Интервью в газете Метро. ру

 Сегодня, в день памяти погибших подводников с АПЛ "Курск"вышло интервью со мной в газете Метро. Предлагаю вам полный текст этого материала.

Альбина Коновалова в 2000 году служила инструктором по работе с семьями в Седьмой дивизии Северного флота, где дислоцировался К-141 («Курск»). Она хорошо знала моряков и их семьи, находилась в эпицентре событий, так как занималась организацией помощи в штабе по спасению подводников. 

- Альбина Федоровна, до трагедии: какими были они, родные подводников, и главное, сами подводники? Понятно, все в чём-то разные, в чём-то одинаковые, среднего числа, как правило, нет. Но что больше всего врезалось в память о них, о некоторых из них? Об их жизни на земле, а не в толще воды.

- У нас в дивизии было несколько экипажей, и я занималась и другими семьями. Понятно, что не могла выделить «курян» в отдельный такой конгломерат, если семьи как-то объединялись, то по другим признакам: вот эти постоянно живут в военном гарнизоне, вот эти – наездами, молодые семьи, семьи с родителями подводника.
Но когда случилась беда и особенно, когда я начала писать книгу о погибших подводниках, я поразилась, насколько эти ребята похожи друг на друга. Как будто Господь собрал вместе эти светлые, чистые души и соединил их в одном месте. Как будто это было искупление за нас за всех. 

- Они правда все дышали, жили морем? Что говорили про АПЛ "Курск" - не банальное "это лучшая лодка в мире", а жизненное, очеловечивавшее эту гору металла?

- Знаете, романтики так и живут – какой-то одной мечтой, какой-то далекой целью. И, конечно, на подводной лодке были такие моряки. Но ведь не все они были романтиками, были и прагматисты, которые пришли за заработной платой или за карьерой, или просто «так получилось», это было трудное для страны и для людей время.
На «Курске» было и немного срочников, им нравился корабль и экипаж, командир. Об этом я читала в их письмах, некоторые были отправлены накануне и пришли уже после их гибели.
Очеловеченное – это их командир Геннадий Лячин, строгий и по-настоящему человечный. На «Курске» не было «дедовщины», туда даже переводили срочников из других экипажей, если были проблемы.
Это был очень дружный экипаж, они встречались не только под водой, но и на берегу.
Очеловеченным был последний поход АПРК в Средиземное море, где лодка бесшумно прошла сквозь все вражеские кордоны, многие были представлены к наградам, а сам Геннадий Лячин удостоен встречи с Президентом страны. 


- Знаю, среди подводников были замечательные художники, певцы, музыканты, да просто мечтатели - и все же выбрали флот, тесноту подлодки, забыв про мир снаружи, полный солнца, свободы, близких. Удалось понять, осмыслить эту их страсть к заточению, разлуке?

- Наверное, они очень любили море. Один из них рассказывал, что в море отступают все бытовые проблемы, уходят все мелкие дрязги и недоразумения, душа наполняется светом и теплом.
Теснота подлодки? Когда она пришвартована к пирсу, это даже интересно, на лодке много приборов, спускаешься по вертикальной трубе, в перископ посмотришь. А вот когда она в море на погружении, это уже другая песня. Когда лодка легла на дно и меня вызвали в штаб, я добиралась на попутке вместе с двумя моряками. Я сказала, что их ведь спасут. И один подводник ответил: «Все мы смертники!»
Почему? Я уже говорила, что это было сложное для страны время, на море не было никаких спасательных средств. Представляете, они уходили в море и знали, что их нечем спасать. 

- Когда родные стали понимать, в разные отрезки времени: всё действительно кончено, как окружающим удавалось сдерживать обмороки, лечить души? Как действовали герои: работники штаба, психологи, спасатели, врачи, священники. Валентин Онегин справлялся, применял особенные техники, которые вас удивляли? А вы, были приёмы, которые вы использовали, и они работали, временно снижали градус боли?

- Среди родственников были не только жены моряков, но и матери- жены подводников. Многие понимали, что это конец, еще до приезда. Обмороки, слезы, истерики – были в первые же дни и даже часы. Ошибкой военных было затянувшееся как петля ожидание, надежда. Случилась как бы передержка проявителя, руководству казалось, что правильнее поддерживать надежду на лучшее. Но любой психолог знает, как важно понять, выплакать, выкричать горе, чем лучезарно улыбаться и утешать себя. А военное руководство несколько дней поддерживало иллюзию «хорошей погоды», вот потом и прорвался нарыв.
Психологи оказали неоценимую помощь как родственникам, так и членам штаба по спасению. Мы все были на пределе человеческих возможностей, а они учили нас, как справляться с эмоциями, проводили занятия-релаксации. К сожалению, не знаю, как они работали с отдельными женщинами, каждый занимался своим делом.
Что касается меня, то я принимала на себя часть их боли, так поступала и позднее, в бытность работы журналистом, я ведь работала в отделах криминальной хроники. Сейчас-то я понимаю, что этого делать нельзя – все отражается на здоровье. Но тогда это была искренняя попытка помочь.   
 

- Садиленко, Тылик - они произвели самое неизгладимое впечатление? Или были менее громкие, тихие, но всё равно пронзительные поступки? Если да, расскажите.

- Антонина Садиленко, скромная, тихая, в домашних тапочках, как тигр подкралась к сцене и начала душить Илью Клебанова, кричала, что стоит тут, врет, а он и не говорил-то ничего. Сцену с Надеждой Тылик видели по телевизору, она обвиняла военных к том, что они ничего не делают, и этот укол, который ей сделали через куртку, тоже все видели. Тогда писали, что ей вкололи наркотик, но это было успокоительное, она вернулась в зал через несколько минут. Вообще укол или стаканчик валерьянки – это была обычная практика в те дни. В зале лежали горы упаковок от шприцов.
Да, были и другие эксцессы. На одном из собраний родственники пинками выгнали из зала тех, кто снимал или записывал, одна женщина дала пощечину руководителю.
 

- Было тогда что-то мистическое, пугающее? Какие-то события, знаки, пророчества, сны?

- О, мистики как раз было много. Особенно поражало предчувствие смерти у многих подводников. Алеша Коркин написал знакомой девушке: «Спать просто не могу. Лежу с закрытыми глазами, всякие кошмары чудятся! Мистика какая-то!!! Хорошо хоть в базе стоим, а не в морях. Потонули бы точно, как «Комсомолец». А прикинь, да? В штабе дивизии флота висела бы моя фотка. А под ней надпись: «Награжден званием Героя РФ за героизм и мужество!! На весь мир прославился бы!»
И это как раз не мистика – ребята знали ситуацию, знали, какая неразбериха царит на флоте и у них были основания для опасений.
Но вот что касается меня, то я только что вернулась из отпуска и даже не знала, что лодка ушла на учения. В ночь с 11 на 12 августа, накануне трагедии, мне приснился странный и страшный сон. Я заглядываю в большую овальную корзину и вижу бледных и неподвижных людей, и понимаю, что они мертвы.

- 118 погибших... Вы много общались с их самыми близкими, уже после 12 августа. Как вы смогли пропустить через себя столько боли и не сломаться? Или вы видели не только смерть в них, но и надежду? Что позволило им двигаться дальше? А кто не смог подняться -  и почему?

- Я переписывалась со многими женами и матерями.
Знаю, что жены как-то пережили трагедию, за исключением, может быть, Любы Кичкирук и Галины Беляевой. Многие вышли замуж, родили детей. У них изменились обстоятельства, получили деньги, квартиры. У них дети, которых нужно растить.
А вот родители – это совсем другое. Некоторые ушли вслед за сыновьями почти сразу, другие – позднее. Но они жили и живут с этой нескончаемой болью, я знаю это, у меня племянник погиб на СВО.
Что касается меня, то тут возникли очень сложные обстоятельства. Я начала писать книгу уже во время спасательной операции и почти закончила ее в первые месяцы. Но однажды поняла, что я не могу писать, думать и вспоминать то, что было. Я просто бросила эту писанину и ушла с головой в журналистскую работу. И очень быстро я осталась одна с тремя детьми на руках, муж мой не пережил эту трагедию и умер от сердечного приступа. Мы сразу после этих событий вернулись в Подмосковье. Меня и спасла эта ситуация – надо было думать о хлебе насущном, о воспитании детей. Слава Богу, они у меня хорошие.
К книге я вернулась через 17 лет, она выходила на одной из издательских площадок.

- Вам запомнились какие-нибудь материальные вещи из тех событий? Может быть, шапка старлея, которую неделями не снимала одна из вдов, кукла, подаренная ребёнку отцом перед отплытием? Вещи часто выступают самыми лучшими рассказчиками.

- Да, запомнились. Марина Белова не стирала тельняшку своего мужа и заворачивалась в нее, когда ей было плохо.
Я видела, как маленькая Кристина Ерахтина укачивала папину фотографию и пела ей песенку.

- Вы использовали все свои дневниковые записи в очерках, книге? Может, что-то нераскрытое, но крупное, сильное всё-таки осталось, чем можете поделиться?

- У меня уже возраст не тот, чтобы что-нибудь оставлять «за бортом». Я постаралась изложить все, что знала, правдиво, искренне и без купюр. Жизнь, как и память – не вечны.