Под фонарем

1
«Come on baby, light my fire, Come on baby, light my fire...» — орал из его наушников Джим Моррисон. Пахло бесполезной свободой, и ветер трепал длинные сальные патлы Макса, сваливая их то набок, то прямо на лицо. Шёл снег.
Макс сидел на самой дальней скамейке Нагорного парка один. Было уже довольно поздно, люди в такое время уже не сидят на скамейках в парках и не думают ни о чём — только спят. Однако он сидел и думал о самых важных и больших вещах под изогнутым от времени фонарём, смотря на безжизненный ночной Барнаул, кажущийся ему в эти минуты декорациями в драматической театральной постановке, поставленной провинциальными любителями из института культуры за казённые деньги.
Потерялся или намеренно ушёл? Он не знал никаких ответов. Этот март закружил его в каком-то непристойном танце, ободрал до нитки и пьяным свалил сюда, на эту злосчастную ободранную лавку, предварительно забрав все ответы. Свалил его вдаль от дома, от смысла и от надежды.
Внезапно мелодичная вакханалия The Doors сменилась громогласными раскатами генделевской сарабанды. В этом мудацком плейлисте «на погрустить» классика мешалась со всеми возможными жанрами: от синт-попа и металла до блюза и неофолка. Он снова начал думать о своей смерти. Под сарабанду Макс только о ней и думал. И если раньше эта тема очень возбуждала его интеллектуальный нерв, он пытался представить, пощупать, дотянуться до неё и исследовать со всех сторон, как обычно мухи исследуют яблочные огрызки, то теперь ему было как-то всё равно. Макс знал, что это самое страшное в таких случаях, но ничего не мог с собой поделать. Так уж случилось.
Доиграв последние аккорды, наушники разрядились. Теперь ничего не мешало ему испытать на себе звенящую агрессивную пустоту мира, атакующую его каждый раз, когда он оставался один на один с собой. «Пошёл нахуй», — сказал Макс вслух два раза: сначала шёпотом, а потом погромче, чтобы мир точно услышал его заклинание-оберег и перестал пугать. Мир не отреагировал.
Теперь ему стало плохо. Живот заурчал, давая понять, что не собирается терпеть такое явное презрение к организму. Он ничего не ел с самого утра, то есть порядка 14 часов, а ближайшие магазины заработают не скоро. Нужно было что-то решать, ведь умирать голодным ему не хотелось. Быстро перебрав все возможные варианты развития событий, Макс также быстро пришёл к выводу, что лучше просто лечь спать. Ненадолго, часа на четыре, чтобы наутро его никто не нашёл лежащим на скамейке Нагорного таким: в нелепом пальто, пьяным, заметённым снегом и немного смешным
Макс укутался в подолы пальто, скрючился и заснул, засопев себе под нос странные и тревожные мотивы. Тут же снег перестал идти. Город погрузился во мрак.
2.
Как и ожидалось, удалось поспать совсем немного. Через стремительно ускользающие из памяти образы снов Макс почувствовал вибрацию звонка телефона, находившегося всё это время в кармане пальто. Звук разделил его реальность на два сознания: одно всеми силами пыталось остаться во сне и яростно хваталось за каждый звук или шорох, ещё слышимый ему из дремы, а другое уже полностью проснулось и слушало теперь только гудок смартфона из мира бодрствования. После короткой внутренней борьбы он всё же с усилием приоткрыл глаза. Всё было на месте, только солнце уже начало заходить над городом. Макс, одной рукой достав телефон, а другой лихорадочно протирая глаза от снега и грязи, взглянул на свирепо побитый когда-то обо что-то твёрдое экран. Входящий звонок от Дани. «Опять доёбываться будет», — меланхолично подумал Макс, но почему-то ответил.
— Здоров, ты как? — раздалось из телефона.
— Здоров, Дань! Да потихоньку всё, вот щас на Нагорном сижу. А ты чё не спишь? Обычно ж до десяти досыпаешь, — ответил он.
— Да *** знает, уснуть сегодня не мог, — быстро и лениво сказал Даня. — Сам-то ты чё на Нагорном в такую рань делаешь? Щас автобусы ж даже не ходят.
— Да вот, прогуляться решил. Настроение такое.


— Ну, типа того.

— Никак не уймёшься ты, забудь про неё, всё…
— Да знаю я, знаю, — перебил его Макс. — Ты чего звонишь-то собственно?
— Бля, я и забыл сказать, чего-то. Короче, мы тут с Артёмом прикупили кое-чего, хотел тебя позвать вместе попробовать.
— Что за секретная покупка? А ну выдавай! — оживился он.
— Ну это… — замялся Даня. — Порошок, короче, на кракене решили взять.
— Порошок?
— Ну, меф, меф…
— Ни *** себе…
— Собираться будем на хате у Артёма, где-то в час. Народа будет нормально так. Артём даже говорит, девчонок каких-то позвал.
— Граммов семь, нормально так затарились. Артёмка же работу нормальную нашёл, вот теперь шикуем, бля.
— Там глядишь, и бабу тебе найдём нормальную, а то чё ты всё по подворотням один шатаешься.
Ещё только светало, и парк оставался таким же безлюдным, каким был ночью. Горло Макса пересохло, а голова болела от никотиновой ломки. Отряхнув пальто от снега и запустив в его карман руку, он нащупал свой искрос со вмятиной. Жидкости должно было оставаться ещё на пару тяг; этого едва хватило бы на удовлетворение никотинового беса, но выбирать было не из чего. Выкурив последнее, он расслабился и, закрыв глаза, впервые задумался над разговором.
Максу стало страшно. Он, конечно, знал, что это не тот страх, который уничтожает изнутри, и твёрдо решил, что его персональный страх — лишь мандраж первого опыта. Однако дрожь в коленях, появившаяся при попытке представить своё первое употребление, никак не проходила. Нет, он и раньше баловался веществами, но это обычно была либо анаша, либо в крайне редких случаях аптечка, и ничего более.
Макс, немного покряхтев, встал со скамейки и медленно побрёл в направлении спуска с площадки Нагорного. Была не была! — подумал он и сплюнул на снег под собой. Слюна растворила тонкое белое одеяло снежинок и обнажила надломленный асфальт. «Что мне сегодня снилось?» — вопрос сам возник в его голове.
Сколько раз он поднимался и спускался по этим ступеням? Десять? Двадцать? Не так уж и много. До чего же родными стали Максу эти подъёмы и спуски. Подъёмы он, правда, любил больше. Минуя «этаж» за «этажом», он представлял себя каким-то Моисеем, всбирающимся на гору Синай в ожидании откровения Господа. Где же его откровение?
Хотя по ощущениям прошло только несколько минут, на часах было уже половина двенадцатого. Субстанция времени давно стала для него чем-то подвижным и, в целом, бесполезным. Пора бы уже к Артёму ехать, — подумал он, заходя в подземный переход под шоссе в Барнаул. Довольно милое место. Летом Макс играл тут на гитаре, выпрашивая деньги у проходящего народа, чтобы пропить потом в ближайшем ларьке. Тогда он был счастлив…
Выйдя из перехода, Макс почувствовал лёгкий озноб. Видимо, ночь на морозе дала о себе знать. Он осмотрелся и, увидев неподалёку до боли знакомый потёртый рекламный щит, уведомляющий горожан о новых выплатах по материнскому капиталу, успокоился. Он дома.
От Нагорного до Артёма было далеко, час езды, но если выехать сейчас, можно было успеть вовремя. Прибавив скорость ходьбы, Макс уже скоро очутился у автобусной остановки, подождал немного, покурил и сел в спешно подъехавший 53-й автобус. Людей было всего ничего — он и ещё женщина в белой шапке и очках. Будто не замечая свободные ряды сидений, она почему-то стояла прямо у самого входа и с недовольством пялилась на него первые пять остановок. Проехав «Дом союзов», он пересел подальше от её недовольных глаз вглубь автобуса — нечего смотреть.
Оказавшись прямо возле окна, Макс начал с интересом изучать уплывающие по мере езды автобуса артефакты своего прошлого, видимые из него: вот уплыл театр, вот уплыл бар, где он познакомился когда-то со старым антифашистом, вот и кафе, где он обедал, когда ещё учился в колледже неподалёку, а вот вокзал… На секунду Макс замер. Что-то неведомое крутилось и барахталось в его памяти, силясь то превратиться в реальный осмысленный опыт, то снова забраться в глубины забытья. В голове Макса один за другим возникали яркие и довольно протяжённые кадры: перрон какого-то старого вокзала… по типу «Кингс-Кросс» из Поттерианы… помещение в странном тумане, таком что не разобрать даже очертания собственных рук… поезд на дальней платформе… каждое движение скованно… зеркала, которые влиты в каменные арки вокзала рядом с входом или выходом… блестящие, но покрытые при ближайшем рассмотрении тонким слоем пыли, они выбивались из окружающего интерьера… и манили его… вдруг… страх… приближение к поверхности стекла… и…
Цепь кадров прервалась также внезапно, как и началась. Макс сразу понял, что это отголоски его сна внезапно вспомнились ему. Сердце его быстро колотилось, а по щеке начал течь пот. Он не знал, что всё это могло значить. Пробыв в такой странной паранойе несколько минут, Макс провалился в тёплую черноту дневной дремоты.
Словно Харонова ладья в последнем плавании по Стиксу, раздирающая волны, 53-й автобус раздирал на части целые комья снега, падающие на него со стороны неочищенной дороги.
Если в трясущемся на ухабах городских дорог транспорте уснуть хорошенько было нелёгкой задачей, то сделать это в обществе двух орущих друг на друга алкашей, которые подсели на соседние сиденья к Максу, было совсем невозможно. Открыв глаза, он понял, что уже почти приехал на место назначения. За то время пока он спал, автобус наполнился пёстрым составом паноптикума городских жителей. Макс ненавидел их всех сердцем. Сварливые, хамоватые, воняющие — такими он их знал. Только смотрящая на него с дальнего конца автобуса девчонка была ничего: белые завитые волосы, нос с небольшой щербинкой, большие карие глаза. Совсем как у… Макс осекся. «Не думай о ней», — повторял он себе.
Выдав зевок (этот трюк для избавления от неловкого чужого взгляда запомнился ему давно), он быстро вскочил с сиденья и побежал к резко открывшемуся выходу. Успел.
Едва ступив на серый снег возле остановки, Макс услышал голос Дани:
— Шалом!
— Ты как тут оказался? — расплывшись в нелепой улыбке, которую при желании можно было бы выдать за дружескую, Макс пошёл навстречу крепко сложенному парню в мятой куртке и трениках.
— Да мы поняли, что у тебя мобила села, и я вот решил встретить, чтоб ты не потерялся тут, — с ехидной рожей ответил друг, пожимая ему руку и приветственно приобнимая.
— Да, хорошая идея была. Я сколько раз тут не был, всё равно нихрена дорогу запомнить не могу.
— Ну пошли, мы уже начинаем там потихоньку. Уже пивас открыли.
— Погнали.
Солнце было в своём зените. Снег таял, и повсюду была слякоть вперемешку с грязными лужами. К дому Артёма по частному сектору Макс и Даня шли молча. Каждый думал о своём, зная, что по большому счёту он не может рассказать собеседнику о своих мыслях, потому что тот посчитает их недостойными даже реакции и просто ухмыльнётся в ответ. Слишком уж разными они были.
— Ну вот пришли, узнаёшь хоть родную халдупу? — наконец-то Даня открыл рот.
На краю улицы, совсем рядом с дорогой, стоял одноэтажный деревянный дом, недавно выкрашенный в коричневый цвет.
— Какие люди, епта! — Макс услышал голос Артёма из-за калитки.
— Какие, какие? Важные, бля! — с задором подхватил Даня.
Артём открыл калитку и вышел на улицу встретить его. Он был одет в один халат и зимние меховые тапки.
— Здарова, Тёма! Давно не виделись, — имитируя радость, Макс обнял старого приятеля и легко потрепал его сальные патлы.
Замолчали.
— Ну идёмте в дом, собрались пораньше немного, поэтому там уже готово всё, — прервал образовавшуюся паузу, видимо, отчаянно желавший нажраться Даня.
С трудом отпирая дверь в тамбур, Артём приговаривал непонятные матершинные скороговорки. Он так долго возился, что Максу на долю мгновения показалось, будто дом не хочет впускать к себе новых нежданных гостей. Но когда наконец дверь жалобно скрипнула, он переступил через порог, сразу ощутив знакомый запах кошачьей мочи, который успел уже закрепиться в его голове за Артёмом и его домом. Все эти мысли отогнались сами собой. Кошка, не заставив себя долго ждать, пролетела пулей возле его ног и умчалась через дверь на улицу.
— Вот пидараска! Вырывается ведь, — прикрикнул Артём.
— Да ты б отпустил её погулять, ей же свободы хочется, отдохнёт хоть от нас, — сказал в защиту кошки Макс.
Пока Артём с Даней ловили кошку, Макс прошёл внутрь, разделся и успел осмотреть это успевшее измениться за последнее время место. Новые полы, множество статуэток, стоявших на стеклянных полках в коридоре, и существенно увеличившийся гардероб — всё говорило о том, что за последнее время владелец дома явно стал намного успешнее, чем был во время, когда они собирались у Артёма в последний раз. «Что это за работа такая, про которую говорил Даня?» — подумал Макс. Артём никогда не славился большим трудолюбием даже в их отбитой компании: иногда перебивался случайными заработками, иногда в доставке подрабатывал, а теперь вот так. Он решил расспросить Артёма о его работе, когда предоставится такая возможность.
— Артём, ты? — в коридор вышла Вика, девушка Артёма. Она была симпатичной пышногрудой брюнеткой с пирсингом, и если бы не дружба между ним и Артёмом, Макс был бы не против познакомиться с ней поближе. К несчастью же для него, по большей части они сейчас просто изредка перекидывались словами.
— Это я, — ответил Макс. — Артём с Даней кошку щас ловят по двору. Как ты?
— А, привет! — Вика, не глядя в глаза, приобняла его и тут же развернулась по направлению к гостиной. — Ничего. Готовлюсь всю ночь торчать и бухать до полусмерти, — девушка усмехнулась. — Ты как?
— Так же, — ответил Макс и дал команду лицевым мышцам спародировать её улыбку. Вышло так себе. Сразу после его «спектакля» Вика ушла ко всем наливать водку.
— Знакомься, Макс, кстати, это Саша и Рина, — её голос теперь уже эхом доносился из гостиной. — Они у нас новенькие в клубе. — Последнее Вика произнесла с эмоцией, похожей на нечто среднее между полным равнодушием и вялой попыткой иронии.
Из гостиной показались две невысокие девушки в длинных вязаных кофточках — одна в красной, другая в чёрной.
— Привет! Я Саша, а она Рина, — сказала хрупким, как фарфор, высоким голосом та, что была в чёрном, указав на свою подругу.
— Привет, — ответил Макс.
— А ты Макс, да? — спросила она.
— Не, я пустой сегодня. Гуляю за ваш счёт, — Макс ответил с лёгкой улыбкой, даже не посмотрев на собеседницу. Он никак не мог свести взгляда с Саши. Та испытующе смотрела на него.
— Пойдёмте, что ли, начинать? — выпалил Макс, чтобы как-то залатать неперекрытую рану диалога.
Испуганная кошка с выпученными глазами диковато озиралась вокруг, сидя на руках Артёма.
— Ладно тебе, не бойся, Соня. Больше не обижу, — ласково проговорил ей хозяин.
После первой бутылки водки, пущенной по кругу, они разговорились. Разделились на микро-компании, стали обсуждать события из своих и чужих жизней, напевать что-то, изредка включать музыку на колонке.
— Говори уже! — понизив тон, сказала Саша. — Я никому не скажу, что это ты мне рассказал.
— Хорошо… Сказал, что ты ебнутая. Довольна?.. — Макс изобразил лёгкое раздражение.
Саша рассмеялась. Так легко и заливисто, что даже самый пьяный из присутствующих, Даня, обратил на неё внимание.
— Так и есть, Макс. Я ебнутая, — вдруг серьёзно сказала она.
— Почему ты так думаешь?
— Я не вижу разницы между поцелуем и укусом, — ответила Саша кокетливо.
— Я шучу, конечно, — замялась тогда Саша. — Просто так выходило, что многие считали меня странной.
— Мне ты не кажешься странной.
— Потерянной, — так же честно ответил Макс.
— Что? — Саша одёрнула руку и неуклюже попыталась спрятать её за рукавом кофты.
— На руке было у тебя, я же видел, — улыбнулся тогда Макс.
— Это кольцо. Мне его бывший подарил, — наконец нехотя ответила Саша.
— А почему не снимешь, раз бывший?
— Красивое, — робко, но с каким-то тёмным подтекстом улыбнулась в ответ девушка так, что Макс понял — туда лучше даже не лезть.
— Можно посмотрю?
— Ммм, ну ладно, — она больше не стеснялась, лишь изображала эту эмоцию.
Саша достала руку и… Макс обомлел. Снова накатили воспоминания о сне. На этот раз ещё более осязаемые и яркие, чем в прошлый. Он увидел то самое зеркало… подойдя наконец поближе к нему и прильнув глазами к его поверхности, он увидел другого человека… Да! На него смотрел совсем другой человек, не он сам… какой-то дряхлый старик в помятой осенней ветровке, выпучив глаза в немом вопросе, стоял перед ним… «Это я», — прозвучало в голове чьё-то утверждение… Стало поспокойнее, но всё равно сердце его билось восторженно и испуганно… Внезапно Я-старик повернулся и пошёл за границу отражающейся реальности в зеркале направо… Пройдя немного по вокзальной плитке и наконец дойдя до соседнего зеркала, Макс снова остановился истуканом… Из зеркала на него смотрела юная девушка, лет двадцати… огненно-рыжее каре, косы и… то самое кольцо Саши!!!.. «И это я», — вновь прозвучало утверждение… Тут уж голова совсем пошла кругом и перестала отдавать отчёт за действия тела, и Макс помчался по вокзалу, забыв про то, что ещё какое-то время назад не мог и шагу ступить без усилий… Бежал и смотрел на ряд зеркал по правой стороне… Из каждого зеркала на него кто-то смотрел в ответ… Дети… девушки… мужчины… старики — все перемешались в одном едва разборчивом зеркальном лице. Его лице… Пытаясь усмотреть за каждым отражением, запыхавшись и не заметив небольшой выступ на плитке, он упал на холодный перрон прямо головой вниз. «Это всё — я», — кричал он, корчась от боли…
Открыв глаза, Макс понял, что зажмурился лишь на пару секунд. Всё по-прежнему было на своих местах: водка, небрежно порезанные шматы пиццы, забрызганные маслом и спиртом телефоны на столе, шум, мат, крик.
— О чём задумался? — спросила его Саша.
— О тебе, — зачем-то сказал Макс.
— Не верю.
— А ты поверь, — ответил он и поцеловал Сашу в губы.

6.
Через час с четвертью слова уже не успевали угнаться за невысказанными мыслями и терялись где-то в развилках их глупых пьяных эмоций. Никто даже не пытался уже посчитать количество литров выпитого ими спирта, так же как никто не хотел пропустить бесценное время владения пародией на откровенность, растратив его на всякую чепуху.
Макс лежал с Сашей в обнимку, периодически наклоняясь к её ароматным, сочным, налитым чем-то едким губам, чтобы припасть к ним и улечься обратно, включив «Wouldn’t It Be Nice» The Beach Boys.
— Нравится? — прошептал он ей на ухо.
— Да, — ответила она и уже начала засасывать его шею, как внезапно остановилась.
— Ты же понимаешь, что у меня есть другой и что ничего дольше этой ночи у нас не будет?
— Понимаю, — ответил Максим, хотя он совсем не думал про то, что у Саши может быть хоть кто-то помимо него.
— Ну и хорошо, давай сегодня оторвёмся!!!! — весело пропела она.
В комнате что-то грохнуло и разбилось на мелкие осколки. Макс осмотрелся. Это бухой в хлам Даня споткнулся о дверной косяк и разбил одну из статуэток Артёма на входе.
Когда они наклонились собирать осколки, Макс понял, что это отличный шанс расспросить друга про его таинственную работу, которая позволяет ему жить на широкую ногу.
— Слушай, а что за работа это у тебя? Всё хотел спросить, да забывал…
— Да по херне двигаюсь… То да сё… — с фантомом раздражения ответил Артём.
— Ну разве же тебе бы хватило такого на поляну целую? — не унимался Макс.
— Я в долг взял… Отъебись, Максон.
— Ты мне нормально можешь ответить один раз? — Макс встал, выбросил осколки и положил руку на плечо Артёму. — Я сразу отстану…
— У тебя что-то не так, Тёма… Это точно не нормально.
— Но зачем?
— Потому что скучно. Думаешь, я от тяжёлой жизни начал всё это?
— Но тебя посадят.
— А как же мы?
— И вам будет похуй.
— Нет. Так не пойдёт, — рассердился Макс. — Я тебя, сука, оттуда вытащу!!
— И зачем? — спокойно ответил Артём.
— Падшая, — сразу ответил он с издевкой. — Пошли долбить?
— Пошли, — заплетающимся языком произнёс Макс и побрёл обратно в гостиную.
7.
Артём достал откуда-то из глубин шкафа несколько маленьких пакетиков, скрученных по два жёлто-зелёными лентами, и поставил на стол. Все оживились.
— У тебя есть трубочки? — поинтересовалась у Артёма Рина. — Я в каком-то фильме видела, как через них нюхали… забыла…
— Какие нахуй трубочки? — грубо ответил тот. — Будем по олдскульному.
Саша положила руку на колено Максу и сжала потёртую мятую ткань джинсы на его штанинах в области рядом с пахом.
— Ну что, готов? — спросила она.
— Готов, — ответил Макс неуверенно.
— Это совсем не страшно, — сказала девушка, заметив его испуганный тон голоса. — Я в двадцатом году пробовала уже, и страшно не было.
Артём достал нож и разрезал первую пару пакетиков.
— Я! Я! — закричала Рина и, перехватив прозрачную упаковку, высыпала на тыльную сторону ладони часть её содержимого.
— Ну как? — с интересом спросил он.
— Но я не знаю…
Тогда она грубо взяла его за волосы и с силой потянула к своей руке, укрытой будто перчаткой в белой массе.
— Вдыхай, — злобно прошептала она.
Макс послушно вдохнул. Полнота вещества, раздирающая его ноздрю, пахла кабинетом стоматолога и утренней блевотой.
— Молодец, милый.
— Блять, — всё, что сумел выдавить сквозь зубы он.
Первые несколько минут ничего не происходило. Макс уставился на кошку Соню, вылизывающую лапы у изголовья кресла. Её карие глаза смотрели осуждающе и небрежно прямо в его нутро.
— Как себя чувствуешь? — Саша положила голову на плечо Макса.
— Пока никак.
Вдруг что-то внутри его изменилось. Всё, что касалось ему важным и значительным, теперь ничего не значило. Он рассыпал новый пакет на стол рядом с собой и снова вдохнул. Теперь сам. Саша сделала то же самое.
Приглушённо тёмное пространство комнаты, до этого гнетущее, теперь казалось ему лёгким и ненавязчивым. Предметы и лица рассыпались на яркие цвета, будто призывая его самому стать одним светом и закружиться в медленном наркотическом танце. Красный — губы, Зелёный — подсветка колонок, Бирюзовый — кошка Соня. Теперь он был свободен от себя.
Быстро открыв дверь спальни, они начали раздеваться. В комнате были смешные обои с лепестками роз, а на кровати с цыганского вида балдахином отсутствовала ножка; её заменили какой-то деревянной доской, прикрученной к деревянному основанию, так чтобы конструкция держалась.
Макс мало чего соображал. Он впопыхах помог Саше снять чёрную кофту, а та машинально стянула с него ремень и уже полезла к бёдрам, когда он остановил её, увидев на тонкой коже возле сашиного пупка маленькие красные следы порезов.
— Откуда эти шрамы?
— Не важно, — Саша повалила его на кровать и, положив руку себе в трусы, предварительно вымочив в слюне, начала быстро мастурбировать. — Иди сюда.
— Расскажи, — настаивал он.
— Блять, ну я оставила, — агрессивно ответила Саша и, сняв с Макса футболку, больно укусила его за шею. — Это тебе за лишние вопросы, — прошептала она злорадно.
Макс в ответ расстегнул на Саше лифчик, вывалил грудь и, нагнувшись, стал водить языком по её соскам, набухшим от вожделения красным бусинкам.
Он полностью разделся и вошёл в неё. Внутри было сухо и неприятно. В поломанном пьяном ритме, сотрягаясь над Сашей, Макс резко почувствовал, что его мутит.
За дверью вопила музыка и слышались приглушённые крики. Пара поменяла позу. Теперь уже хищная, одичалая в своём бреду Саша доминировала в этом скомканном нелепом подобии близости. Запрыгнув на Макса, она свирепо билась в экстазе об его лобок, с каждым ударом крича что-то неразборчивое. Её грудь колыхалась и подпрыгивала, точно выстукивая ритмы его падения.
Макса затошнило. Он обнял Сашу за талию, пытаясь отогнать от себя все мрачные мысли, но выходило плохо. Вонь предэякулята и пота то приближалась, то будто бы отдалялась от его органов чувств, накатывая прямо к горлу чувство тошноты. Внезапно, отведя взгляд от порезов на её животе, он заметил лежащую на тумбочке странную квадратную коробочку небольшого размера. Приглядевшись, он смог различить надпись и изображение на ней. Это была старая выцветшая фотография Артёма с его мамой, умершей несколько лет назад от туберкулёза…
Макс сбросил с себя исступлённое и едва не дошедшее до оргазма тело, нагнулся и, издав то ли всхлип, то ли вой, изрыгнул зелёную рвоту на пол.
Пулей вылетев из двери, он краем глаза заметил возле дома артёмовский сельский толчок. Теперь случайные кадры в его голове уже складывались в когда-то утерянный фильм.
Когда он закрыл глаза, чтобы спрятаться от вновь начавшегося бурана, перед ним возник заброшенный посреди океана остров. Звёздное небо освещало воду, бушующую позади, впереди и вообще повсюду вокруг острова. Было тепло и приятно. Опустив глаза, он понял, что стоит на траве. Подняв голову, он заметил бесконечно долгую лестницу, ведущую к непонятному сооружению посреди небольшого холма. Прищурив глаза, он смог рассмотреть сооружение поближе: оно напоминало ему то ли католическую исповедальню, то ли сельский или дачный толчок. Над запертой дверью он смог различить золотой крест, показавшийся ему очень старинным. «Открыв дверь, ты поймёшь, что есть Бог», — услышал он откуда-то издалека голос. Ему стало очень страшно. Как на вокзале, только по-другому. Сильнее и твёрже были чувства. И точно так же, как на вокзале его манили зеркала, он понял, что его манит эта дверь. Никогда он не чувствовал такого: и страх, и восторг, и какую-то нечеловеческую беспомощность. «Нужно идти», — понял он и тут же пошёл. На этот раз движения его были лёгкими, он парил над каменными ступенями, едва касаясь их. Приближаясь к храму, как он мысленно начал называть его, Макс начал замечать всё больше резных элементов на его стенах, и теперь сооружение стало казаться похожим скорее на готический склеп, хотя было сделано вроде из дерева. «Что есть Бог? Что есть Бог?» — повторял Макс, пока шёл. Чем больше повторял, тем больше цепенел от ужаса. Животного ужаса. Где-то в нём поселилось желание кричать и выть как раненый зверь, но почему-то он не стал этого делать. «Наверное, в этом мире звук не играет такой роли, как у нас», — успел подумать Макс прежде, чем миновать последнюю ступень. «Бах!» — что-то хлопнуло его по голове спереди. Вот он, Бог. Совсем рядом, осталось всего лишь открыть какую-то деревянную дверь, и он поймёт всё сразу.
Казалось бы, возьми и открой. Но он не открыл. Стоял как идиот час или два прямо у двери. Стоял и всё ещё не знал, что есть Бог. Это осознание не давало ему покоя, он понимал, что не готов, но и медлить больше не хотелось. «Пора», — понял он и сделал шаг к двери.
Раскрыв глаза, он обнаружил, что стоит посреди дороги. Ночь накинулась на него со всех сторон.
«Прости… Прости… Я дурак…» — шептал Макс себе под нос, пытаясь утереть падающие на щёки и тут же твердеющие от мороза слёзы.
Едва видимый сквозь темноту, последний 53-й автобус проехал рядом с ним и повернул к стоящей неподалёку остановке. Макс побежал в надежде успеть.
Переставляя ноги от одной грязной кучи к другой в отчаянном беге, спотыкаясь и теряя по пути вещи, которые вываливались у него из карманов, он вдруг понял, что хочет сейчас только одного: хотя бы ещё раз побывать на Нагорном.
Залетев в раскрывшуюся дверь, Макс пошарился по карманам и обнаружил, что все деньги, что сейчас у него оставались, ограничивались 23 рублями вместо нужных на проезд 40.
Собрав горстью монеты и вывалив в руку старой кондукторше, он жалобно произнёс: «Больше нет, пробейте билет, пожалуйста, очень нужно».
Ничего не сказав в ответ, усталая женщина приложила карту к терминалу, подвешенному на груди, и пробила билет, наградив Макса только полным тоски взглядом, каким может только старость смотреть на молодость.
Хмыкнув, кондукторша потопала к своему месту рядом с водителем.
Автобус тронулся, оставляя за собой Сашу, Артёма, водку, The Beach Boys и глупые надежды Макса полюбить снова как раньше.
До Нагорного по безлюдным, опустевшим дорогам он доехал быстро. Пейзажи, проплывающие из окон во тьме по пути, теперь казались ему фрагментами панорамы брошенного человеком города, населённого только неоновыми буквами реклам и одиноко стоящими фонарями.
Когда Макс вышел на остановке перед парком, куда он спешил днём, снег перестал идти. Что-то поменялось в нём за несколько часов, что он был у Артёма. Вся та тревога, нервозность и потерянность, что он испытывал весь день, как по мановению волшебной палочки исчезли. Озноб, который как прилипшая тень сохранялся в его теле, резко перестал ощущаться, так будто его никогда не было, а голова перестала болеть.
Он побрёл к парку напрямую, прямо по проезжей части, решив обойти подземный переход. Пару машин, встреченных им на дороге, приветственно сигналили вслед и уезжали в город. Выдохнув холодный воздух, уже сходя с шоссе и подбираясь к лестнице на Нагорный парк, он подумал, что этот город совсем не так плох, как ему казалось раньше.
Первые шаги наверх давались Максу нелегко. Словно напомнив в последний раз о его вечерних похождениях, ноги заныли и сделались ватными и неподъёмными, такими будто кто-то вшил ему в стопы стальные пластины.
Переборов себя, Макс поднялся на второй этаж. Было тихо, и только капающая со стального мостика вода нарушала загадочное молчание ночного Барнаула. Нужно ли было его разгадывать? Макс не знал. Вместо мыслей он продолжил путь. Незачем-то, а потому что хотел. Потому что не было в целом мире места, которое знало бы его лучше, чем этот парк. Потому что он знал, что сны снятся не просто так.
Миновав последний пролёт, Макс вздохнул. Пробежавшись взглядом по парку, он нашёл ту самую скамейку под изогнутым от времени фонарём, где он сидел утром. Тот же снег, та же облупленная краска, те же лужи. Только всё это Макс видел по-новому, будто в свой первый поход на парк ещё в детстве. Тогда его подвёз ещё живой дед, уже очень больной и немощный. Макс помнил так, как будто это было с ним вчера, всю уверенность и гордость, с которой дед, тяжело вздыхая, вёл его наверх по тем же следам, где проходил он считаные минуты назад. Потом дед долго рассказывал ему про историю парка, про могилы безымянных солдат, закопанных тут, про забытых им учёных и писателей, что бывали на этих местах. Жить деду оставалось всего ничего. Через две недели после этой поездки он умер от заворота кишок, выпив лишнего ночью, пока бабушка была в командировке. Страдал он, его дед. Нечеловечески. От неразделённой любви, от отсутствия работы, от деспотичной жены. Макс бы много отдал, чтобы встретить его сейчас и, обняв, спеть под гитару его любимые куплеты Высоцкого.
" Корабли постоят и ложатся на курс, 
 Но они возвращаются сквозь непогоды. 
Не пройдёт и полгода — и я появлюсь, 
 Чтобы снова уйти, 
 чтобы снова уйти на полгода."
— любил басовитым хрипом распевать дед, когда был пьяным. Появится ли он? Может, прямо сейчас выпрыгнет из деревьев в маске Фредди Крюгера? Испугает его, как любил делать в детстве на даче? Или, может, он уже стоит, облокотившись на ледяной столб неподалёку, и, раскрыв рот в зевке, издаёт смешной звук, который всегда смешил Макса?
Не появится. Не споёт, не испугает и не зевнёт. Макс сел на скамейку и задумался. Снег снова пошёл, но это был уже другой снег.
Он вслушивался в каждый шорох и звук, доносящийся отсюда, с вершины всего мира. «Что может быть лучше не возвращающихся кораблей?» — подумалось ему. — Пусть себе уходят. Как и ты. Уйдешь туда, где я не буду о тебе помнить.
Ветер снова свалил пряди на лицо Максу. Он закрыл глаза и попытался представить тот остров из сна и ту дверь, которую не сумел открыть. Получилось. Вот она — теперь стоит перед ним и никуда не уходит. Макс взял ручку и потянул на себя. Дверь открылась, и он увидел себя, сидящего на скамейке под изогнутым фонарём и смотрящего на дышащий мартовской светлой тоской Барнаул. Живой Барнаул
Макс поправил волосы и встал. Ему было пора домой.