танцуй ещё

Наверное, здорово – статься простым:
По-простому живёшь, по-простому и мыслишь.
По-простому ты любишь и также любим,
По-простому подобных не перечислишь.
А главное – напросто-просто вдвоём,
Хотя б до момента, пока не погасли.
Так сладко мечтать, будто мы не умрём,
И сам уже веришь, что сможешь быть счастлив.

Но... всё рассыпается в этих руках,
Таких непростых, ведь по локоть в крови.
А дьявольский смех вытесняет слова,
Только бред давит ноющий сгусток в груди.

Перед нами мужчина: раздавлен, заплакан,
Безумно влюблён. Только он – архидьякон.

В нём мысли грызут распухающий мозг,
А страх паутиной сплетается в теле.
Библейские догмы, что смысл имели,
Которые он так тщеславно вознёс –
Теперь их страницы нещадно желтели,
Грузив сердце хилое на износ,
Заставляя смеяться, чуть позже страдать,
Проклинать, что так вышло и чувствовать стыд.

Так священник бежит сквозь толпу парижан –
Ту, которая также куда-то спешит.

И он знает, он, чёрт возьми, знает, куда
Эти люди несут свои длинные ноги.
Ведь память застынет как пена у рта,
Повелит убегать от себя и от Бога,
Последнего вздоха, свистящего плетью.

За спиной архидьякона вешают ведьму.

Ту девушку с наимилейшим лицом,
Ту цыганку, плясавшую на ступенях,
Чья смуглая кожа струилась огнём,
Пока птицей она танцевала и пела.

В тот день красным вспыхнула кожа щёк.
Священник прошептал:

— Танцуй ещё.

Пари осой. Жаль жалом, да без жалости.
Пожара стиль – расти девичий шёлк.
Пожалуй, стал я слаб… не то – бежал, остыл.
Пожалуйста. Спаси. Танцуй ещё.

И пусть в страшном такте проклятой чечётки
Она отбивала часы каблуком,
Беззаботно смеясь. Не заметила только,
Как рядом мужчина, смотревший тайком,
Хотел к этим ножкам, рождающим ритм,
Бросить жизнь, целый мир, по крупицам – себя.
На ключицы надеть дорогое колье…
Но на шее любимой свисает петля.

И та поднимается на эшафот,
А народ очень хочет глазеть на колдунью.

Священнослужителю страшно смешно.
Священнослужитель изводится болью.

Любовь – это, прежде всего, добродетель –
В его голове вызывает раскол.
И с бульканьем, рёвом, что свойственен детям,
Она порождает источник всех зол.

Ведь в первый же день, как девчонку увидел,
Как та искру бросив, пошла танцевать –
Так страстно хотел он её обожать!
Толпе прокричал, как её ненавидит.

Однако приполз на коленях к плясунье – 
К той, якобы ведьме, босой, кареглазой.

Прокрался под утро, подавлен, изъеден,
В своей слишком чёрной, обшарпанной рясе,
Едва говорил, ей одной истощён:

— Уничтожай меня. Танцуй. Танцуй ещё.

Забавно, но цыганка отказала
И выбор перестал его терзать.
Зато возможность счастья угнетала,
Но Бог ему не даст счастливым стать.

Сейчас кюре не может оглянуться,
Ведь «просто» здесь никак не может быть.

Как говорится: если зло проснётся,
То нужно до конца его творить.

Священник осознал весь крах сутаны,
Но на глаза натянет капюшон.
В последний раз она стояла перед храмом.

— Убей себя. Танцуй. Танцуй ещё.




*Рваный поэтический поток, вдохновлённый образами романа Гюго "Собор Парижской Богоматери".

2020г.