господибожемой

Я знаю, как быть небольшою частью,
Небольшой проблемой, не большей радостью,
Накрахмаленно белой, быть мятой гадостью,
Быть асфальтом, быть мелом, пропастью, пастью,
Быть полем рапса, заросшим участком
С верхушками яблок, сцелованных осами.
Генезис мерно шевелит вариацию,
Застрявшей в стенах, энергии космоса:
Сквозь тело, видимо, движутся полосы,
Верные распорядку Сансары;
Они входят где-то сквозь темя, щекотятся
И из ног вылетают назад к проматери.
Мы — одна из одной ленты в спирали:
Дрожь руки, математика воздуха,
Следы от кружки на скатерти, скатерти,
Кружки, нюансы и новости.

Я смотрю на твой вздернутый кончик носика,
Жду, пока ты выйдешь с работы,
Поражаюсь тому, что я всего лишь
Явление роста, дрожь этого голоса.
Шажочки рядом с твоими, стук зонтика,
Стук капель с этого ржавого зонтика,
Крыльцо с пауками, где только бабушка
Не побоялась бы сесть на досточку.
Я плавлюсь внутри своими стихами,
Холодными колкими лавами, волосы
Связаны туго в затылке до ночи, а
Ночью, как змеи, шипят и жалятся.
Прости меня, ласочка, я недотрога
Намеренно, чтоб не задеть тебя буквами
Этого черного, липкого слова,
Франкенштейна из сна, истомы и муки.

Что такое каприз, если это образ,
Помещенный в просветы вселенского бёрдо,
Насильно придуманный, чтобы хотеть
Хоть чего-то, пока не мёртвый.
Шестереночки движутся в тесном круге,
Щемят сердце, но всё-таки движутся.
Я стараюсь хотеть чего-то. Вдруг я,
Господибожемой, пустота и числа
В расчете энергии, идущей по полу,
И всё. Господи, я не хочу так.
Я смотрю на твой вздернутый кончик носика,
Протыкающий это небо и пристань,
Эту воду, и ты поражаешься волнам:
Сильнее они или тише.
А я поражаюсь тебе, моя звездочка,
Свет её на вселенской крыше,
Бесконечности — осиновый колышек,
Ласковый и пушистый.

Я смотрю на твой вздернутый кончик носика,
Он о чем-то знает и все рассказывает
Своими веснушками, чихами, воздухом
Протыкает задуху, как Эскалибур.
Я жду, пока ты выйдешь с работы,
С шумом принтера где-то в области пояса,
Растеряешь его в семь минут, и снова
Зазвучишь спокойными волнами.
Весь твой мир, забирай его, все, что вне его,
Что приснится и померещится —
Всё твое. А я мелом и полем рапсовым
Буду где-нибудь.