Серебряный век Авторской песни и Первый круг

      Оглавление:
      1. Предыстория написания статьи.
      2. Закономерности поэтапного становления АП: Золотой и Серебряный века АП.
      3. На заре «Первого круга».
      4. «Перестройка» - вторая «оттепель».
      5. Театр «Первый круг» в лицах.
         5.1. Владимир Владимрович Бережков.
         5.2. Виктор Архипович Луферов.
         5.3. Александр Завенович Мирзаян.
         5.4. Александр Владимирович Смогул.
         5.5. Михаил Николаевич Кочетков.
         5.6. Андрей Дмитриевич Анпилов.
         5.7. Надежда Андреевна Сосновская.
         5.8. Владимир Александрович Капгер.
      6. Заключение.

      1. ПРЕДЫСТОРИЯ НАПИСАНИЯ СТАТЬИ.

      Данное мини-исследование (размышление?) посвящено раскрытию новаторской идеи «Серебряный Век Авторской песни», а также определению места и роли участников Творческого объединения «Первый Круг» в становлении искусства Авторской песни (далее по тексту АП).
      Несколько слов о предыстории написания данной статьи. В 2016-2017 годах автор идеи Елена Варенцова затеяла и с моей поддержкой провела в Краснодаре серию сольных концертов участников творческого объединения «Первый круг» под общим названием серии «Серебряный век АП». При этом Лена пригласила меня в качестве ведущего концертов, а также художественного руководителя всего проекта. И эту идейную задачу я, признаюсь, благополучно провалил, т.к. долго не мог осознать, о чём Лена толкует, в меру своего понимания навязывая ей своё представление о том, что АП вышла в целом из поэзии Серебряного века и, в частности, из Вертинского. С той поры в течении ряда лет Лена растолковывала мне суть этой идеи, и в конце концов я сказал «А-а-а, вот в чём дело!», всё переосмыслив настолько, что подготовил и несколько раз показал песенно-публицистическую программу «Серебряный век АП и “Первый круг”» (Московский ФАП «БардАкадемия», февраль 2022; Московский ЦАП, ноябрь 2022; Анапский КАП «Бригантина», февраль 2023).
      Таким образом, в данной статье моя задача «первопроходца» темы — поделиться нашими открытиями и версиями обстоятельств, которые, как нам представляется, имеют существенное значение для понимания судьбоносных процессов в становлении нашего искусства. В своём повествовании я буду опираться на те события, участником и свидетелем которых я был, а потому возможны и какие-то хронологические неточности в силу несовершенства памяти. Пусть тот, кто лучше знает, меня поправит. Ведь в данном случае важны не детали, важна суть.

      2. ЗАКОНОМЕРНОСТИ ПОЭТАПНОГО СТАНОВЛЕНИЯ АП. ЗОЛОТОЙ И СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК АП.

      Я заметил, что взлёты и падения АП совпадают с общим фоном и вектором общественно-исторических событий, происходящих на нашей Родине. АП расцветает и подаёт надежды на великие свершения в переломные исторические моменты, когда в обществе наступает эпоха ожиданий перемен к лучшему. Думаю, это обусловлено тем, что АП, являясь нашим подлинно народным, национальным искусством, развивается и живёт вместе с народом и его чаяниями: оживают надежды народа на счастье и свободу — начинают звучать правдивые голоса народных певцов; наступает период очередного разочарования — голоса постепенно умолкают.
Такой взлёт жизненной активности мира АП наблюдался в период «первой оттепели», когда широкие массы познакомились с блестящей плеядой авторов-классиков — Анчаровым, Окуджавой, Высоцким, Галичем, Визбором, Кимом и множеством их ярких соратников и последователей. Барды этого «призыва» приступили к творческим поискам ещё в 50-е (а кто-то и в 40-е) годы, но получили возможность выйти к большой аудитории лишь ближе к 60-м годам.
      Потом, в эпоху, называемую «перестройкой и гласностью», когда стали возможными почти неограниченные низовые инициативы, движение АП вновь вступило в фазу бурного расцвета. Как раз на эту пору приходится и возникновение «Первого Круга» — первого профессионального объединения бардов, сложившегося на принципах творческого равноправия и свободы художественного выбора.
И вот тут возникает соблазн провести неожиданную, смелую параллель между эволюцией русской культуры в целом и развитием АП как песенного искусства, в частности. Начнём издалека.
      Все живые системы вообще непреложно проходят через закономерные этапы развития. Всё когда-то появляется на свет, растёт, взрослеет, увядает, заканчивает жизненный цикл. Эта схема едина для всех органических систем.
С античной древности существует мифологическое представление об иерархии «веков» человечества: сперва идеальный, счастливый, гармоничный во всех проявлениях так называемый «Золотой век»; затем более приземлённый, но не менее радостный, а в чём-то и более изящный — Серебряный; далее суровый век Медный и совсем уж неприютный век Железный, когда, согласно Гесиоду, «ни днём не прекращаются труды и печали, ни ночью».
      Интереснейшей иллюстрацией нерасторжимой связи времён может служить следующая цитата: «Недавно ещё казалось, будто все органы литературы проникнуты одним духом и одушевлены одинаковыми стремлениями; все они, по-видимому, согласно шли к одной цели и преследовали одинаковые интересы… Поистине, то был Золотой век нашей литературы, период её невинности и блаженства! Теперь же… в нашей литературе наступил век железный и даже глиняный… Вражда вышла за пределы домашнего литературного круга; один литературный орган старается подставить ногу другому и вырыть яму на том пути, который лежит вне области литератур».
      Вы можете подумать, что я процитировал высказывание какого-нибудь литературного критика наших дней о нынешнем состоянии литературы и искусства? Удивительно, но этой цитате более 160 лет! Эту мысль высказал русский литературный критик, публицист и философ М.А. Антонович в статье «Литературный кризис», напечатанной в 1863 году в журнале «Современник».
      Какими же неисследимыми, метафизическими нитями связаны между собой прошлое, настоящее и будущее!
      Русская поэзия и культура в своём развитии прошли через эпохи, именуемые Золотым и Серебряным веками. Не знаю, можно ли считать советский период веком «бронзовым»? Не вдаваясь в детали (которые в общих чертах всем известны), заметим, что искусство этих «веков» отличалось вполне определёнными идейно-художественными особенностями и характерными стилями. Например, для Золотого века более свойственны «высокие» стили — барокко, классицизм, позднее ампир. Серебряный век породил символизм, акмеизм, имажинизм и футуризм.
      Ориентировочно (потому что границы между общественными и художественными этапами развития всегда не чёткие, условные) — можно выделить два аналогичных периода и в становлении АП: первый — 60-е годы — условно «золотой век», когда плеяда классиков-основателей пленила внимание и воображение целого поколения, вдохновила его на творчество и подарила надежду на то, что «светлое будущее» не за горами.
      Государство, сперва относившееся к растущему песенному феномену снисходительно, как к безобидной молодёжной самодеятельности, наконец стало замечать, что Авторская песня и группирующееся вокруг неё движение КСП превращаются в реальную идейную платформу, способную сплотить миллионы советских граждан, смертельно уставших от шаблонного официозного искусства, застывшего в рамках мертвенных пропагандистских установок «соцреализма».
      Показателен рассказ жены Арика Круппа, Надежды, превратившийся ныне в легенду. Передаю по памяти без уточнения несущественных деталей.
В Белоруссии, после гибели в 1971 году этого прекрасного минского барда, зародилась традиция проводить слёты, посвящённые его памяти, так называемые «Круппняки». Эти лесные форумы носили массовый характер, на них стремилась попасть почти вся активная студенческая молодёжь республики.
Случилось так, что очередной «Круппняк» совпал по датам с проведением республиканского съезда ВЛКСМ. Руководство съезда с недоумением заметило, что в зале нет кворума, значительная часть депутатских кресел пустует.
      — В чём дело? — раздался гневный голос руководителя ответственного мероприятия. — Где люди? Как мы будем проводить съезд и вотировать повестку при такой нехватке депутатов?!
      — Вы понимаете, — растерянно ответил некий осведомлённый инструктор, — досадное совпадение: сегодня проходит слёт памяти Круппа, и значительная часть наших товарищей отправилась туда…
      — Как это понимать?! — воскликнул в ярости комсомольский вожак. — Что ещё за Крупп такой, что его поминки важнее республиканского съезда? Уж не гитлеровского ли промышленника собрались чествовать?
      — Нет, что вы, товарищ секретарь, — пытался разъяснить инструктор. — Арик Крупп известный и любимый бард нашей молодёжи, погиб недавно в горах. Вот и…
      — Какой-такой ещё «бард»?! — распалялся начальник. — Немедленно выяснить все обстоятельства этой возмутительной диверсии и доложить куда следует! Ишь, Круппы тут всякие будут нам под ногами партии путаться!
      И с того момента все официальные упоминания имени этого чудесного барда, воспевшего и прославившего Белоруссию, попали под запрет в его родной республике.
Хотя, слёты, ему посвящённые, продолжали проходить, но только в обстановке строжайшей конспирации. В Белоруссии в кругах КСП даже сложилась поговорка: «С этим парнем я бы даже на “Круппняк” пошёл».
      Так возникала и расширялась трещина взаимного недоверия между бардовским движением и властью.

      Осознав пропагандистский потенциал Авторской песни, власти предержащие приступили к попыткам приручения её в своих целях: с одной стороны, лояльных, покладистых, «понимающих» авторов поощряли, привлекая их к участию в официозных акциях; с другой стороны началось постепенное «закручивание гаек» по отношению к «внесистемным», независимым, строптивым авторам, не желающим идти на компромисс с госсистемой.
      Такая половинчатая политика привела к уходу независимой Авторской песни на полулегальное положение. Свободные барды продолжали творить по велению души, отвергая соблазны соглашательства; независимые слёты и концерты также ушли в полуподполье, подальше от глаз контролёров и надзирателей.
      В этом «мире андерграунда» Авторской песни, на бесчисленных конспиративных слётах, сходках и квартирах продолжалась кипучая жизнь, загорались новые «звёзды» незримого бардовского сообщества, которое продолжало прирастать новыми авторами от центра страны к периферии.
      Постороннему же наблюдателю, далёкому от этой жизни, казалось, что Авторская песня уходит в небытие: её стало не слышно по радио, не видно по телевидению; открытые концерты бардов превратились в скучные, по-советски зарегламентированные, «отлитованные» заседания.
      Так продолжалось до середины 80-х годов.
      Сменилась эпоха, настала пора «второй оттепели» — «Перестройка», которая принесла стране и народу вторую волну либерализации и свободы. Преображённая АП вышла из подполья, и широкие массы публики — уже другой, более начитанной, «наслышанной» и подготовленной, — увидели на больших сценах представителей следующего поколения бардов.
      С периодом «перестройки» мы связываем кульминацию очередного этапа развития нашего искусства, который мы предлагаем условно называть «Серебряный век авторской песни».
      Но мы с вами немного увлеклись и забежали вперёд. Вернёмся же ещё раз к историческим истокам. Как бы нынешние скептики ни подвергали сомнению исторические итоги ХХ съезда, но для нас, поколения детей «первой оттепели», очевиден факт наступившего, - после десятилетий казарменного режима, - времени невообразимой дотоле свободы мысли, слова, творчества и жизни как таковой. Это проявилось во всех направлениях общественного бытия: расцвет кинематографа, литературы, музыки, театра, социальной сферы. Культура наконец-таки смогла освободиться от мёртвых партийных шаблонов и установок «соцреализма».
      Не обошла стороной эта тенденция и нашу АП: очнувшаяся от летаргии идейного карантина песенная активность народа мгновенно ожила по всей стране. По городам и весям, институтам, заводам открылись песенные клубы, быстро превратившиеся во всесоюзное движение КСП, на поле которого расцвела подавленная до поры творческая энергия народа.
      И — важный момент! — широким кругам читательской публики наконец открылся доступ к запрещённым до той поры пластам литературы, в том числе к поэзии «Серебряного Века». Конечно, и раньше такие книги издавались, но мизерными тиражами и после жёсткой цензуры. А тут вдруг шедевры Цветаевой, Мандельштама, Блока, Пастернака, Ахматовой стали внезапно доступны для широкого читателя. И таких заинтересованных читателей оказалось очень много среди представителей АП: барды наконец смогли познакомиться с сокровенными достижениями русской поэзии «Серебряного века».
      Это, несомненно, оказало огромное влияние на тенденции развития АП как нового вида песенного искусства. Барды-основатели (за исключением Галича — ученика Багрицкого, Станиславского, Арбузова), чья слава пришлась на 60-е годы, получив образование в советских учебных заведениях 30-х – 50-х годов, практически ничего не знали о вершинах, которых достигла поэзия конца 19 начала 20 веков, и потому не имели возможности использовать эти поэтические приёмы и технологии в своём творчестве. Им поневоле приходилось ориентироваться только на образцы пушкинской поры и эстетику разрешённой поэзии «соцреализма». Хотя, при этом, они и стремились разорвать оковы этого идейно-художественного плена, действуя скорее по наитию таланта, чем осознанно.
      Вот вам очень характерный пример, иллюстрирующий данный тезис. Это посвящение Юрия Визбора Юлию Киму, написанное в 1955 году (ещё до эпохи «оттепели»!):

      Говорим: поэт. Представляете — Пушкин.
      Великий такой. Немного курчавый.
      В Михайловской роще стоит на опушке
      И смотрит вдаль величаво.
      Правильно. Был товарищ такой.
      Девятнадцатый век. Начало.
      И все поэты вокруг него —
      Как лодочки у причала.
      Был Маяковский. Так. Хорошо.
      Асеев — тоже неплохо.
      Тихонов. Уткин. Межиров пришёл.
      Стоп, стоп! Тут другая эпоха.
      Когда отсвистели гражданские пули,
      Прошляпили знатоки:
      У нас в Союзе родился Юлий,
      Не Цезарь — а все же Ким.

      То есть, перечисляя великих поэтов-предшественников Кима, Визбор начинает с Пушкина, а потом, минуя все промежуточные звенья, перескакивает сразу (!) к Маяковскому и продолжает перечисление «великих»: Асеев, Тихонов, Уткин, Межиров. Кроме Маяковского советского периода — ни одного имени из «Серебряного Века»! По-видимому, Юрий Осич просто в то время (год окончания московского пединститута!) не знал этих поэтов или знал понаслышке как представителей «чуждой» эстетики.
      Соответственно, и творческие критерии бардов той поры формировались в условиях изоляции от главных достижений ХХ века и были ограничены в выборе тем и приёмов поэзией Пушкина, Лермонтова, Маяковского уточняю: советского периода его творчества) и прочими «дозволенными» поэтами.
      Следующая генерация бардов, юность которых пришлась ориентировочно на время 55 – 75 годов, в период своего творческого становления как раз попала в эпоху взрывного интереса к этим, внезапно открывшимся, сокровищам. Приходит новая смена юных бардов, уже знакомых с запретным наследием «Серебряного Века». И палитра АП начинает стремительно меняться. Бесконечно расширяется круг тем, обогащается стилистика, технология творчества, осваиваются неведомые ранее творческие приёмы. АП как бы вступает в эпоху своего «Серебряного века».

      Песня Владимира Капгера «Серебряный романс»

      В нерешительной позе Морфей на пороге возник.
      Вечно заспанный бог. Боже мой, что ты с бога возьмешь?
      Будь попроще, присядь у огня, не теряйся, старик.
      Я заснул бы в угоду тебе, только разве заснёшь:

      То ль неоновым сполохом брезжит полночный рассвет,
      То ль последней надеждой слезятся столетья глаза,
      Хриплым стоном ползёт тишина на скрипучий паркет,
      Оживает Серебряный Век на старинных часах!

      Распахнёт оловянную стужу последний удар,
      И — пади пелена! Но откуда возьму я слова?
      Что скажу я, утративший речи божественный дар
      Беспризорный подросток, лишённый любви и родства?

      Как горит миллионами звонких свечей баккара,
      И клубится рождественским снегом алмазная пыль!
      И летит под копыта коней бриллиантовый прах!
      И растут новостройки доходных домов как грибы.

      Но свергается вмиг перекошенным сном наяву,
      Словно град на песке, разрушаемый злыми детьми,
      Словно сахарный замок в хрустальных витринах «Сиу»,
      Царство ветхих соблазнов, больной, но пленительный мир!

      Разгребая мятежным рассудком хрустальный завал,
      Мерзлоту оловянных эпох согревая душой,
      Я бродил наугад и нашёл, хоть не знал, что искал:
      Я Серебряный Век, погребённый, в опале - нашёл!

      Околдованный сканью забытых серебряных слов,
      Странных слов, наполняющих звонами душу мою,
      Я вхожу под заветный, хранимый лишь памятью, кров
      И впервые знакомые лица друзей узнаю.

      И приходит Серебряный Век, как далёкий романс.
      И с порога сожжённого храма Спасённой Любви
      Улыбаются мне сквозь светящийся белый туман
      Обретённые в вечности братья и сёстры мои!

      3. НА ЗАРЕ «ПЕРВОГО КРУГА»

      Принципиальную, определяющую роль в этом процессе сыграл кружок бардов, возникший в 60-е годы вокруг Владимира Бережкова. Это была плеяда талантливейших и ярчайших юных (на ту пору) авторов: Вера Матвеева, Юрий Аделунг, Анатолий Иванов, Виктор Луферов, Александр Мирзаян, Владимир Туриянский — и сам Владимир Бережков, являвшийся своего рода «локомотивом» и негласным лидером этой фантасмагорической команды. Получилось некое второе издание пушкинского Лицея или Цеха акмеистов. Братство единомышленников, ставших для многих молодых бардов «законодателями мод» и ценностных ориентиров. Эти авторы, сочиняя песни на свои стихи, также расширяли горизонт бардовской поэзии, дерзко создавая произведения на стихи запрещённых в недавнем прошлом, ошельмованных и не до конца реабилитированных поэтов: М. Цветаевой, О. Мандельштама, Б. Пастернака, В. Ходасевича, А. Белого, Н. Гумилёва, Д. Хармса, ОБЭРИУтов и, на-конец, «нестандартных» современников — В. Шаламова, Н. Рубцова, Л. Губанова, В. Сосноры, И. Бродского.
      Произошло взрывное расширение круга тем. Барды коснулись невероятных ранее вопросов: религиозной духовности, богоискательства, переосмысления и некоторой ревизии русской истории, освободив её от марксистско-ленинского догматизма и заговорив о революции как о трагедии нашего народа. Свободнее, раскованнее представилась драматическая тема любви и разрыва отношений. Предательство и измена перестали рассматриваться исключительно с классовых позиций. Барды запели о леденящем призраке смерти и способах преодоления её в Вере и Творчестве. Одним словом, впитали, развили и продолжили традиции русской поэзии «Серебряного Века».

      Такой творческий подход, несмотря на определённый либерализм власти, всё же вызывал её раздражение, бросая вызов идеологическим устоям уже самой внезапно и неожиданно проявившейся неукротимой свободой творческого изъявления.
Чего стоили хотя бы выступления Юры Аделунга на сборных концертах, когда, выходя на сцену, он объявлял через микрофон: «А сейчас я спою вам песню «Жираф» на стихи русского поэта Николая Гумилёва, расстрелянного большевиками в 21-м году…» В зале мёртвая тишина…
      Бережков, являясь в то же время участником новаторского поэтического объединения СМОГ, стал инициатором творческого общения и обмена молодых поэтов-экспериментаторов с новым поколением бардов, что, конечно, тоже существенно повлияло на обогащение художественной палитры этого течения АП. Стихи Леонида Губанова, например, стали весьма востребованным материалом среди авто-ров-композиторов.
      Вот в качестве примера новой стилистики песня Бережкова. Представьте, среди прекрасных лирических песен привычного формата «Лыжи у печки стоят» или «За туманом» вдруг взрывается:

      Песня Владимира Бережкова «Хан Мамай» (1964).

      Я потомок хана Мамая,
      Подо мною гарцует конь.
      Сколько душ загубил, не знаю,
      Азиатский в груди огонь.

      Кровь прольёт заря на востоке,
      Как один всколыхнётся рать.
      Много стран, я не знаю, сколько,
      Нам придётся еще покорять.

      Мне письмо от русского князя.
      Он ко мне обратился на «ты»!
      Растоптал я его по грязи
      Под приветственный вой орды.

      Новых битв разгорится демон,
      Конь, зубов слепящих оскал.
      Ятаганом удар по шлему —
      Впереди за рекой Москва.

      Но минуты сутками стали,
      В суматохе кровавых дел.
      С оперённой стрелой в гортани
      Я лежу меж горячих тел.

      Но ведь жизнь не могла показаться!
      Гарцевал подо мною конь,
      И в груди моей азиатской
      Азиатский горел огонь.

      Следующим поколением были мы, рождённые в 50-х, то есть, уже дети «оттепели». Скажу от своего имени и от имени моих соратников-ровесников, что для нас эта когорта бардов «семидесятников» была своего рода нравственным и эстетическим эталоном. Мы, конечно, впитали все традиции отцов-основателей «визборовского призыва» и, безусловно, чтим их фундаментальный вклад (кем бы мы были без них!), но особым гипнотизмом для нас отличалась эстетика круга бардов, которых я условно назвал бы «бережковцами». Я воспринимал их дерзновенное творчество и отчаянные по смелости выступления как образец и ориентир для себя: если есть острая потребность обратиться к людям со своими откровениями, нечего оглядываться на «можно-нельзя». «Делай, как должно, и пусть будет, что будет».
      С рубежа 70 – 80-х годов я начал выступать на слётах, фестивалях и сборных концертах с нарастающей активностью, постепенно, таким образом, знакомясь со всеми бардами-соратниками. Так я входил в наш бардовский союз. Среди десятков и сотен авторов, с которыми приходилось общаться, постепенно определился круг бардов, тяготеющих друг к другу. Компания Бережкова, Луферова, Мирзаяна, Матвеевой, Аделунга представлялась мне тогда неким синклитом Посвящённых, сонмом античных героев, полубогов, живущих на бардовском «олимпе». Я смотрел на них с восхищением, старался хотя бы дистанционно учиться у них бардовскому ремеслу. Мне и в голову не приходила дерзкая надежда на личное знакомство или, тем более, совместные начинания с ними.
      И вот 12 ноября 1982 года произошло знаменательное событие: на одном из слётов (кажется, на том же МИДе?) собралась молодёжная тусовка в составе Кочеткова, Молчанова, Жильцова, Анпилова (содру-жество КОМОЛЖАН), а также Анвара Исмагилова, Жукова, Калашникова. Был среди этой творческой братии и я. Дату можно определить с точностью до дня, так как слёт проходил в первые выходные после смерти Брежнева, и там Анвар спел свою только что написанную «Эпитафию Леониду Первому», которая ошеломила всех слушателей:

      Вот опять Колесо повернулось -
      Не жить нам по-прежнему,
      А герой анекдотов зарыт
      У кирпичной стены.
      Но гнетет нас тоска
      По товарищу... Брежневу,
      Будто сели в такси,
      А мосты уже разведены.

      Вот таким образом мне запомнился момент первого знакомства с будущим «младшим крылом» «Первого Круга». Пообщавшись на слётах, мы поняли, что нас объединяет родство душ.
      Дальнейшее углубление отношений происходило с помощью наших активных друзей, также понимавших необходимость и актуальность объединения нашей когорты и весьма этому способствовавших. То были ребята из куста МИД, прежде всего Лёня Сахнин, Миша Майоров и Сергей Банников. Зимой (декабрь-январь?) 1983-84 года обширную компанию молодых бардов собрал на своей даче Лёня Сахнин. Он ставил перед нами вполне конкретную задачу: помимо богемного общения (точнее, используя его), познакомиться как можно ближе, прощупать совместимость менталитетов и, возможно, составить какие-то совместные проекты. Поездка носила эпический, даже скандальный характер в духе разгульных поэтических сессий поэтов того же «Серебряного века». В ходе этого трёхдневного богемно-поэтического марафона выяснилось, что совместимы-то между собой далеко не все авторы. Сессия сопровождалась драматическими столкновениями характеров, вплоть до рукопашных схваток. Так начинался и происходил естественный отбор в компанию «Первого Круга».

     Обязательно надо отметить, что своеобразным мостом из Золотого в Серебряный век стало также и творчество ряда одиночек-первопроходцев, предтеч новой эпохи.
Первым среди первых надо упомянуть А.А. Дулова, который уже в конце 50-х бесстрашно прорвал заговор молчания, начав сочинять песни на стихи «отверженных» поэтов: Н. Коржавина, В. Шаламова, В. Ходасевича, Н. Гумилёва.
Затем Евгений Клячкин, Пётр Старчик, Георгий (Юрий) Аделунг…
      Позднее за ними, вдохновлённые примером, вышли на сцену клубов и фестивалей старшие «первокруговцы», Юрий Лорес, Владимир Ланцберг, Михаил Щербаков...

      Той же зимой 1983 года Иван Акименко пригласил меня на фестиваль КТП в один из пансионатов под Звенигородом. Вдруг выяснилось, что мы будем жить рядом с легендарным Аделунгом! Я, как только приехал и прописался в номере, сразу в нетерпении начал трясти Ваню за рукав: — Веди меня к Аделунгу, знакомь!
      — Пожалуйста! — сказал Иван, — он в соседнем номере…
      Мы зашли к Юре Аделунгу в номер. Юра в костюме и ботинках лежал на застеленной койке и громко храпел. Растолкать его не удалось. Такова была фактура эпохи!
      «Экая досада! — воскликнул я про себя, — какой облом…»
Однако к концу фестиваля мы уже вполне подружились с Юрой, и через неделю он сидел у меня в гостях на Бронной и внимательно слушал мои песни.
Мы стали общаться, посещая друг друга, благо от моего дома до Юры было пять остановок на «букашке».

      Квартира Аделунга представляла собой бардовский клуб-салон, в котором можно было встретить самых неожиданных звёзд жанра. Там я и познакомился с Бережковым, Луферовым, Мирзаяном. Примерно к 1984 году я общался со «старшим крылом» «Первого круга» (дальше ПК) как с добрыми старшими товарищами.
      По инициативе же Лёни Сахнина, который долго и настойчиво добивался нашего знакомства со Смогулом, я встретился с Сашей дома у Лёни. Полагаю, что это произошло в 1985 году. Смогул тогда появился после долгого отсутствия в московских поэтических кругах и излучал молчаливую загадочность. Я был по-юношески ревнив и недоумевал: почему Сахнин так настойчиво тащит меня знакомиться со Смогулом? Чем особенным он сможет меня поразить?

      И вот в вечер нашей встречи я понял, ЧЕМ может поразить Александр Смогул. Саша сразу произвёл на меня гипнотическое впечатление могучим талантом, который сиял вокруг его отнюдь не лохматой головы, словно нимб. Также он подавлял мощью личности, исходившей от него, подобно жару от раскалённой печи. Не один я поддался очарованию Смогула. Вся бардовская тусовка той поры надолго попала в плен Сашиного гипноза. С этого момента Смогул так часто и энергично посещал меня на Малой Бронной, устраивая поэтические застолья, что это порой становилось проблемой для семейного спокойствия…
      Эта песня Саши написана как будто в качестве иллюстрации к моей жизни в коммуналке на Малой Бронной. Однако смысл её гораздо более глубок и всеохватен.

      Песня Александра Смогула «Скрипка»

      Скрипка — голос заблудшего чуда
      На волне коммунального чада.
      Чадо, ты возникаешь откуда?

      Здесь проёмы оконные волглы,
      И ммрачны тупики коридоров,
      И от прели старья — тянет воблой.

      Здесь живут пролетарий без места,
      Два еврея забытых судьбою,
      И баб-Катя, христова невеста.

      Меж собой они свыклись, как звери,
      Много лет просидевшие в клетке,
      И живут, не боясь и не веря.

      Но роднит их кромешная кухня
      С вечной гарью морковных оладий,
      С тухлым запахом щей или студня.

      А ещё их роднит эта скрипка,
      Что скрепила их души, как скрепка,
      Среди быта, где тесно и липко.

      И когда одноглазый Исайя
      Ворожить начинает на струнах,
      Даже бак над толчком — затихает.

      Открываются двери комнат,
      И, напрягши души, как уши,
      Все так слушают, будто помнят,

      Что они ещё всё-таки — люди,
      И что всё могло быть иначе,
      Но уже никогда не будет…

      Предо мною дверь их квартиры,
      Не звоню, я слушаю скрипку —
      Существо из Высшего Мира…

      4. «ПЕРЕСТРОЙКА» — ВТОРАЯ «ОТТЕПЕЛЬ».

      В начале 80-х годов распоясавшаяся вольница КСП превзошла лимит терпения властей, наступил период «заморозков». Всем ребятам моего поколения памятен пресловутый поворотный эпизод, когда на 25 московском слёте (май 1981 г.) на косогоре пустыми бутылками была выложена надпись «Слава КСП». И началось «закручивание гаек», которое привело к запрету практически всех песенных клубов и фестивалей, включая Грушинский. Ужесточился контроль над концертами. Началось давление на активистов КСП. Для нашего бардовского народа на несколько лет настала гнетущая пора нового «застоя». Было совершенно не понятно, чего ждать от будущего. В 1982 году умер Брежнев, начались «андроповские» времена. Многими овладевало уныние и пессимизм.
      Однако судьба распорядилась по-своему. Два генсека сменились стремительно, не проправив и по году, и вот в 1985 году главным «во-ждём» страны стал молодой, либерально настроенный Михаил Горбачёв. Началась «вторая оттепель» — Перестройка. «Вожди», почувствовав, что без широкой поддержки снизу почва у них может уйти из-под ног, призвали народ к проявлению деловой и творческой активности. Был объявлен лозунг «всё, что не запрещено — разрешено».
      В результате в нашем бардовском мире началось небывалое оживление. Люди, связавшие жизнь с Авторской Песней, ощутили надежду на легализацию своего искусства и деятельности. Стали проявляться ранее дремавшие под спудом чаяния о профессионализации бардовского ремесла, признании его законной трудовой деятельностью наравне с остальными профессиями. Возникла надежда, что АП выйдет из роли «золушки» с клеймом «самодеятельность» и займёт причитающееся ей по праву положение «принцессы» народного творчества.
      Возникло брожение, поиски возможностей для создания новых форм бытования АП. С калейдоскопической скоростью складывались, регистрировались различного рода сообщества, союзы, объединения. Проходили конференции и учредительные собрания, участники которых в дебатах пытались прийти к согласию и переформатировать мир Авторской Песни для новых условий, стереть штамп дилетантизма и кухонного музицирования.
      Были попытки организации бард-кафе. Вероятно, жила ещё у поющего народа генетическая память о богемных песенно-поэтических сборищах формата «Бродячей Собаки» и «Летучей мыши». Также, возможно, будоражили воображение европейские кафешантаны и рок-клубы, в которых кипела творческая жизнь европейских столиц.   Памятно едва ли не первое бард-кафе «Синяя Птица» на улице Чехова, в котором прошёл ряд «сходок» нашего цеха, и где лихорадочно обсуждались перспективы легализации АП. Но большинство этих площадок носили эфемерный характер и прекращали существование в течение первых месяцев жизни. Для успешной деятельности необходим энергичный, грамотный во всех вопросах лидер и такая же надёжная, подготовленная команда ассистентов и соратников.
      И вот в этом «броуновском движении» нашёлся такой лидер и такая команда. Это был всем нам известный бард Юрий Львович Лорес, собравший вокруг себя компактную, но сплоченную административную группу. Проявив недюжинные организационные способности и энергию, им удалось сдвинуть дело с места.
      Сперва проходили демонстрационные мероприятия на различных площадках, где АП получала шанс показать обществу свой социальный статус и творческий уровень среди других видов сценических искусств. Параллельно на этих мероприятиях происходил «естественный отбор» авторов и бардов, способных войти в грядущую «филармонию» профессионалов и труппы будущих песенных коллективов.
      Особенно запомнился потрясающий по дерзости грандиозный сборный концерт, организованный командой Юры в мае 1987 года в культовом кафе «Метелица» на Новом Арбате. Многочасовая бард-сессия проходила в зале, частично открытом для уличной толпы. Сотни людей сидели в зале кафе, а по парадной улице двигалась масса народа, останавливавшегося в недоумении от небывалого зрелища: открытый фестиваль бардов в сердце Москвы! Концерт проходил под прицелами телекамер, перед которыми вереницей выступали десятки приглашённых бардов. Казалось — вот он, старт в светлое будущее! Сейчас мы поразим всю публику и продюсерский корпус, и начнётся новая жизнь по-взрослому, от заказчиков не будет отбоя. Но чуда не произошло…
      А произошло следующее. В результате целенаправленных усилий менеджерской команды Юрия Лореса примерно летом 1987 года удалось прийти к договорённости с администрацией солидного, монументального дома культуры им. Зуева об организации на его площадке стационарного Театра Авторской Песни. Но помимо организационных моментов, не менее важной представлялась задача формирования творческого коллектива, который сможет составить труппу будущего театра и обеспечить создание достойного репертуара. В результате описанных выше процессов случилось так, что костяком этой труппы стала команда, образовавшая позднее «Первый Круг».
      Сам Юра, как я думаю, тоже стремившийся вырваться из плена позитивистского реализма, десятилетиями довлевшего в АП, хотел расширить эстетические возможности, используя неограниченно богатую палитру приёмов и стилей. Очевидно, он так же оглядывался на «бриллиантовое» наследие поэзии «Серебряного века», как на кладезь забвенных творческих возможностей. Полагаю, что движимый этими побуждениями (скорее интуитивно, чем рационально) Лорес и отбирал в команду для своего «Театра песни» соратников, близких по духу и художественному мировосприятию. В результате таким путём и сложилось будущее «первокруговское» братство.
      На первых порах в труппу «Театра песни» входили также Евгений Бачурин, Аркадий Смирнов и Владимир Туриянский.
      Осенью 1987 года состоялось открытие театра, носившее вполне триумфальный характер: ещё бы, наконец-таки настоящий Театр Авторской Песни! Невероятное событие.
      Надо отметить, что официальное зачисление в штат театра происходило не сразу. Некоторое время в атмосфере коллектива звенела недоумённая тревога: возьмут ли наши трудовые книжки в отделе кадров, или опять придётся оставаться в ранге любителей? Всем тогда казалось, что штамп в трудовой в качестве актёра театра обеспечит нам уважительный общественный статус. Наивные советские люди!
Кроме того, лично меня в состав коллектива приняли несколько позднее остальных.  Возможно, Юра приглядывался ко мне: насколько достойно я способен работать на сцене, не понижая планку выступления, рядом с такими мастерами, как Бережков, Луферов, Мирзаян, Сосновская. Кроме того, в компании был уговор: принимать в коллектив новичков на условии консенсуса. Это и понятно: если хочешь сохранить комфорт в коллективе, принимай людей, которые не вызывают ни у кого отторжения. Инициатива по приглашению меня в состав команды исходила, насколько я знаю, от тех же «мидовских» ребят. Юра поставил вопрос на тайное голосование, и вот — я в «Первом Круге!»

      Таким образом, можно сказать, что установки «кружка» Бережкова стали ориентирами для широкой группы авторов, среди которых, например, упомянутая выше компания «КОМОЛЖАН», да и я. Когда я услышал песни Бережкова, Луферова, Аделунга, я был огорошен: «Ах, вот, оказывается, как можно!» И с тех пор писать по-прежнему мне стало неинтересно.
      Из этих творческих сил и сформировалось «Творческое объединение “Первый Круг”» — первое профессиональное объединение русских бардов.
Велика сила искусства! Надя Сосновская в своей песне «Посвящение Первому кругу» одной строчкой исчерпывающе описала всё, что я описывал здесь на многих страницах: «так мы искали друг друга»!

      Песня Надежды Сосновской «Посвящение Первому кругу»

      Ночью без света ли, днём ли с огнём,
      Радугой в зареве предгрозовом,
      Вьюгой над пальмами Юга —
      Пасынки славы, любимцы молвы,
      Птицы ночные полдневной Москвы —
      Так мы искали друг друга.

      Зёрна упали и травы взошли,
      И высоко в поднебесной дали
      Лютня господня играет.
      Где ей родиться, кого одарить,
      Где приземлиться, а где воспарить,
      Песня сама выбирает.

      Руки на плечи — поди разорви!
      Крепок наш Круг, как признанье в любви.
      Жив, пока живо признанье.
      Жив, пока есть за деревьями лес.
      Жив, пока песня не выше небес,
      Слово не выше молчанья.

      Наша Звезда да не сгинет во мгле.
      Бог да хранит нас на этой Земле
      В дебрях её непролазных.
      Сладки, как жизни последний глоток,
      Будет вам дудочка, будет свисток,
      Будет и небо в алмазах.

      Возможно, покажусь нескромным, но мне кажется, что явление ПК стало наивысшим подъёмом гражданской АП на переломе роковых 80–90-х годов.
      Мы были охвачены невероятным энтузиазмом, радужными надеждами. ПК взлетал, словно ракета со стапеля. Казалось, удача сама падает в руки. Дико вспомнить: на наши премьеры в ДК завода «Владимира Ильича» билеты в тысячный зал люди стреляли от метро «Добрынинская»!
      Наша команда «бременских музыкантов» жила в напряжённейшем концертном графике. Мы объехали с гастролями десятки городов СССР. Наши концерты часто становились шоковыми событиями и в Москве, и в столицах республик и региональных центрах. Чего только стоит один исторический вечер, посвящённый 70-летию А. Галича, который мы провели в декабре 1988 года. Тогда афиши с именем легендарного барда впервые были развешены официально по стендам и тумбам Москвы, а сам спектакль ожидаемо удостоили своим посещением представители очень специальных служб с намерением сорвать представление. И — знаменательный момент! — им это не удалось, хотя нам было очень страшно…
      Иногда приходится слышать мнение, что ПК так и остался первым и последним. Что, мол, толку, если не пошли от вас другие круги? Люди как будто не видят очевидного: именно заразительный пример нашего взлёта вдохновил и подготовил появление новых объединений более молодых бардов. Это «Хорда», «Азия+», «32 августа» и ряд других. Да и идейно-художественное влияние «Первого Круга» на дальнейшие пути развития АП вряд ли возможно переоценить.
      Справедливо будет отметить, что не менее важным обстоятельством формирования эстетики Серебряного века АП было, помимо деятельности объединений, и творчество ряда наших соратников, бардов-одиночек: Г. Жукова, А. Левина, В. Попова, Э. Галеевой, П. Кошелева. И многие другие наши товарищи по цеху внесли свой неоценимый вклад.

      5. ТЕАТР «ПЕРВЫЙ КРУГ В ЛИЦАХ.

      Итак, начнём персональное представление первокруговцев. Первым (в нарушение афишного этикета) будет:

      5.1. ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ БЕРЕЖКОВ

      С Бережковым мы познакомились у Аделунга. Была зима, и Володя явился в своём классическом внушительном «прикиде»: монументальная цигейковая шуба и могучая меховая шапка-москвичка на голове. Я был поражён: настоящий русский барин! Вспыхнула мысль: «Вот как должен выглядеть истинный бард России!» — и я начал искать по комиссионным магазинам похожий наряд.
      Володя отличался природным, не натужным аристократизмом общего облика и манеры поведения. Возможно, благодаря именно стилистическому влиянию Бережкова, наша творческая команда постепенно отошла от обычной туристской «униформы» в виде осетинских свитеров с оленями и синих «олимпиек».
      Особый авторитет Бережкова был обусловлен его лаконичностью, немногословием, умением удерживать себя от пустого резонёрства, к которому так склонны представители творческих цехов. Он вступал в беседу лишь в критический момент и говорил всегда по существу. И, как правило, его короткие точные замечания выводили нас из тупиков недоумения, охлаждая пыл дискуссий.
      Бережков, несомненно, первым освоил симфонизм аккомпанемента: ураганный, полифонический стиль. Его гитара — не инструмент сопровождения, а равноправный партнёр барда. Он спровоцировал своим примером многих авторов: Виктор Луферов, Александр Мирзаян стали выдающимися продолжателями этих гитарных откровений. Многие современные барды, сами того не подозревая, двигаются в музыкальном плане по пути, впервые намеченному Бережковым, который мог стать отправной точкой для появления на свет НАСТОЯЩЕГО «русского рока», а не того вторичного заимствования, которое мы имеем сейчас.
      Бережков также сориентировал бардов на самые высокие образцы поэзии, расширил круг тем, уведя Авторскую песню от житейской приземлённости в область духовных высот и поисков смысла бытия. Его творчество трудно для первичного восприятия, оно не носит развлекательного характера, так востребованного широкой аудиторией, и требует определённой подготовленности слушателя.
      Настоящее Творчество всегда актуально. Вот текст песни, написанной Бережковым по следам трагических событий начала 1990-х, когда череда политических баталий, выплеснувшихся на улицы Москвы, привела к гибели людей. После путча 1993 года казалось, что принесённых жертв будет достаточно, чтобы остудить горячие головы, и подобное кровопролитие в нашей стране прекратится навсегда.
      Кто бы тогда знал, что актуальность этой песни с течением времени будет только нарастать.

      Песня Владимира Бережкова «Яблочный Спас» (1993)

      Отражённый Свет заоблачный
      Наполняет пыльный сад...
      Но у рынка, рядом с булочной
      Убиенные лежат.
      Русские считаются —
      Чья любовь сильней?
      И Москва свободой давится —
      Только эта кровь — на мне...

      Я люблю смотреть, как яблоки
      Раздаёт дитям Христос.
      Он их сыплет нам из облака —
      Чтоб без драки и без слёз
      Прятали в запазуху
      И смогли б тотчас
      По Москве пройти, как посуху —
      Это Яболочный Спас.

      Всё придёт к нам. Наши праздники
      Явятся в заветный час,
      Выпьем водки или красненькой —
      Только эта кровь — на нас!
      Снова Свет заоблачный
      Спросит: «Где твой брат?» —
      Возле рынка, рядом с булочной,
      Где враги мои лежат...

      5.2. ВИКТОР АРХИПОВИЧ ЛУФЕРОВ

      Нарастание художественной сложности текстов и тем требовало от авторов всё более сложного музыкального решения.
      Единственным НАСТОЯЩИМ музыкантом в «Первом Круге» был Виктор Луферов. Он занимался в джазовой студии ДК «Москворечье», затем закончил джазовое отделение Института имени Гнесиных. Надо сказать, что и до окончания этих музыкальных заведений Луферов играл невероятно технично. Однако занятия в столь серьёзных центрах обучения, несомненно, дали Виктору Архиповичу возможность кардинально расширить свой музыкальный кругозор и выйти на высочайший уровень композиции.
      Витя был парадоксально и ревнив, и великодушен одновременно. В своём театре
«Перекрёсток» он привечал неформальную молодёжь. На этой сцене стажировались такие яркие авторы-исполнители, как Веня Д’ркин, Алексей Гомазков, Григорий Данской, Александр О’Шеннон и многие другие. Луферов находился в постоянном поиске музыкально-поэтических тем и форм и, будучи человеком, разносторонне одарённым и просвещённым, филигранно экспериментировал не только в музыке, но и в области поэтической стилистики. Вот, кажется, один из характерных образцов его находок, в котором можно обнаружить сочетание оттенков символизма и, возможно, импрессионизма в духе Блока и Бальмонта. Но всё же это Луферов.

      Песня Виктора Луферова «Баллада о разноцветных шарах»

      Где вы были в то утро,
      Когда солнце окрасило крыши домов
      Перламутром,
      Когда окна раскрылись, как крылья стрекоз,
      И по улице шел одинокий прохожий…
      А в руке он держал
      Разноцветную связку шаров.

      Солнца шар золотой,
      Шар Земли голубой,
      Одуванчика шар серебристый,
      Ярко красный шар сердца
      И радужный шар надувной.

      Где вы были в тот день,
      Когда туча набросила тень
      На дома, как вуаль,
      И из складок ее выпал ветер…
      И тотчас подхватив
      Легкий радужный шар,
      Он унес его вдаль.

      А в неловких руках
      Вдруг забился под ветром цветок,
      Как серебряный мотылек,
      И не будет луга освещать уже завтра
      Этот хрупкий цветок с душой астронавта.

      Где вы были в тот вечер,
      Когда вспыхнул закатный пожар,
      И расплавился шар –
      Ярко красный шар сердца…
      И упал человек, тот который мечтал
      Пронести сквозь наш век
      Разноцветную связку шаров.

      Солнца шар золотой,
      Шар Земли голубой…

      Виктор Луферов явил редкий пример авторской последовательности: что в своих песнях декларировал, то и воплощал в жизнь. Он действительно построил «дом из консервных банок» (дизайн Театра «Перекрёсток» был на половину сформирован из металлолома, собранного Виктором на строительных свалках), сшил красное пальто и прожил жизнь чудака из сказки.
      Отыщите в сетях интернета изумительный клип на эту песню: никакой Спилберг не сможет так срежиссировать видеосюжет.

      Песня Виктора Луферова «Песня чудака»

      Построю дом себе я из консервных банок
      И ярко-красное сошью себе пальто.
      И проживу жизнь чудаком из старых сказок,
      Который смотрит в мир с раскрытым ртом.

      Я буду верить всякой чертовщине,
      Гадать по снам, по птицам, по руке.
      И верить, что плывет куда-то небо,
      Раз облака плывут вниз по реке.

      А чтоб быстрей росли деревья и цветы,
      Я буду по утрам играть на флейте.
      А чтоб от нас не улетали журавли, -
      Увидев первый снег, мечтать о лете.

      И надо мною будут все смеяться,
      Но если б, люди, не было бы вас,
      Я от тоски не то, что год или неделю –
      Я б дня не прожил, умер через час.

      5.3. АЛЕКСАНДР ЗАВЕНОВИЧ МИРЗАЯН

      К пониманию творчества Мирзаяна я пробивался с трудом. И, как это часто бывает, озарение пришло внезапно. Однажды вечером, слушая магнитофонные записи, я был неожиданно поражён песней Алика на стихи Иосифа Бродского «Натюрморт». Это был первый «про-рыв сознания». Расшифровав для себя эту песенную увертюру, я был полностью очарован гипнозом всего творческого массива Мирзаяна. А дальше — пошло, поехало.
      Ранние песни Алика не отличаются большой технической сложностью, легки и доступны как для восприятия, так и для исполнения. Однако позднее, в кратчайший срок самостоятельно освоив гитару до виртуозной степени владения, Мирзаян вышел на совершенно другой уровень композиции. Изменилась и текстовая фактура его песен: он начал сочинять произведения на стихи сложных поэтов — Иосифа Бродского, Виктора Сосноры, Марины Цветаевой, Олега Чухонцева. По манере игры на гитаре — невероятно насыщенной эмоционально и технически совершенной — Мирзаяна порой сравнивают с такими мировыми звёздами, как Эл Ди Меола и Джон Маклафлин. Алик нашёл свой исключительно оригинальный формат воплощения гитарного сопровождения и, я бы сказал, создал свою ШКОЛУ бардовской композиции.

      Мирзаян был близок к диссидентским кругам и был в тесной группе смельчаков, провожавших Галича в изгнание.
      По свидетельству Игоря Каримова, изложенному в «Истории московского КСП», организаторы московского КСП, с целью защитить Мирзаяна от давления властей, в частности КГБ, намеренно пригласили его участвовать в ежегодном конкурсе, который проходил под эгидой комсомола. На этом конкурсе он стал сперва лауреатом, а затем на последующих и председателем жюри.
      Существуют исполнители сложных песен Мирзаяна, которые могут повторить его музыкальные тексты, но воплотить столь мощное эмоциональное и духовное наполнение произведений никому не под силу. От Мирзаяна исходит волна некоего прямого знания, всеведения, как от Посвящённого. Но важно не впасть в соблазн.

      Песня Александра Мирзаяна «Одиссей».

      Догорая дотла, как ахейская шапка на воре,
      Тает в небе луна, и на берег бросается море,
      Где сидит человек, отирая соленую влагу:
      Он когда-то спешил, он вернуться мечтал на Итаку.

      Но куда торопиться теперь, если те, кто и помнил, забыли?
      Двадцать лет — это срок, что длиннее и глубже могилы,
      Для чего возвращаться туда, где у всех помутится от страха?..
      Невозможно вернуться в свой дом не однажды оплаканной тенью из мрака.

      Потому-то никак Одиссей и не может покинуть застолья
      И своей упивается горькой, своей неотступною болью.
      Вот три тысячи лет собираемся мы на пиру Алкиноя,
      И опять, и опять на устах у певца рассыпается Троя...

      Всё окончилось так, как о том насквозила Сивилла,
      И сбылось, что обещано было Гекубе, ему и Ахиллу.
      Почему так случилось, и кому эту тайну откроют? —
      Ведь никто, ведь никто не хотел тогда плыть в эту Трою.

      Ну подумай, кому столько лет было нужно бросаться на стены, —
      Неужели им дел не хватало без этой ничейной Елены?
      Для чего ж родилась эта глупая злая затея —
      Разве только чтоб будущим римлянам род получить от Энея?..

      Да, конечно, в преданьях — одно, а на деле бывает иначе,
      И кончаются битвы и встречи не пиром, а плачем,
      И хоть мёдом с вином заливают нам уши сирены,
      Но у всех на губах остается лишь привкус железа и пены.

      Так по свету идём, под плащом согревая тревогу.
      Только нам не звезда, а смола освещает дорогу,
      И по суше, по морю снуют деревянные волки,
      И торчат из воды наших странствий немые осколки...

      Вот сидит Одиссей, своё место заняв у огня,
      Вспоминает, как пахло в паху деревянном коня,
      Как трещали троянские шлемы от каждого взмаха,
      И как страшно кричала и билась в покоях своих Андромаха.

      А потом он на берег идёт и скитаньем, и вымыслом полный,
      И торопит ночами и гонит огромные волны,
      И по лунной дороге навстречу эгейскому мраку
      Опускает лицо и плывёт на Итаку.

      И хотя, и хотя на мизинец ему не оставлено веры,
      Он глядит тяжело, как за мысом вдали исчезают триеры.
      Для чего он старался, бессмертных противился воле?..
      И глаза его тускло мерцают в ночи и сливаются с морем.

      5.4. АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ СМОГУЛ.

      Я бы назвал Александра Смогула «Фантомасом АП»: все его доступные биографии составлены, в основном, с его слов и противоречат во многих существенных позициях. Потому о его судьбе очень мало достоверной информации. Чтобы внести какую-то положительную ясность, надо проводить полноценное расследование.
С середины 60-х годов Смогул стал постоянным посетителем творческого сообщества, собиравшегося в квартире Владимира Бережкова, и там, в кругу ярких и талантливых друзей, он нисколько не терялся, оставаясь одним из наиболее самобытных персонажей.
      Первое явление Саши широкой публике связано с культовым научно-популярным фильмом «Семь шагов за горизонт», который вышел на экраны в 1968 году. На его сеансы рвались и вся Москва, и вся страна (в том числе и я), так как в фильме обсуждались «жареные» темы психических «сверхвозможностей» человека, что для той эпохи было интригующе новой повесткой. Двадцатилетний Смогул в этом фильме демонстрировал талант барда-импровизатора, сочиняя слёту песни на заданные сюжеты. Кстати сказать, действие происходило в романтическом антураже турпохода у ночного костра.
      Однако после выхода фильма Смогул пропал из поля зрения московского «андерграунда» примерно лет на 15, и этот отрезок его биографии покрыт туманом неизвестности и домыслов.
      Саша любил мистификации и был настолько виртуозен в их созидании, что, вновь появившись в творческих компаниях в середине 80-х годов, успешно разыгрывал московский богемный бомонд, рас-сказывая невообразимые истории о своей судьбе, щедро начиняя их драматическими намёками и красноречивыми умолчаниями, наводившими слушателей на леденящие душу догадки о его героических похождениях в «тёмные» года жизни.
      Разумеется, с течением времени многочисленные нестыковки в кружевах его баснословных повествований стали очевидны слушателям, и героический ореол Саши несколько померк.
      Но нисколько не померк его неоспоримый талант поэта, барда и импровизатора, способного, подобно пушкинскому герою, создавать песенные шедевры на глазах изумлённой публики.
      Александр Смогул, безусловно, остаётся одним из самых ярких и глубоких бардов-мыслителей Авторской песни. Философия его творчества, несмотря на калейдоскопическую пестроту сюжетов и образов, несёт несколько декадентский, пессимистический характер в духе библейского «Экклезиаста». Бард не обличает безысходность человеческого существования и не ищет выход из тупиков мирового лабиринта, по которому мечется его душа, он лишь выступает в роли наблюдателя, присяжного свидетеля вселенской драмы, участниками которой являемся мы все.
     Смогул великолепно владел аккомпанементом на семиструнке, что придавало его композициям дух романсов бесприютных бродяг с гитарой или гармошкой, бывших классическими персонажами дворов, базаров и электричек послевоенной поры, на которую пришлись Сашины детство и юность.

      Песня Александра Смогула «Бруклинский мост»

      Если черта горизонта всегда видна —
      Это не значит, что больше некуда плыть.
      Чаша России не выпита мной до дна.
      Но кому до дна удалось эту чашу испить?

      Я её знаю, ибо она — моя,
      Что бы не значилось в вечной пятой графе,
      Как бы не отбивалась, она — это я,
      Как бы не бесновались карлики в галифе.

      С запада на север и с востока на юг,
      Если вглядеться, можно увидеть мои следы,
      Но как ни меняй направленье,
      Они превращаются в круг,
      А круг разворачивается в прямую, как вдоль воды.

      И всё же мы были с ней рядом, рядом —
      Так с церковью слит погост.
      Мы коротали радость и зимовали печаль.
      Мы связаны воедино — как постриг, посох и пост.
      Но я никогда не увижу Бруклинский мост.
      А жаль...

      

      5.5. МИХАИЛ НИКОЛАЕВИЧ КОЧЕТКОВ.

      О своём знакомстве с группой КОМОЛЖАН я рассказал выше. Из этой компании в состав «Первого Круга» вошли Михаил Кочетков и Андрей Анпилов. О них и поведём речь.
      Михаил Николаевич Кочетков стал самым молодым членом нашего объединения и, в то же время, наверное, самым энергичным, креативным, фонтанирующим творческими идеями. Именно Миша с Андреем совершали самую значительную работу по созданию сценариев наших песенных спектаклей, проявляя чудеса изобретательности, демонстрируя фантастическое рвение и трудоспособность. Итогом их творческих штурмов являлись заготовки сценариев, на которые мы, остальные первокруговцы, также набрасывались с задором и энтузиазмом, стремясь украсить сюжетную канву своими выдумками и изобретениями. Наши творческие сессии проходили в возбуждённой атмосфере ажиотажа и маниакальной увлечённости созиданием. Время теряло физические характеристики и смысл: бывало, засиживались и ночами напролёт.
      Кочетков обладает каким-то сверхъестественным человеческим обаянием. В любой компании он душа и заводила действия. Себя называет прирождённым тамадой, что, на мой взгляд, является полностью объективным суждением. Кому довелось посидеть с Мишей за праздничным столом, тому в остальных компаниях становится уныло и буднично.
      Миша отличается поразительным реактивным, стремительным чувством юмора. В этом отношении у него был один конкурент — Саша Смогул. И когда они присутствовали в коллективе вместе, их взаимное общение превращалось в «ниагарский водопад» остроумия, создававший прямую угрозу нервному здоровью окружающих: каскады парадоксальных острых скетчей и реприз, которые ребята высыпали на присутствующих, как горох из мешка, доводили людей до смеховых колик. Очень жаль, что эти импровизации в ту эпоху невозможно было зафиксировать в видеоформате — получился бы уникальный сатирический материал, не слабее миниатюр Ильченко и Карцева. Только без сценариев, подготовки и репетиций.
      Надо сказать, что к моменту формирования «Первого Круга» перед Кочетковым стояла непростая дилемма: он готовил к защите кандидатскую диссертацию по мерзлотоведению, и надо было сделать выбор: наука или искусство. Михаил сделал этот выбор решительно и однозначно и, на мой взгляд, принял верное решение. Мерзлотоведов на белом свете немало, а вот бард Кочетков есть в одном единственном экземпляре.
      Одно из сценических и жизненных амплуа Кочеткова — «гусар». И этот образ закрепился за ним небезосновательно: Миша импозантен, широк натурой и производит первое впечатление человека, любующегося собой. Но это впечатление обманчиво: Кочетков не столько сам любуется собой, сколько добродушно и щедро позволяет окружающим получать радость от общения с ним.
      В реальной же жизни Миша человек большого сердца, верный и отзывчивый друг, обладающий редким в наши дни качеством — готовностью деятельно приходить на помощь терпящим бедствие. Не просто сочувствовать, охать и цокать языком, а по-настоящему выручать, используя свои обширные связи и возможности.
      Кочетков на протяжение ряда лет делал убедительную карьеру в качестве телеведущего, пропагандируя Авторскую песню. Он автор и ведущий программ: на Северной Короне «Утро неделового человека» (78 выпусков); на телеканале «Телеэкспо» «Гнездо глухаря» (129 выпусков); на РЕН ТВ «Домашний концерт» (с октября 1996 по август 1998 года). Настоящая телезвезда.
      Диапазон бардовского творчества Кочеткова весьма широк. Ему удаётся воплощать свой авторский талант как во многих «демократических» жанрах — городской, жестокий романс, лагерная, блатная лирика, так и в более строгих, почти академических формах — социальных, философских, драматических произведений.
      Кочетков умеет виртуозно сочетать и переплетать трудно совместимые художественные приёмы и формы, мастерски соединяя комизм на грани шутовства с глубоким смыслом и трагизмом сюжета.
      Гитарный аккомпанемент Кочеткова не отличается виртуозностью игры Луферова или Мирзаяна, однако, при этом, обладает узнаваемой самобытностью и органично гармонирует как с поэтической составляющей песен, так и с образом автора-исполнителя, что для эстетики его творчества гораздо важнее технической сложности аранжировок.

      Песня Михаила Кочеткова «Фантазия “Сон”» (1982)

      В сон погружаюсь, как в подвал сырой и чадный,
      чахоточной свечою стены осветив.
      Там, как ночные совы, бражники скучают,
      большие головы на руки уронив.
      Безбожно кашляя от горькой папиросы,
      больной студент в шинельке прячется от тифа.
      Напротив филосОф цитирует Спинозу,
      купаясь в музыке словесных логарифмов:
      слова горбаты, философия банальна
      и, как положено во сне, всё матерьяльно -
      слова, как мыши, расползаются по щелям,
      тень филосОфа на стене висит Кащеем.

      Я дальше шествую, свечою осветив
      слепца-шарманщика и фикус на треноге.
      В шарманке-мясорубке крутит он мотив,
      и пятачок, сверкнув орлом, летит под ноги.
      Но с пятака слетит орел и легкой павой
      над головами проскользит, слегка двуглавый.
      Ему репрессии, аресты нипочём,
      и он, присев слепцу на левое плечо,
      моторным басом под жужжание шарманки
      споёт куплеты о Безверии и Вере.
      Шарманщик спрячет его бережно в карман и
      растворится с ним в табачной атмосфере.

      А дальше длинные тоннели коридоров,
      ведущие в гробницы сталинских строений,
      в мир новостроек и разрушенных соборов,
      в мир пятилеток и ушедших настроений.
      А впрочем, нет, те коридоры бесконечны.
      И раз вошедший в них останется навеки,
      ведь потеряется во сне огарок свечки,
      и темнота, как мертвецу, закроет веки.

      Так попадаемся цыганке на приманку,
      так бесполезно торговаться с палачом,
      так заспиртованная мышь в литровой банке
      от жизни намертво залита сургучом.
      Так еженощные подвалы сновидений,
      плутание по коридорам бесконечным…
      А утром - серое похмелье пробуждений
      с больною головой и обгоревшей свечкой...

      5.6. АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ АНПИЛОВ.

      Познакомились мы с Андреем на том же слёте в 1982 году. Анпилова связала с Кочетковым дружба особо глубокого характера. Обладая, на первый взгляд, очень разными, едва ли не противоположными темпераментами — Андрей вдумчивый лирик-философ, а Михаил «гусар» и «тамада» — они и по жизни, и в творчестве неразделимо идут рука об руку пятый десяток лет. Можно предположить, что очевидные отличия характеров как раз и создают некую разность потенциала, которая синтезирует обмен творческой энергией между этими двумя бардами: противоположности дополняют друг друга, порождая импульс вдохновения.
      Отец Андрея Дмитрий Степанович Анпилов известный художник мультипликатор, участвовавший в создании многих классических мультфильмов нашего детства, в том числе, легендарной «Золотой Антилопы».
      Сам Андрей, видимо, поначалу тоже помышлял пойти по стопам отца, поступил на факультет прикладного искусства Московского текстильного института, который благополучно и закончил, получив специальность художника-графика.
      В «Первом Круге» Анпилов был незаменимым соратником Кочеткова в разработке новых спектаклей, в которых выступал в амплуа «Абрам Петровича», умудрённого жизнью скептика-меланхолика, то и дело спускающего на землю чересчур увлекающегося энтузиаста-напарника «Мишу Николаевича».
      Для песенного творчества Анпилова характерен углублённый, вдумчивый анализ самых роковых аспектов человеческой жизненной драмы. Стихи Андрея всегда точно выверены в соответствии с непреложными канонами русской поэзии, подлинным знатоком которой он является.
      В музыкальном плане композиции Анпилова, как правило, неторопливы, лишены аффектации и суетности. Гитарный аккомпанемент очень чист, выдержан, самобытен и убедителен, развивает лучшие образцы классического русского романса.
Андрей также стал заметным литератором, сочинителем детских стихов, прозы, литературоведческих статей и эссе.

      Песня Андрея Анпилова «Судьба безымянная» («Живучка ползучая»)

      Каникулы, речка, скрипучий песок,
      Мечты, колебания.
      Однажды завелся на грядке цветок,
      Не помню названия.

      Вот так и сама завязалась собой
      Судьба безымянная.
      Сиреневый стебель, венок голубой,
      Метёлка упрямая.

      Полгода морозы, земной неуют
      Под снегом немыслимым.
      А он уже, смотришь, опять тут как тут
      С потомством бесчисленным.

      Полуночный север, дремучий восток,
      Геройства, дерзания...
      А всех победил неизвестный цветок,
      Не помню названия.

      Не роза, не гордый собой георгин,
      Не мята пахучая,
      А синенький скромный такой господин,
      Живучка ползучая.

      Сам бывший сорняк и гроза сорняков,
      Игрушка превратности,
      Таков ли и я, человек? Да, таков,
      По всей вероятности.

      Усталая осень, больная душа,
      И сила неравная.
      Но жизнь всё равно хороша? Хороша,
      Любая, неглавная.

      Пусть любит, не любит, берёт на испуг,
      Вновь белкою крутится...
      Однажды название вспомнится вдруг
      И снова забудется.

      5.7. НАДЕЖДА АНДРЕЕВНА СОСНОВСКАЯ.

      Возможно, воспримется как трюизм, но Надежда, действительно, была «музой» «Первого Круга» и олицетворяла собой женскую ипостась поэзии в нашем песенном сообществе. И от её творчества, и от общего образа исходил ареол достоинства, благородности, парящей духовности. Надя, и впрямь, производила впечатление представительницы эпохи «Серебряного века», мистической волею судьбы перенесённой в современную эпоху. Всегда одетая для выхода на сцену с безупречным вкусом в костюм тёмной цветовой гаммы, оттенённой светлыми тонами аксессуаров, предпочтение в которых она отдавала украшениям из серебра и жемчуга, своим присутствием Надежда вносила гармонию в психологическую атмосферу преимущественно мужского коллектива, дисциплинировала нас и настраивала на возвышенный лад.
      Да многому можно было поучиться у Сосновской и на поприще нашей театральной деятельности: уверенности в своей художественной правоте, в представлении себя на сцене, точному чутью в воплощении сценического образа.

      Песня Надежды Сосновской «Ветренная босса-нова».

      В это ветреное время,
      В дни распада и расчёта,
      Дай мне, Боже, оперенье,
      Для высокого полёта.
      Я дождусь порыва ветра,
      Предпочтительно зюйд-веста,
      И взлечу в потоке света
      С надоевшего насеста.

      И лови меня тогда судьба,
      Я так долго пробыла в плену.
      Я сама себе была раба,
      Но взлетев под облака,
      На все напасти свысока взгляну.

      Ах, паренье в поднебесье —
      Превосходное занятье!
      Всё, о чем внизу лишь грезим,
      Здесь само летит в объятья.
      Вот уже пошли на убыль
      Раздражение и злоба.
      Если любим, так уж любим,
      Не иначе, как до гроба.

      И лишь только высота и свет...
      Здесь на все вопросы есть ответ.
      И ни слова о грехах,
      Им место лишь в моих стихах,
      А остальное — суета сует.

      Как хотелось бы поверить:
      Вот мое предназначенье.
      Но меня несущий ветер
      Переменит направленье.

      И ни капельки не больно,
      Просто песенка допета.
      Полетали — и довольно.
      Я иду домой с концерта.

      Сосновская родилась в Москве, но в раннем детстве переехала в Феодосию, что отразилось на её творчестве. В песнях и стихах явственно слышатся и чувствуются крымские мотивы, они наполнены теплом и светом южного моря.
      Надежда училась игре на фортепьяно, закончила англо-немецкое отделение Коломенского педагогического института.
      На протяжение практически всей жизни работает переводчиком: сперва 11 лет в отделе научной информации НИИ туберкулёза, затем более 30 лет занимается переводами в жанрах сайенс-фикшн и фэнтези. Её переводы — это целая библиотека классической английской и американской литературы: около 300 книг Айзека Азимова, Клиффорда Саймака, Роберта Хайнлайна, Роджера Желязны, Филиппа Фармера и многих других писателей.
      Она и сама уже — классик перевода. Если вы будете читать книги этих авторов, поглядите, не в версии ли Сосновской они попали в ваши руки?
      В последние 15–20 лет Надежда Андреевна является вдохновителем, инициатором и «двигателем» всех совместных проектов «Первого круга» (юбилейные концерты, «Луферовские пения», выпуск совместных дисков и книг). И именно благодаря её энергии, дару организатора и вдохновителя столь долго (уже скоро 40 лет!) продолжается творческая жизнь «Первого Круга» как единой песенной семьи.

      5.8. ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ КАПГЕР

      Ну что же, хоть с позиции авторской этики и не очень удобно давать творческую характеристику самому себе, но мне, как сочинителю данного эссе, волей-неволей придётся взять эту щекотливую миссию на себя.
      Будучи участником «первокруговского» братства, я, говоря современным языком, «по умолчанию» отношусь к представителям Серебряного века АП.
      Непросто самому определить собственное место, роль и стилистическую позицию в этой эстетической конструкции. Однако, полагаясь на субъективные ощущения, пристрастия и предпочтения, я бы рискнул предположить, что в песенно-поэтическом плане я в большей мере приближаюсь к стилистике акмеистического направления. По духу мировосприятия, вектору этико-эстетических ориентиров и методам воплощения художественных задач мне более всего импонирует творчество, да и сам жизненный путь Николая Степановича Гумилёва.
      Живя и творя в тревожную и сумрачную эпоху господства декаданса и эстетства, Гумилёв сумел в максимальной степени сберечь и сочетать в своей поэзии реалистический, но, в то же время, и романтический взгляды на Божий мир; в условиях военных и революционных пертурбаций отстоять право художника на свободу выражения мнения, духа и нравственного кредо.
      Поэтому, в качестве иллюстрации моего отношения к его жизненному подвигу, я предлагаю вашему вниманию мой песенный отклик на творческую декларацию Гумилёва, имеющий форму одностороннего диалога барда со своим собратом по духу.

      Песня Владимира Капгера «Канцона»

      Послушай, бродяга, канцону мою,
      Коль наши скрестились пути.
      Короткий ночлег, ненадёжный уют:
      Нам порознь дальше идти.
      Прости, я не знаю дороги твоей,
      Какою пленён ты судьбой,
      Но в вечном сплетёньи коварных путей
      Мы братья по крови с тобой.

      Я — пленник свободы, ремесленник строф.
      Я жизнь, словно песню, пою.
      И в грубых балладах у дымных костров
      Судьбу сочиняю свою.
      Всплывают слова из глухой немоты
      Пугающей бездны души:
      И воинство страха из недр темноты
      На вызов к сраженью спешит.

      Ты знаешь, бывало, в несчастном бою
      Над бездной, где ветры ревут,
      На миг оглянувшись на самом краю,
      Я вижу, как сон наяву:
      За мною железной когортой встаёт
      Всё верное братство моё —
      Неистовый Киплинг, безумный Вийон,
      Бессмертный солдат Гумилёв.

      И рушатся в прах до последних основ
      Твердыни закатных царей,
      Сметённые вихрем неслыханных слов
      И звуками лютни моей.
      Так движется мир по трясине дорог
      Сквозь мёртвую мглу пустоты
      Магической силой рифмованных строк,
      Сплетённых с мотивом простым.

      Послушай, бродяга, бледнеет восток.
      Пора, растреножим коней.
      Прощай же. Отныне не столь одинок
      Ты будешь в пустыне своей.
      Пусть смерть разойдётся с тобой до поры,
      Чтоб взять свой бесспорный оброк.
      Как горький финал этой вечной игры —
      Да сбудется должное в срок!

      Взгляни же, бродяга, бледнеет восток.
      Пора. Заседлаем коней…

      6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

      Давайте попытаемся сделать итоговый вывод из нашего исследования.
      
      Ещё раз системно представлю вам наглядный перечень основных предпосылок, обусловивших появление феномена «Серебряного века Авторской песни» в конце ХХ века:
      — Кризис песенных тем, продиктованных ограничениями официального соцреализма. В 60-х годах доминирование соцреализма в АП начало терять свою актуальность. Это привело к поиску новых форм и тем в песенной поэзии.
      — Социальные и политические изменения. «Оттепель» дала возможность расширить тематические и художественные рамки, а «Перестройка» — широко популяризировать новый облик АП.
      — Открытие творчества поэтов «Серебряного века» и «запретной поэзии» советской эпохи.
      — Прорыв человечества в космос, фундаментальные открытия в области генетики, кибернетики. Появление ядерного оружия, создавшее предощущение возможного реального «Апокалипсиса».

      Характерные идейно-художественные признаки и свойства АП этого этапа её развития, условно названного нами «Серебряный век АП»:
      — усложнение поэтических форм, выход за пределы доминировавших двух- и трёхсложных силлабо-тонических размеров, применение сложных приёмов и конструкций, непривычных для традиционной песенной поэзии;
      — безграничное расширение и углубление тематики произведений, связанное с освобождением от партийного догматизма: религиозная духовность, переосмысление русской истории, тема любви, предательства и измены, абсурда смерти и способах преодоления её в Вере и Творчестве;
      — новый уровень музыкальных решений: новизна тем и свобода способов их трактовок, которые потребовали расширения и усложнения музыкальных форм за счёт освоения широкого круга приёмов композиции и аранжировки, в том числе, путём их заимствования и адаптации для формата АП из множества других музыкальных направлений — от классики до блюз-рока и джаза — но при условии сохранении интонационной самобытности нашего искусства.

      Мне представляется достаточно очевидным, что «Серебряный век» Авторской песни стал эпохой её апогея, расцвета, порождённого взлётом наивных надежд и оптимистических ожиданий народа, свежим ветром идейной и духовной свободы, неожиданно ворвавшимся в нашу страну после многих десятилетий сурово регламентированной частной и общественной жизни. «Всё что не запрещено законом — разрешено!» — этот совершенно невероятный призыв к сотрудничеству народа с государством соблазнил людей, вызвав прилив творческого энтузиазма, обусловившего взлёт социальной активности, дремавшей до времени под спудом.
      «Первый Круг» в ту мимолётную пору романтических ожиданий стал едва ли не самым ярким, многообещающим авангардом Авторской песни, в полной мере и, даже с некоторым опережением тенденций, воплотившим в своей деятельности дух творческой свободы и радостных ожиданий. Недаром центральным спектаклем, «визит-ной карточкой» театра стал спектакль «Серебряный век», в котором наглядно проявились художественная и идейная связь Авторской песни той поры с творческим наследием предреволюционной России, а также развитие стилистических направлений, порождённых поэтами Серебряного века.
      В последние годы общественная мысль России, поощряемая ожиданиями властей, была отчаянно озабочена поисками «национальной» идеи. Это неудивительно, ибо такая уникальная трансконтинентальная страна, населённая десятками разноплемённых народов, исповедующих десятки религий, обладающая чуть ли ни половиной мировых богатств, просто не может существовать без генеральной сверхидеи, способной вдохновить столь пёстрый этнокультурный конгломерат на преодоление центробежных, изоляционистских настроений и собрать его в единую нацию.
      Разумеется, искусственным путём, «от ума» создать такую идею невозможно, и потому неудивительно, что пока все попытки синтезировать её в «приказном порядке» провалились.
      Но мало кто обратил внимание на тезис, высказанный выдающимся представителем бардовского сообщества, бардом и мыслителем Александром Завеновичем Мирзаяном в 2007 году в эссе «Авторская песня как база русской национальной идеи»: «Мы ищем пути возрождения Отечества. Ищем достойный истинный фундамент национальной идеи, чтобы не возводить в очередной раз наш общий дом на песке или на лагерной пыли. Необходимо обрести и утвердить подлинное национальное начало и приоритеты. Этим началом, причем, началом в значительной степени нерукотворным, является наш русский язык… Русская Авторская Песня явила собою “благую весть” о живой человеческой душе, заставила по-новому ощутить, воспринять себя и окружающие реалии».
      Возможно, многими будет воспринято со скепсисом и даже некоторой иронией моё предположение о том, что Авторская песня, как художественное и социальное явление, дала уникальный шанс нашему народу избрать спасительный духовный путь в будущее, выбрать парадигму веры, надежды и любви, как альтернативу надвигавшейся хищнической коммерциализации массового искусства, собиравшей все его потоки в мутный водоворот «шоу-бизнеса».
     Но выбор был сделан иной: свету духовности, любви и радости наша массовый «культурный потребитель» предпочёл эстетику растления, стяжательства, «успеха» и эпатажа: «Бери от жизни всё!».
      Очевидно, за всяким выбором, за всяким поступком непреложно наступают результаты, а расплата по законам истории, естественно, ложится на следующие поколения. Как хотелось бы, чтобы наши дети и внуки нашли в себе (в отличие от нас) достаточно сил для преодоления разрушительных тенденций, заложенных нашей эпохой наступившего «Железного» («Деревянного»? «Глиняного»? — ещё страшнее — «Цифрового»!) века.
      Дай-то Бог.

      Песня Владимира Капгера «Кто верит»

      Кто верит в печатное слово, как в Бога,
      Кто истину ищет в грязи по дорогам,
      Кто горькую дует, кто золото моет
      Из жирной породы московских помоек —
      Мы братья по крови, а волки по дури,
      И в поисках Счастья, безбожно ругаясь,
      Шурфы пробиваем и скважины бурим,
      Топча его хрупкие друзы ногами.
      Но все мы Творца незаконные дети,
      Держатели пёстрых счастливых билетов
      На праздник беспроигрышной лотереи,
      Где в ночь фейерверком палят батареи,
      Где замки, и джунгли, и райские птицы,
      Где вечные зимы, но многая лета,
      Где выпала участь на свет нам явиться,
      Где ждёт нас кошмар неизбежности смертной…
      Но всё ж высочайшею волей фортуны
      Мне выигрыш дан — дребезжащие струны
      Гитары моей и, подобием ветра,
      Похмельная одурь строки предрассветной,
      Где лица ушедших навеки, любимых
      Друзей из пучины забвенья всплывают,
      И снова, как прежде, бредём мы в обнимку
      В слепые проулки московских «шанхаев».
      И Храм Покрова, что на рву взгромоздился,
      Вдруг хитрой загадочной Райскою Птицей
      Безмолвно в горящее небо взлетая,
      Парит нам на радость и петли считает!
      И пусть в этом царстве я данник бесправный
      Монархов земных, не имеющих слуха,
      Но в мире моём становлюсь богоравным
      Творцом состояний мятежного духа…
      Я счастлив: я вижу счастливые лица!
      Но этим, увы, невозможно делиться.
      Берите ж мой голос, не будем мы тише.
      Глухие цари всё равно не услышат.
      А если услышат — опять же потеха,
      Ведь песня, как ветер, не спрячешь в кармане!
      Вот только бы с чистого тона не съехать, —
      На то и «подружка», она не обманет:
      И что ж, что я верю лишь собственным струнам,
      Я знаю, нет веры ни выше, ни ниже!
      Но как ослепляет улыбка фортуны!
      Мой жребий уж выпал, и я не обижен.
      Ведь сказка и жизнь одинаково учат,
      Что в мире подлунном и в Царстве Небесном
      Пребудет вовеки счастливою участь
      Певца, безоглядно творящего песню.

      Февраль 2022 – февраль 2025 гг.

На фотографии (слева направо):
нижний ряд - Владимир Бережков, Надежда Сосновская, Михаил Кочетков;
верхний ряд - Андрей Анпилов, Владимир Капгер, Александр Мирзаян, Виктор Луферов.