18. Кто и прекрасна, и не прыгнет коброй

    (предыдущий фрагмент из 1-го тома романа «Миледи и все, все, все»
       «XVII. Цель властвовать до старости здесь шатка »
          http://stihi.ru/2025/08/08/6372)

– Дано ли умирать тебе от счастья,
    чтоб шла при этом кругом голова?! –
красивой даме (ветреной отчасти)
нелестно было выслушать слова,
лишённые направленной к ней страсти,
в них вовсе не звучала похвала. –
    Поспешно увлекаться все горазды
    по принципу: рад граблям много   раз   ты.

    Колючки игнорируя шипов,
    взор розой услаждается с восторгом.
    Мышление не занято в нас торгом:
    сорвать, иль уколоться. Краше лбов
    бараньих только наши человечьи,
    когда мы, игнорируя увечья,
    торопимся вперёд. Так и любовь,
    рождаясь не всегда в отборе строгом,
    наказана бывает часто Роком.

    Нас часто манит юность новизной.
    Ты краше многих, коль смотреть на женщин.
    Холодный март ловил тебя на желчи.
    Хоть и ершишься, егоза, весной,

    ты любишь   облик,   всем на зависть, свой.
    Достоинств ёрш на внешности наверчен…
    Отпущен ли тебе век запасной?
    Не обольстись, игра не стоит   свеч,   но…

    всё в юности глядится безупречно.
    Красивой, деловой став колбасой,
     ты помнишь ли, что всё в нас скоротечно? –
злой предсказатель предрекал блажной

мадам, мол, красота недолговечна.
– Зато на век, – сказала та беспечно,
    красой своей играя «колбасу», –
     весь мир не   ради   дурака спасу…

Не грех о красоте сказать подробней.
В параде антиподов и подобий
быть лучше яркой сочной «колбасой»,
чем жертвой косметических утопий.
Красивой быть, но бегать век босой –
желанней, чем уродкой в   замше   топать.
Взять   чашу,   чтоб живительной росой
её заполнить, или  решето брать?
Уж лучше Свет смягчать своей красой,
чем стать причиной преломленья копий.
Как часто восхваляют образ той,
кто совершенна и под микроскопом,
кто и прекрасна, и не прыгнет коброй,
и перед кем не жаждут   бойни   скопом!
Мир красоты мил в сложном и простом,

хотя смазливых много в нём дурашек.
Заманчиво процентов так на сто
лишь  внешней  красотой прожить. Но что
(с учётом и издержек, и промашек)

сопутствует ей с детства? Благо? Страх
её вдруг потерять? Форс: знай, мол, наших?..
В деревне, где семья была в гостях,
гордясь красою девочек-близняшек,

вниманьем местных жителей легко
малышки не на раз овладевали.
Глазевших к обаяшкам так влекло,
что к сёстрам люд валил не ради свары,

а серости обыденной назло.
Накал аншлага исключал провалы.
Близняшки покорили всё село,
что  век  бы кралей в щёчки целовало!

А чёрный ворон-староста, бывало,
им кланялся аж ниже «вороних».
Элита сёстрам льстить не забывала.
Но чаще всех  нахваливала их
мать старосты – кормила до отвала
своею лестью приторной двоих:
во-первых, шумно; грубо, во-вторых.
Притом у бабки, в жизни норовистой,
взгляд бегающим был и маслянистым.

Язык, как помазок, туда-сюда…
Но нет на лесть и  не было суда.
Любимая из бабкиных невесток,
зубря все наставления с утра,
ходила рядом с нею, как довесок:
своею лептой в лесть  была скупа,
хоть и язык был легче лоскута.

– У барышень, Шарлотты с Афродитой, –
невестка как-то фыркнула сердито, –
   вдвойне всего, что много и одной!
– А ты хвали их чаще, мол, портной

  наряды шил вам, как для королевен,
  но вы и так… дай вами Бог навек
  налюбоваться – не корми нас хлебом
  и с вами нас возьми к себе наверх…
   А злобно глянуть – можно из-под век…

Заметно Афродита стала чахнуть,
как только день закончил свой в   лучах   путь.
Мать всполошилась, следом вся родня:
«Кто ж это не жалел недобро дня

и сглазил нашу  девочку,  бедняжку!
Теперь она Шарлотте не ровня.
По виду головня не головня –
лик ангельский сыпь выкрасила в ряшку»!

Над дочкою всю ночь прохлопотав,
больную накачавши взваром трав,
под утро мать заснула, пусть тревожно.
Сочувствуя сестре, неслышно встав,
Шарлота к ней прокралась осторожно:

«Да что ж с  тобою,  Афродита, крошка!
С хвостом ли ведьма, или без хвоста,
но я заткну ей мерзкие уста –
не сможет сглазить даже понарошку!

Сестричка, я тебе за мать с отцом!
Пусть не ношусь, как курица с яйцом,
но точно сглаз могу снять безвозвратно», –
дыхнула ей Шарлотта в нос азартно,

задумчиво взглянула на лицо,
навесила ладонь без осязанья –
час провела так, будто бы заранье
поверила в свой дух. А утрецом

бедняжка поднялась с той бодрецой,
что свойственна была ей от рожденья.
Решила мать, что в травах – суть леченья,
но с дочкой, как с паршивою овцой,

под  кровом  оставалась днём погожим…
«Заварку ли мы пьём, иль  корни  гложем –
сестра так и осталась бы больна
с исходом грустным, или даже горшим», –

Шарлотта днём, решимости полна,      
повсюду дефилируя одна,
присматривалась пристально к прохожим.
Все были с ней приветливы, похоже:
чья речь тепла, чья больше холодна –
все вкладывали искренность в слова.
Вдруг словно бы мороз прошёл по коже,

но внешне малолетке хоть бы хны.
«Найду средь встречных ведьму без брехни, –
Шарлотта протянула, не дурачась,
к ним кукиш. – Ну-ка, дрянь, рискни взбрыкни»!
Близ старосты крутилась средь родни,
за горб его мамаши словно прячась,

недобрая особа – взгляд косой.
«А вот тебе, зараза! Накось! Мной
подавишься! Тебе я не поддамся!» –
и, словно бы когтями по мордасам,

хлестнула девка мысленно рукой
по злобствующей бабе. Миг-другой
и – баба опрокинулась вдруг разом
с одышкою на задницу – дугой
её надолго скрючило от злобы,
ударившей во внутрь самой особы…
                .                .                .
– …И   сами   поедим, и в меру – им,
ни мамку, ни бабуль не отторгая, –
малины наложив в берет до края,
сестра сказала. – Ешь, мой херувим.

  С тобой играю не в    еретика    я.
  Не упирайся с видом ты смурным!
  Впервой ли показать нам прыть, тикая?
  Пойдём же, Афродита! Нам одним

  гораздо  интересней  быть, играя.
  Приятней вне надзора, чем под ним…
  Мы ненадолго. С раннего  утра я
  устала быть при мамке псом цепным.
   Пойдём, от мёда    дупла    отскоблим, –

Шарлотта, от рожденья шебутная,
от мамы увлекла сестру в просвет
в малиннике. – Покажет дупла дед
   без пчёл, но с мёдом. Я ж совсем худая –
   без мёда скуден мне любой обед.
   В малиннике объеденном плутая,
   не вдруг откину ноги и – привет!..

   Не    высмеет   нас дед, мол, кто ж так жрёт-то!
– Какой, откуда дед?! Ты    шутишь,    Лотта?
  А коль пугаешь,    вовсе    не пойду.
– Откажешься от лакомства? Вот чмо-то!
– Постой, ещё малинки заглотну.
– Скорей! Скажу про деда на ходу…

– Ну ладно, верю. Ты ведь не отстанешь.
  А ягоды?! Пока глядят  уста, ешь…
– Малина – эка невидаль! Эге?
– Куда нам?    – Не страшись, что вдруг устанешь.

  Обычный дед. Шептал из-за  куста мне,
  сулил всё показать невдалеке.
  Тут где-то пруд начало дал реке…
– У пчёл на дуплах, как на окнах, ставни?

– В шесть лет всё ходишь с глупой головой,
  как будто не  сестра  мне. Вот досада!
  Другой сестры не  будет  дармовой…
У Лотты не метла ли вместо зада?
Стрижом летела, словно над травой.
Как любопытна, так и простовата
(зато неудержима, как торнадо),

помчалась Афродита за сестрой…
Обещанный ей дед, пусть не простой,
встав, как из-под земли, был то, что надо:
стать, сила, голос властный и густой:

– Представлю лес вам в гостевых обрядах.
  Поверьте, я пекусь о ваших благах.
  Не жаль для вас ни сладостей, ни благ.
  В вас смелости побольше, чем в кривляках.
  Знать, молоко  обсохло  на губах.
  Останьтесь при руках, а не совалках
  в какие-то там дупла. Я не маг,
  но вот уж вам готовый мёд на палках.
  Узнает местный, может быть,  ведьмак,
  что мёд не в дуплах, но и… не в хабалках.

  Хотите мне сказать: какой  добряк, ах!..
  Гостинец сладкий – это вам не взмах
  меча, притом, что  головы  на плахах…
  Но речь пока о  наших  временах.
  Всю ночь провёл я ночью в стременах,

  теперь вас проведу пешком до пруда.
  Зеркальная вода. Лесное чудо.
  Но не для всех попасть туда отсюда
  гарантия по жизни высока.
  И суть не в том: сто три, иль три шага.

  Вы, чтоб дойти, ругайтесь вслух безбожно,
  иначе заплутать вполне возможно.
  А я к ошибкам вас не подстрекал.
  От пруда есть ручей. Пусть не река,
  где жил  дракон  роскошно,
  но золото на дне найти несложно.
  Чужое. Ну да кто ни без греха!
   Желаете попасть на берега?..
У Афродиты противоположно
словам  о деде мнение. Тревожно.
Лукавые  глаза  у старика –
попробуй, угадай наверняка,
что истинно в словах его, что ложно…
Шли впрямь недолго, но ругались злостно…

– Коль не дошли б, то по своей вине.
   Чья богохульство инициатива –
   неважно. Важно, что душа – в говне.
    Вот и ручей. Чего ж  лукавить  мне? –
дед улыбнулся Афродите льстиво. –

   Зря страхи радость  жизни  поглотили.
   Цвети, когда умён. Коль глуп – бледней.
   Глянь, Афродита, что на глубине
   блестит. Уж не серёжки ль золотые?

   Такие     популярны     ведь у дам?
   Шаг – взять их… не относится к трудам.
   Бери всё, что найдёшь, без нареканий.
   А мы с тобой, Шарлотта – к пруду. Там

   ты прямо на поверхности зеркальной
   по зрительным фрагментам для себя
   враз    будущего    смысл узришь сакральный…
   Не бойся, прямо стой, не проседай

   и вся сосредоточься на     воде     ты.
   Пусть руки будут выше   вверх   воздеты…
– Не всё мне там понятно.    Проще    дай
   мне образы. Шикарная та дама
    ужели я сама? – не вдруг гортанно

по-взрослому спросила Лотта вслух,
хотя дед обратился... в стаю мух,
сначала плотно-чёрную, но вскоре
все порознь разлетелись на просторе…
«Не поминать дед   лихом   приказал.
Скорей отсель бы смыться! Эка в жар
и страх меня вогнал дед нарочито»! –
Шарлотта оглянулась. Афродита,
возможно, и не  видела  кошмар. –

  Мне  кажется,  иль день летит мгновенно?
  Сестрица, полчаса уже наверно
  шатаемся мы сами по себе.
  Узнает мать – обеим будет скверно…

  Едва ль ручей окажется щедрей.
  Припрячь серёжки и –  назад   скорей.
  Опять мать скажет, мол, Шарлотта стерва
  сестру уводит искушать зверей.

– А как же мы найдём свой путь обратно?
– Начнём вновь сквернословить. Вероятно,
  нас  бесы  приведут назад без бед.
– А где же опекающий нас дед?
– О нём ни слова матери! Понятно?!
  Без нас ушлёпал дальше. Не сосед…
                .                .                .
– …На часик отошли и сразу –  суд   нам?
  Мы, мамочка не бегали беспутно.
  Лишь в   пруд   смотрелись. Он нас веселит.
– Не надо врать! Искали вас всё утро!
   Уж солнце пробежало свой зенит.

Шарлотта рот раскрыла, как ворона,
с сестрой переглянувшись изумлённо:
не зря у мамки сердце знать щемит,
хоть стойкой волей дух и знаменит…

        (продолжение следует)