в приступе смертного сладострастия
ее губы извивались, став влажными.
Ей хотелось вскочить, бежать, но она не могла подняться.
Тело теперь ей не повиновалось!
Так ребенок перед наказанием
не может сделать и шагу
от страха,
и только глаза ее, горькими знаками
молили его о пощаде.
*
Да. Тело теперь ей не повиновалось,
и этот бунт был страшен:
словно она на сцене театра,
и одновременно, покинутая,
сидит в темном - зрительном -
зале
и наблюдает,
как бездарный актер играет
ее судьбой, а она не может ему помешать,
или хотя бы немножечко, подыграть.
Свидетельство о публикации №125080904137