается целовать меня. Тетушка Гульджихан треплет по спине, мужчины спокойнее.
Нурмухаммат-абый дарит мне огромный, с чемодан, этюдник. Как у настоящих художников.
—  Назия Вафовна, ты победитель города, большого и каменного! Ты взяла крепость. А коли так, уж позволь мне отвезти тебя в Кульбай на собственной машине, с всем почетом и уважением, — журчит профессор.
—  А что, съезжу-ка и я в Кульбай, — подает голос сидящий в сторонке Галикаев-младший.
—  А что ты там потерял? — удивляется Галикаев-старший.
—  Этюды бы я там пописал, — мягко говорит Рустем, и глаза его, подернутые дымкой, смотрят на меня, кажется, прося о поддержке...

Перевел с татарского Рашид АХУНОВ

 Гульшахида - Шаида Абдрахмановна Максудова (1926-2009) - татарский писатель, переводчик, журналист, член Союза писателей РТ. Родилась 29 ноября 1926 года в д. Уразаево Агрызского района Татарской АССР. Закончила татарское отделение филфака КГУ, училась в одной группе вместе с Гарифом Ахуновым, была отличницей, именной стпендиаткой, на последнем курсе они поженились. Работала учительницей, журналистом, библиотекарем, библиографом... Переводила прозу русских и тюркоязычных писателей на татарский язык. Заведовала долгие годы библиотекой Союза писателей РТ, более 15 лет. Ушла из жизни 7 февраля 2009 года после тяжелой продолжительной  болезни. Похоронена рядом с мужем, Народным писателем РТ Гарифом Ахуновым (1925-2000), на татарском кладбище в Арске.


..........................

Рассказ "Музыканты" был написан моим братом, писателем и переводчиком Рашидом Ахуновым (1953-2016), когда он был ещё совсем юным студентом истфилфака Казанского университета, в начале 70-х прошлого века. По-моему, рассказ этот  аутентично и с юмором передаёт увлечения молодёжи и атмосферу тех лет, возвращая нас обратно в СССР. "Bасk in the USSR", во времена и моей молодости...
Я нашла рукопись рассказа в семейном архиве в виде машинописных, пожелтевших от времени листочков, с пометками самого автора...

Рашид Ахунов

МУЗЫКАНТЫ

Рассказ

(отрывок)

"О - Бэби-лоу-уу" - большой Гришкин рот раскрылся шире круглой дыры в гитаре, которая болталась где-то у колен этого молодого человека, и из которой он методично извлекал волнующие душу звуки. Подъездная акустика оживлённо реагировала на сочный голос нашего басиста. Не замедлили себя ждать и первые поклонники его таланта. Сердитая старушенция, опасливо выдвинув из-за двери слезливый глаз и трагически закатив оный, прошептала: "О Боже мой! эти битласы меня в гроб загонят, - чем и засвидетельствовала свои глубокие познания в музыкальной жизни наших дней. Но затем более окрепшим голосом она воззвала: "Вася! Василий!" Вскоре из проёма, задевая его головой и плечами, вышел детина с лыжей в руке. "А ну, бросай струменты!", - посоветовал нам Василий, играя лыжей. Мы согласились и вслед за Гришкой покинули этот негостеприимный подъезд, мечтая, что когда-нибудь и мы научимся также быстро бегать, как он...
   Таковы были наши первые скромные успехи в музыке, этой благороднейшей области деятельности человека. В те добрые времена нашими почитателями были лишь пьяненькие мужики, иногда от избытка чувств рыдавшие мутными слезами, да дворовые мальчишки.
   А однажды мы увеселяли и более почтенную публику. После одного из подъездных концертов  нас забрали в БКД, то есть "боевую комсомольскую дружину" или по-простонародному "Бей, кого догонишь". В этой организации мы битый час разлагали "боевых комсомольцев" чужестранными песнями, после чего никаких капиталовложений в нашу кассу не последовало. Впрочем, кое-что нам эти добрые души всё же выдали. Ну а нашим привычным задницам, продубевшим, как кирзовый сапог, особого вреда это не принесло.
   Я, который состоял в это время при ансамбле козлом отпущения, попробовал было возмутиться, но мне грустно сказали: "Дам в ухо - клоуна родишь" - и я моментально испарился вслед за товарищами по призванию, которые за время этого короткого диалога ушли довольно далеко.
   В конце концов, эта деловая беготня нам здорово надоела и ансамбль решил найти подходящее место для дальнейшего развития молодых талантов. И вот как-то раз Сашка, наш ритмач, с радостным гиком обежал всех нас и громко сказал, что Управление, где работала его мама, приобретает гитары и прочее. А посему там нужны люди, которые будут играть на этих вещах, и, по мнению его и его мамы, наша группа вполне подходила для этой цели. Мы моментально согласились и с этого времени наш ансамбль вступил в новую эру своего существования.
   Расскажу немного о тех, кто покинул наш дружный коллектив. Гриша, наш бывший басист, вместо которого "самая солидная", по его словам, гитара, досталась мне, был незаурядным молодым человеком. О его густые курчавые волосы обломала зубы не одна расчёска, причем он ужасно гордился этим и всегда имел на всякий случай в кармане гребень, на котором сиротливо, как постовые, торчали пара зубьев. Надо сказать, он был страшно волосат, но несмотря на это, а может быть именно поэтому его обожали девушки.
   Необъятный рот его закрывался только в исключительных случаях, живые тёмные глаза "горели неистовым пламенем", и вообще в его богатырском облике облике было что-то демоническое. А ещё он был здоров пожрать и поспать, и думается, что с сиими достоинствами ему весело живется там, куда он уехал учиться из родимого города.
   Наш солист Петенька был детинушкой двухметрового роста, с короткими торчащими волосами и несколько большим, чем полагается, количеством зубов во рту.
Зубы у него росли почему-то и над основной партией, и когда мы спрашивали у него: "Петька! А ты сам знаешь, сколько у тебя зубов?", - он беззлобно отвечал" А смотря в каком ряду считать!"
   Человеком он был скромным и добродушным, но для самоуспокоения любил повторять перефразированную пословицу: "Не имей сто друзей - а имей наглую рожу", коей, впрочем, у него никогда не было. Сейчас Петя выполняет почётный долг и обязанность - служит в рядах нашей славной Советской армии и пишет, что уже сколотил там маленькую бит-бригаду человек на двенадцать. Дай-то бог тебе здоровья, друг и товарищ наш!
   В это время мы по магнитофону (у Сашки был Айдас-9М, Гришка имел "Яузу", а Петя являлся счастливым обладателем "Филипс"а), подбирали вещи из концертов различных бит-групп Запада - корифеев мирового масштаба - "Бич Бойс", "Отшельников Германа" и, конечно же, Битлов. Мы просто млели от "Yesterday", "She is love you", "Ledy-Madonna" и "Help". Это наше увлечение поистине было какой-то особой, если можно так сказать, заразной эпидемией и она захлестнула значительную часть молодёжи. Эти юнцы отличались лохматостью, раздёрганностью и вечным бормотаньем одного из множества западных шлягеров. На этой почве возникали целые группы неких бизнесменов, то есть ребят, имеющих несколько пластинок-дисков с бит-музыкой. Желающих переписать было огромное количество, а когда оные страждущие приближались к заветной цели, на их пути возникал юный цербер: "Шесть рваных",- неумолимо провозглашал начинающий делец,- "а за "Васk in the USSR" - червонец..." Однако преклонение перед битом одерживало верх и любитель музыки моментально раскошеливался. Сами диски шли по 80-100 рублей, если не считать монет, что отводились для посредника...
   Бит-группы неумолимо росли как грибы, - "были бы инструменты - игроки найдутся", - говаривали тогда. Наиболее популярные из них удостаивались пламенного внимания. А как-то раз мы, пришедши на вечер, где играла такая группа, видели нечто потрясающее. Молодая, симпатичная девушка с томными глазами долго смотрела на басиста группы, кстати, очень экзотичного типа с длинными белыми кудрями, а затем, в трансе, подойдя к нему, стала мерно лупить его по голове огромным цветком. Надо сказать, зрелище было как в кино, а потому Сашка сказал то, что тут и следовало сказать. "Хи-хи"... - сказал он. Но мы были спокойны и серьезны, как никогда.


........................


Борис Вайнер

КТО ЧТО ПОЁТ

Поют все.
Но каждый своё.
Петухи поют гимны.
Обычно по утрам.
Хотя порой можно услышать, как петух поёт вечером или днём. По какому поводу – неизвестно. Может быть, в честь дня рожденья. Или дождика в четверг. Или победы нашей сборной по футболу.
Поэтому так редко.
Собаки поют частушки.
Кто под гармошку, кто под балалайку, а кто и совсем без ничего. Они народ весёлый. А если в душе поёт гармошка,  в лапах она не так уж и обязательна.
Кстати, непременно захвати с собой во двор косточку.
Кошки поют романсы. А коты –  разумеется, серенады.
Когда в небе висит луна и от трубы на крышу падает длинная черная тень, они поют вместе. Вернее, одновременно: кошка романс, а кот  серенаду.
Многим людям это не нравится. Они просыпаются и начинают кричать и свистеть, как  зрители на концерте.  И даже бросаться чем попало.
Артиста всякий обидеть может.
Коровы поют оперные арии.
У одной моей знакомой бурёнки было такое нижнее «ля», что со старого коровника слетала крыша, куры в курятнике падали с жёрдочек, а с реки откликались теплоходы.
Однажды её пригласили солисткой в Большой театр. Она поехала, но скоро вернулась.
Театр оказался и в самом деле большой. Но не слишком-то прочный.
Сверчки и цикады поют колыбельные.
Про это есть старинная легенда.
Главное сражение одной войны было назначено на раннее утро. Но цикады ночью пели так сладко, что обе армии проспали. И все остались живы.
Хорошо бы продавать сверчков в аптеке. Бабушкам и дедушкам, от бессонницы. Вместе с тишиной, и плеском воды, и влажным песком на дороге,  и шишками на тропинках, и мошкарой под фонарём, и запахом хвои.
И никаких таблеток.
Лягушки поют страдания.
Если кто-нибудь не знает – это такие песни.
Они поют с кочек, как с маленьких сцен, и на глаза им наворачиваются слёзы. И с неба навстречу лягушиному хору тут же летит ливень. Капли шлёпают по листьям, по лопухам, по кувшинкам, и лягушкам кажется, что там, наверху, тоже кто-то плачет.
И ещё это похоже на аплодисменты.
Комары поют военные марши.
Очень громко и очень грозно. Вдобавок у каждого из них есть крошечная труба, и она то и дело трубит атаку. Потому что воюет это племя круглый день.
Я слышал про одного комара, который поселился в ЗАГСе. Он тоже пел марши. Но свадебные. И не кусал ни женихов, ни невест, ни свидетелей, ни даже гостей.
Он пил вишнёвый сок и чувствовал себя глубоко несчастным.
Военному с непривычки бывает тяжело в мирной жизни.
Рыбы…
Рыбы поют про себя. Не в том смысле, что исключительно про карасей и щук, а в том, что они поют молча. Шевеля усами из-под коряги, и поднимая хвостом маленькие бури на дне, и пуская пузыри в аквариуме.
Не могу сказать – что. Мы их не слышим.
Зато ещё ни про одну рыбу не сказали, что она фальшивит.
Каждый поёт своё.
Правда, когда-то я знал барбоса, который всю ночь пел своему младшенькому колыбельные, из-за чего не спал целый микрорайон.
Колыбельным его обучил знакомый сверчок. А пёс в ответ приохотил сверчка к частушкам. Если летней ночью вы услышали, как собаки затихли и тут же во весь голос запел сверчок, – это тот самый. Попробуйте-ка теперь заснуть!


Борис Вайнер


ПЕРЕВОДЫ ТАТАРСКОЙ ПОЭЗИИ


Габдулла Тукай

БАБАЙ

Он прожил много дней, он нажил сто друзей,
Он не открыл ещё пред немощью дверей,

Осталась до сих пор улыбка молодой,
И с губ его слова струятся, как ручей.

Но шепчет седина о грустном рубеже,
И говорят глаза, что грустно на душе:

Он столько повидал, нашёл и потерял,
И стольких из друзей на свете нет уже…


Гариф Ахунов

РОДНОМУ КРАЮ

О край мой! Беде вопреки
И доле сиротской назло,
Как прежде Апуша, меня
Твоё согревало тепло.

Написано мне на роду
В родные стремиться места —
Пока не закрылись глаза,
Пока не умолкли уста.

До Арска дорога ровна —
Надёжней не знаю дорог…
С годами и наши дела
Вернутся туда, где исток.

ГУЛЬШАХИДА

МОРЕ

С разбегу в скалы бьёт волна,
Как будто морю тесно.
Достать пытается она
До синевы небесной,
 
Но, к альбатросу в вышине
Взмывая гребнем пенным,
Парить не в силах наравне,
Стихает неизменно

И не тревожит берега –
Лишь ветерок в остатке,
Да паруса, да облака,
Да звёзд ночные прятки,

Да от Луны, мерцая, вдаль
Дорожка побежала…
Как будто море никогда
Взлететь и не мечтало.


Харрас Аюпов

НА ПРАЗДНИКЕ ПОЭЗИИ

Высокого слова тропа нас ведёт,
И петь нам, и жить помогает.
И где бы ты ни был, она что ни год
К Тукаю тебя возвращает.

Пусть даже надолго надежда ушла,
Тепла не хватает и хлеба –
К стихам приникая, взмывает душа
Счастливою бабочкой в небо.

Полдневное солнце ли, хмурая тень, –
К Поэту приходят поэты,
И души светлеют у них в этот день…
А если души-то и нету?

Бездушному что же: стучать головой
О камень? Камней недостанет…
Любая душа да пребудет живой
В Поэта взрастившей Казани –

Лишь только бы в этой кипящей толпе
Мы пели, всем сердцем внимая
Традиции вечной, народа судьбе,
Крылатому духу Тукая!

ВАСИЛЬКИ

Колосья ржи привет прошелестят –
И скатится слезинка невпопад
Мне по щеке, лишь только выйду в поле.
Там мамин серп давно осиротел.
Там я мальчишкой лето просвистел
Под старым вязом, у реки, на воле.

Среди колосьев спелых васильки
Под дуновеньем клонят стебельки;
Припоминаю мигом все названья.
Когда-то и подумать я не мог,
Что в день урочный скромный василёк
Мне будет означать воспоминанья.

А поле с ветром шепчется опять.
Когда б не он – ну кто бы приласкать
Сюда пришёл цветочки полевые?
Желтеющей кивая головой,
Как будто делят грусть мою со мной
Цветы мои, друзья мои былые.

НАРАСЫЙ

Когда удушье в воздухе висит,
Дыханье сбито – есть одна отрада:
Летит к нам лёгкий ветер Нарасый,
Что урожай провеивал когда-то.

Взмывало ввысь пшеничное зерно,
Подброшено лопатою соседской.
Мои соседки... Лишь в стихах давно
Они живут, светясь улыбкой детской.

Шыбыр-шыбыр – шуршит зерно с небес,
Я в шелухе от чуба до тетрадки,
Мне хорошо, и счастье в мире есть,
И вечность впереди, и дом в порядке.

А Нарасый не постарел совсем,
И мы с тобою стариться не будем.
Он теплоту несёт из детства всем
И верит, что она поможет людям.

Как будто там по-прежнему зерно
Провеивают, не подозревая,
Что мы не те, и дом у нас вверх дном –
Ветра иные на дворе гуляют...

РУЧЕЁК

Твой грустный светел взор, и в серебре виски,
И старость тихая от дома далека,
И как живут в родной деревне земляки,
Ты слышишь разве иногда от ветерка.

За горизонт глядишь ли, где весна твоя
И где с серпом бежишь по лугу в ранний час,
Где постлан намазлык, и алая заря
Глядит, как ты, мечты полна, творишь намаз?

Лишь о терпенье просишь небо нынче ты.
Но чаша через край течёт – и ты не можешь
Слезы сдержать... И вновь, как в зной кувшин воды,
Былой напев хранишь, сродни молитве той же.

Уходит время, но жива душа в тебе,
Слаба она, но всё же путь себе проложит…
На ручеёк, что заперт в каменной трубе,
Сама того не зная, ты похожа.

ВЬЮГА

Зимний вечер спать ложится,
На дворе темным-темно.
Мальчуган один стучится
Мне в замёрзшее окно.

Смотрит, шапку поправляет...
В двери выгляну скорей –
Только вьюга и гуляет
Вдоль по улице моей.

Или в сердце эта вьюга,
Этот посвист и разбой?
До утра мальчишка другом
Ходит за руку со мной.

Детство прыгало с откоса,
За телегой мчалось вдаль.
Намотались на колёса
Не солома, так года.

Может быть, оно и свищет,
И стучится в поздний час –
Всё друзей пропавших ищет,
Грустно вглядываясь в нас.


ВЗАПЕРТИ
                Альфие

Закрыла мама двери за собой,
Мы взаперти – ребята и ягнята.
(Они ведь нам ровесники с тобой,
И кто чуть-чуть постарше, непонятно).

По-нашему они не говорят,            
Зато умеют по дому носиться,
И барабанят в лад и невпопад
По половицам звонкие копытца.

Они бегут, и ты им вслед беги,
Они кричат, и ты кричи вдогонку,
Чуток задремлешь – уши береги:
Им ухо что пустышка для ребёнка.

Они на шум гурьбой летят скорей,
И дверь бодают, и на месте кружат, –
Но хоть ты лоб о дерево разбей,
Ни им, ни нам не выбраться наружу.

Но вот пришла хозяйка – и тотчас
Вся малышня к мамашам-овцам мчится.
Их хор нестройный в памяти сейчас
Магнитофонной записью хранится.

Они кричат, они играть хотят,
Они глядят сквозь времени теченье
И видят в нас всё тех же пострелят,
Товарищей по играм в заточенье…

О, как бывает помощь нам нужна –
Как тем давнишним запертым ребятам.
Но мама не откроет нам – она
В краю таком, откуда нет возврата.

Не надо слёз, сестрёнка. Лучше спой,
Пока ещё с тобою нам поётся.
И может быть, не звуком, но душой
Она на песню нашу отзовётся.


ОТ ПЕЧКИ

Танцор от печки танцевать идёт,
Я как подсказку это принимаю.
Когда карандаша напрасно ждёт
Мой лист бумажный – город покидаю

И падаю в зеленую траву
Далёких лет… И сердце оживает,
И вновь ко мне, во сне ли, наяву
Приходит слово, издали мерцая.

В родимый край спешу за разом раз –
К его зиме, и осени, и лету.
Хотя, признаться, у меня сейчас
В моей деревне печки-то и нету.

Но я пляшу – под дальнюю гармонь,
Повозки скрип и сполохи рассвета...
Зажжённый в детстве негасим огонь,
Пускай не в очаге – в душе поэта.


СЕНОКОС

В знакомый путь шагаю я с утра –
На старый луг, где всё кругом в росе,
Где свежим сеном пахнут вечера, –
И хорошо ладоням на косе.

А руки не состарились ничуть
И не забыли ничего, пожалуй.
Вот ворот расстегну – и заточу
Я остриё, как в юности бывало.

Всё расскажи, земля, мне; песню спой
О девушках, что нынче на чужбине.
Со времени кору сниму косой,
Век воротив, что нету и в помине.

Всё тот же лес, отцовские луга,
Где я босым мальчонкою носился.
В траве густой, как будто жемчуга,
Сияют мне приветливо росинки.

Косьба же, как и встарь, себе верна:
Пот градом льёт, и валит с ног усталость.
И ничего, что есть на мне вина, –
Тех, кто упал, у нас жалеют малость.

Пройду покос, и заново косу
Точить возьмусь, и полегчает сразу.
Я эту землю в памяти несу,
Я с нею словно пуповиной связан.

Мы плод её, мы плоть и кровь её,
Мы то, что ей желалось и мечталось,
Но время беспощадно разнесло
По далям нас… А сердце здесь осталось.
 
В траве ль былое, в памяти ль живёт –
На самом дне ты различишь любую
Жемчужину... Но не нырнёшь, как тот
Ловец удачи, в бездну голубую.

... Травинкой проверяю острый край –
Могу тревоги запросто прогнать я.
Спасенье наше – милый отчий край,
Земли родимой крепкое объятье.            


ГАРМОШЕЧКА
   
           Гармонисту Гали Землиханову

Гармонь, со спичечный размером коробок,
Он вынул из нагрудного кармана.
Народ подумал: «То-то посмеёмся!   
Весёлый нам попался гармонист!»
Ну кто мог знать, что в ларчике узорном
Сокровище приют себе нашло?
Вот, набирая звук, она запела –
И онемел битком набитый зал:
Да это не гармонь! Да это ж сердце!
Гляди, как бьётся, как в руках дрожит,
В глазах суровых слёзы вызывая…
Напев старинный весть издалека
Для нас несёт, и плачет, и тоскует;
И как гармошка малая сумела
В себе такую бурю уместить?
Поди-ка сам малышке вслед попробуй!
И кажется: ещё, ещё немного,
И всех она с собою уведёт,
Потом за ней с «Кара урман» в груди
Потянутся на родину джигиты
И вновь очаг угасший возгорится …
Не рви нам сердца!.. Стой!..
                Народ вдруг ожил:
«Ну жару дал шутник! Всего-то ведь
Гармошечка – а душу растревожил».

СТРУНА

Памяти композитора
Захида Хабибуллина

Он был из тех, чей голос не умрёт –
Пускай скрипач покинул мир подлунный.
Пока живёт, пока поёт народ –
Не умолкают порванные струны.

Не умирает песня, если в ней
Смеётся радость или плачет горе.
И та из них во времени живей,
Какой душа без приглашенья вторит.

Пусть истекает расставанья час
И «Тафтиляу», как снежинка, тает –
Он был, он есть, он будет среди нас.
Напев звучит, и сердце подпевает.


Разиль ВАЛЕЕВ
 
Моё счастье
 
В рассветном ветре свежести искал,
А в облаке высоком – чистоты,
А правды – всюду… И упрямый лоб
Избороздили поисков следы.
 
Мечты невольник, белые цветы
Искал, в земную вглядываясь даль,
Но, ожиданья воздухом дыша,
Я окунул глаза мои в печаль.
 
А век меж тем как облако проплыл,
Как облако белеет голова…
Я свет во мне расплёскивал шутя,
А бедам пришлым слова не давал,
 
И небеса закатные просить
Теперь уже не стану ни о чём:
Я счастлив тем, что сердцем не остыл,
Что радость, а не горе бьётся в нём.


***

Всегда поэты сыщутся меж нами,
Покуда есть на свете жизнь и смерть.
Но с юных уст слова слетают сами,
А если сед — попробуй песню спеть,
Помчись попробуй снова за мечтою
Под грузом тяжким каравана лет;
И всё ж спеши, не медли нажитое
Раздать идущим за тобою вслед.
С небес высоких льётся свет Тукая,
Туфана свет… Что рядом с ними твой?..
Судьба моя так схожа с облаками,
Где лишь порою блещет луч сквозной.
Я был влюблён в весеннее кипенье
И в миражи у лета в вышине.
Те, кто любви изведал притяженье,
Не позабудут, верно, обо мне;
Уйду я — и над озером Лебяжьим
Взойдёт, как дымка, ласковая грусть…
И, может быть, издалека однажды
Я лебедем к воде его вернусь.


Рустем Мингалим

КАКОЙ БЫ НАМ НИ ВЫПАЛ ПУТЬ…

Я беспокойным был всегда,
По свету кочевал.
С годами и чуть-чуть ума
Скопила голова.

Скажу, итоги подводя
Стрелой летящих дней:
Лукавых в жизни сто дорог,
А верных – мало в ней.

Но сила в родичах моих
Особая живёт.
Какой бы нам ни выпал путь –
Никто не пропадёт.

ОДНОЙ ДОРОГИ Я ИЩУ…

              Памяти моей
              рано ушедшей
              одноклассницы
              Эммегульсум

Исчез у берега родник
И не журчит ручей,
Но те, кто по воду ходил, –
Все в памяти моей:

Я слышу девичьи шаги,
Я помню имена.
Вот на меня из глубины
Глядит из них одна.

О, не смотри… О, поменяй
На чёрный платья цвет!
Ведь я же знаю, что давно
Тебя на свете нет.

О, не смотри так, не смотри
И чёрное надень!
Не нагляделась разве ты,
Пока не пала тень?

О, не смотри, Эммегульсум,
Из вечной немоты!
Во что играешь ты со мной?
Зачем приходишь ты?

Лишь одного теперь ищу
На свете я пути:
Успокоенья для души
Своей хочу найти.

И вот оно! Звезда моя
Сверкнула мне сейчас:
Друзья, что раньше нас ушли, –
Они счастливей нас.

РАЗВЕ ЭТО ДЕЛО?

Ах, друзья мои былые,
Жизни спутники моей!
Вы теперь – воспоминанья
В глубине моих ночей,
Вы укрылись под камнями
Намогильными в тиши…
С каждым шагом ноша эта
Тяжелее для души.

Ах, друзья мои былые,
Жизни спутники моей!
Вас за всё благодарю я
На земных исходе дней.
Но невольная обида
Мне покоя не даёт:
Разве дело укрываться
От меня который год?

Кто уйдёт из нас последним?
Где прибежище найдёт?


Марсель ГАЛИЕВ

С РЕКИ

Я помню: мама с берега домой
Идёт с гусиным пёрышком в руках
И, словно снег, пушинок тёплый рой
Кружит над ней, лежит на волосах.

Как много лет ей наш родник знаком,
Как много раз по тропкам старым шла.
Наверно, грусть о времени былом
Её сюда, на берег, привела.

А кони мчатся по лугам окрест,
Меня с собою в детство унося.
Но не узнать уже родимых мест
И не вернуть родные голоса...

Я помню: мама с берега домой
Идёт с гусиным пёрышком в руках
И, словно снег, пушинок тёплый рой
Кружит над ней, лежит на волосах.

Гумер БАШИРОВ

РОДНИК-ЗВЕЗДА

Родник – звезда, и семь её лучей
Потоки серебристые струят.
Звенит ручей, и птица меж ветвей,
И всё ж душа печалится моя.

В родник прозрачный опущу кольцо,
Чтоб увидали звёзды с высоты,
Чтоб озарилось милое лицо,
Когда кольцо на дне заметишь ты.

Ручей легко наполнит до краёв
Простой кувшин хрустальною водой.
Не на минуту к нам зашла любовь –
Навеки полюбили мы с тобой.

На берегу волнуется тальник –
По лесу бродит летний ветерок.
Вам оставаться и хранить родник,
А нам идти, и путь у нас далёк.


Фанис ЯРУЛЛИН

КИПЯЩИЙ КЛЮЧ

Не льётся песня из груди –
Ключом бурливым бьёт.
И день и ночь к его воде
Торопится народ.

Гурьбою девушки родник
Певучий навестят,
Наполнят вёдра до краёв
И жажду утолят.

Усталый путник припадёт,
И чистому ручью
Доверить сможет тайну он
Заветную свою.

Над нам влюблённая душа
Раскроется, легка,
И в сердце юное войдёт
Кипенье родника.

Старик молитву здесь прочтёт,
Монетку бросит он…
Ты слышишь в пении ключа
Чулпы негромкий звон?


Лена ШАКИРЗЯН

ИЩУ РОДНИК

Я за водой спустилась к роднику.
Но где же он? Неужто замолчал?
Здесь только грусть бежит по желобку,
Здесь тополя укутаны в печаль.

И некуда глядеться небесам,
И вёдер, что дорогой песню пели,
Весёлые умолкли голоса,
И коромысла краски побледнели.

Я по горам ищу родник другой –
Как без воды домой мне возвращаться?
По вёдрам, полным влаги ключевой,
Уже успели плечи стосковаться.

Или на ключ такой я набреду,
Чтоб жажду мог любую утолить,
Иль песню я волшебную найду,
Чтоб мой родник сумел заговорить.

Клара БУЛАТОВА

* * *
О чём вы, ивы милые,
Над Заем всё гадаете?
Зачем над речкой тихою
Косички распускаете?
О чём спросить хотите вы,
Плакучие, печальные?
Зачем свой гребень бросили
Вы в глубину зеркальную?

Ах, ивы, ивы милые,
Зачем с судьбой играете?
Зачем влюблённым скорую
Разлуку предвещаете?
И сами вы не знаете,
Красавицы прибрежные,
И сами вы не знаете,
Мои подружки нежные…


Равиль Файзуллин

ДВА ЦВЕТКА

Как солнце, саранка сияет весь день,
К закату, устав, закрывает ресницы,
И снятся ей звёзды в ночной высоте,
И месяц рогатый ей снится.

А рядом не спит незабудка всю ночь
И смотрит, и смотрит бессонно,
Как тьма час за часом уносится прочь
И звёзды скользят с небосклона.