Монастырь

Автобус цвета ранней листвы осторожно вползал на просёлок, щекоча зеркалами ветви берёз. На пригорке стоял монастырь — небольшой, с частично обновлённой оградой, в окнах — свежие рамы вперемежку со старой кладкой. Шёл ремонт, но внутри уже жили: сушилось бельё, из трубы шёл дымок, по двору важно шагала курица.

Седьмой «Б» ссыпался из дверей и сгрудился у крыльца. Классный руководитель, Елена Сергеевна, придерживала список в прозрачной папке и улыбалась. Навстречу вышел настоятель — худощавый, в подряснике с медным крестом, руки загрубели от работы.

— Мир и благоволение Господне да снизойдут на вы, чада, — поклонился он. — Это и есть краеведческая экскурсия? Отроки да отроковицы… Да благословит и да укрепит Господь труды ваши, да восплодятся они во славу имени Его святого. Аминь.

Он вёл детей по коридорам, где запах извести смешивался с ароматом каши из трапезной. В стенах — проёмы под новые двери, но уже стояли столы, в кельях — кровати. «Господь милостью Своею неоскудною смилостивился и воззрел на немощь нашу, — говорил настоятель, — и попустил Господь вседержитель нам, рабам недостойным, обитель сию воздвигнуть заново из праха и разрухи. Не оскудела земля сия мужами и женами милостивыми, в милосердии своём Богом вдохновенными. Ремонт не окончен, но жить можно: крыша цела, печи топятся». Он показывал мастерскую, склады кирпича, чертежи будущего купола. «Трудящийся, яко же сказано в Писании, достоин есть стола и пищи своей, и мы сего держимся».

Пока все переходили в часовню, Серёжка Курчатов отстал, разглядывая черепок на подоконнике. Мимо шли два монаха — один высокий и сухой, другой плотный.

— Юноша, — обратился высокий с напускной серьёзностью, — аще в сердце своём возжелал еси чудес узреть, иди по нас. Господь в день сей явил милость велию и неизреченную, да посрамятся вражии силы. Дай-то Бог.

Глаза его искрились весельем, и Серёжке это понравилось.

Они подошли к низкой железной дверце в углу двора. Замок упирался, монахи возились с ключом.

— Попусти, Господи, сей запор каменосердый, и отверзи нам дверь милости Твоей, — ласково сказал плотный.

Щёлкнуло. Изнутри пахнуло сухой землёй, пылью и тёплой, резкой звериной нотой. В углу, в тени навеса, лежало нечто пёстрое, обликом странно знакомое по фильмам. Серёжка переступил порог.

Существо подняло голову. Узкая морда с острыми, как лезвия, гребнями; глаза — жёлтые, с вертикальными зрачками; губы растянуты в беззвучный оскал. Тело — жилистое, покрытое буро-рыжими перьями с тёмными полосами. Длинный хвост держал равновесие. Задние лапы, с серповидными когтями, рванулись вперёд. Мгновение — и Серёжку сбило с ног. Он успел увидеть раскрытую пасть, полный полукруг зубов и ощутить горячее дыхание.

Хруст — короткий, как ломающееся яблоко. Голова мальчика отлетела в сторону, тело дёрнулось и обмякло. Дейноних , уже стоя над добычей, рвал мясо, втягивая воздух ноздрями, как свежий хлебный дух.

Монахи стояли рядом, умилённо глядя.

— Благословен еси, Боже отцев наших, ныне и присно и во веки веков, — сказал высокий мягко, — яко дарствовал трапезу брату малому. «Приведи, яко в Писании сказано, тельца упитанна, и заколи, и ядом, и веселимся» — сказано было, — и мы, Господи, уповаем на милость Твою.

Плотный, прижав руку к груди, шепнул:

— «И видех, и се — отварено еже ясти, и благо есть»… Да будет, якоже во век, имя Господне благословенно от восток солнца до западов его. Сладко вкушает созданный, яко же зверь полевой, и отрады исполняется. Слава Богу.

Дейноних чавкал, брызги алого ложились на серую пыль. Высокий продолжил, тихо и светло:

— «Вкусим убо и узрим, яко благ Господь, и милость Его во век». Аще и страшно сие, да нам вразумление будет: «Вся дыхание, от червя до ангела, да хвалит Господа превышняго». Аминь.

За оградой доносились голоса класса. Кто-то смеялся, кто-то спорил, как укреплять ступеньку. Ветер нёс запах яблоневого листа.

— Помяни, Господи, милостью Твоею и нас, немощных и многогрешных, и помилуй по множеству щедрот Твоих, — добавил плотный, глядя на зверя.

Они перекрестились и прикрыли дверцу. Замок сыто щёлкнул.

•

Когда Елена Сергеевна оглянулась, Серёжки уже не было. «Курчатов? — переспросили дети. — Он только что…» Настоятель спокойно сказал:

— По вере нашей, Господи, да будет нам, аще и мали есмы верою. Господь устроит.

Они обошли двор. В углу, сметая метлой пыль, стоял высокий монах. Он кивнул, улыбнулся, но им ничего не сказал. Елена Сергеевна приняла это за молчаливое приветствие и пошла дальше.
А сам монах, чуть склонив голову, еле слышно прошептал :
— Всяко на пользу… якоже благоугодно есть в очах Твоих.

Елена Сергеевна звала ещё и ещё, но в ответ был только лёгкий скрип калитки на ветру.