Мост через Обитель Норвегия 5

   - А пока что?.. - Полюбопытствовала Фрези.
   - А пока не пуГАЙся! - Улыбнулся Пётр Чаадаев. - Адольф замечательный художник! Думаю, умственно усталый народ оценит его творчество... Я слышал, как здесь, - на моё удивление, - в этом странном месте звучало имя Гомперса. Его портрет неплохо написан. - Чаадаев посмотрел в сторону нар, на которых сидел Эндермен и беспризорник. - Однако, в данном случае, не следует забывать и о «шампанском социалисте» Джеймсе Рамсее (Рамси) Макдональде ( 1866, Лоссимут — 9 ноября 1937, Атлантический океан, лайнер MV Reina del Pacifico). Конечно, портрет Макдональда невозможно сравнивать с портретом Дориана Грэя, но с Гомперсом...
     "Макдональд - типичный английский партийный рабочий вождь.  - Так рисует его, подчеркиваю, наш Меньшой художник и... - Я подчеркиваю: партийный, ибо совсем не одно и то же в Англии, - далеко не одно и то же - партийный вождь или профсоюзный вождь. Рабочая Партия и тред-юнионы фактически одно и то же, фактически совпадают. Рабочая партия состоит из тред-юнионов. Тред-юнионы составляют Рабочую Партию. Но между вождями тред-юнионов и вождями Рабочей Партии - дистанция огромного размера...
   Макдональд был одним из творцов, одним из основоположников Независимой Рабочей Партии... Но ещё до избрания на этот ответственный пост он был, в 1904 году, выбран редактором, "Социалистической библиотеки".
   Именно эти годы, 1904-1909, когда он был редактором "Социалистической библиотеки", а затем председателем Независимой Рабочей Партии, - эти годы были годами рассвета его литературной деятельности. Его книги "Социализм и общество", "Рабочий класс и Империя", "Социализм и социалистические проблемы", "Социализм и государство", "Социалистическое движение", "Социальное недовольство", "Памяти Этель Маргарет Макдональд", "Что я видел в Южной Африке" является ценным вкладом в сокровищницу... в сокровищницу гильдейского мышления... Впоследствии, занявшись исключительно политической деятельностью, он вынужден был совершенно оставить литературную работу, ограничиваясь небольшими руководящими статьями в органе Независимой Рабочей Партии - " The Labour Leader" ("Рабочий Вождь"). Впрочем, вторые и третьи издания книг вполне его обеспечивали... Тут надо отметить: вторые третьи издания - исправленные и дополненные, - каждое новое издание исправлялось, смягчалось, дополнялось всё новыми и новыми рассуждениями о "вростании" социализма в капитализм, о медленности и постепенности перехода... Переход будет до того медленный, до того постепенный, до того мягкий, до того гибкий, до того безболезненный, что вы даже вовсе не заметите его. Да, да, - это будет незаметный переход. Вы не заметите, как кончится капиталистический строй и начнётся социалистический строй. И однажды в прекрасное майское утро - в благоуханное солнечное утро - вы проснётесь - и оглянетесь кругом - и... и удивлённо, словно громом поражённый, воскликните:
   - Что это?! Где я?! Неужели уже наступил социалистический строй?!
   - Да, да - уже! Наступил!.. Поздравляю!.. А вы и не заметили!? Ну, вот - хорошо. Очень хорошо! Мы с удовольствием отмечаем, что вы не заметили. Потому, что ведь, именно это и требовалось - чтобы вы не заметили..."

   Джон Кларк не верил своим ушам! Он даже успел представить себе, как Аллен Даллес поздравляет его со словами: Поздравляю! Они и не заметили? Так увлечённо читали книги!!! Самая читающая страна!!! И "Что это?! Где я?! Неужели уже наступил капиталистический строй?!"). Это будет феерическое зрелище. А пока...

   "Макдональд оратор не только не уступает, но даже, пожалуй, превосходит Макдональда-писателя. Он - выдающийся пропагандист, исключительный, единственный пропагандист. Он умеет разъяснять и убеждать как никто...
   Он, конечно, идеалист. Вспомните: он христианин, - уже по одному этому он не может не быть идеалистом...
    "Друзья мои! Мы умрём, и дела наши умрут, и люди забудут нас, и поколение наше сменится новым поколением, но всегда - всегда! - будут на земле рыцари духа, которые с любовью в сердце и мечом в руках будут неустанно, вовеки, искать священной чаши. Исканию этому - благодарение господу! - я не вижу конца..."
   Тут мы подходим к основной, центральной характеристической черте Макдональда. Тут - опять "сгармонированная" раздвоенность. Слова - и дела. Тирады - и программы. С одной стороны - "звуки чистые и молитвы", а с другой стороны - "всякая пошлость и проза"...
   Макдональд - пацифист. Во время войны он был против войны. Он был против войны - и в то же время, конечно, против борьбы против войны... Он был - пассивный пацифист, словесный пацифист, т. - е., он фактически поддерживал войну. Потому, что не противляться ЗЛУ значит поддерживать ЗЛО... Он проповедовал мир - во время войны, - конечно, "почётный" мир, - он не был (спаси, господи, и помилуй!) пораженцем. Он писал и говорил о мире, поскольку можно было писать и говорить. Он писал и говорил о мире так, чтобы, не дай бог, не задеть по патриотического чувства патриотов, - надо щадить чужие чувства! Он писал и говорил о мире так, что это не было опасно - ни для него, ни для кого бы то ни было: ему не грозила тюрьма, армии не грозило разложение, Англии не грозило поражение, добрым патриотам не грозило оскорбление чувств, Ллойд-Джорджу не грозило "рабочее недовольство"... Одним словом, это были хорошие и красивые слова - о священной чаше и тому подобном - весьма далёкие от реальной действительности.
    Но как бы то ни было, он был пацифистом. И он остался пацифистом - доныне... Нет, - это замечательно! - я сейчас вспоминаю: в 1916 году какая-то английская газета назвала Макдональда "наш Карл Либкнехт"...
    Он был тихим пацифистом. Как добрый христианин, как человек мягкий (мухи на стене не обидит), как... одним словом, он был за мир... И тут я попрошу вас вспомнить вышеприведённую идеалистическую тираду. Что там, в этой тираде, сказано о "рыцарях духа"? Сказано: "с любовью в сердце и мечом в руках". Любовь - и меч. Тихий пацифизм - и тихий империализм. Пассивный империализм, - конечно. Макдональд, когда был премьером, не предпринимал походов в Судан... Пассивный империализм - и пассивный пацифизм, - где-то, в какой-то точке, в какой-то высшей, - ну, конечно, высшей! - точке, - совпадает, сливается, пацифизм с империализмом, - не правда ли? Ибо, ведь, в конце концов, это одно и то же. Непротивление злу - и то и другое... Любовь и меч- всегда вместе, разве мыслима христианская любовь без меча?.."

    Пётр Чаадаев замолчал. Писатель объявил перерыв. Беспризорник взял маленькую гитару и весело пропел:
   "А Верховный наш правитель защитил святую Русь, красной черни усмеритель, на тебя сейчас молюсь!
  ВЧК, ВЧК, приласкай же Колчака!"

   Иностранные туристы, повеселев, стали угощать беспризорника Чоко Пайками, Кока-Колой и даже сникерсом!

  "О-очень вкусно!" - делясь с Эндерменом и Стивом, восхищался беспризорник. Затем он снова взял гитарю и запел, по-александровски щербинистым голосм:
   Москва не верила слезам -
И я туда же –
Не верю снам, в которых сам
Твердил, что дважды

Дотошный век не двинуть вспять
Финтом киношным,
Что проще время переснять,
Чем спорить с прошлым.

Но плёнка крутится назад,
Плывёт картинка,
Плывёт назад Охотный ряд,
Плывёт Неглинка,

Плывут к безродным фонарям
Дома Арбата,
Со стен стирая слой румян,
И как когда-то

Такая катится гроза,
Что суеверно
Москва глядит глаза в глаза
Своим химерам.

Плывёт Москва, идут года,
И всё как надо,
Плывёт отсюда в никуда –
К последним кадрам...

... И память бьёт по тормозам,
Скользит булыжник...
Москва не верила слезам -
Но не своим же?

   Девушка тихо встала и, словно ангел, спустившись с трибуны, направилась к выходу. Её сменили двое мужчин с новыми книгами! И пока беспризорник пел, Sputniki Писателя выставляли на столе стопки книг. Писатель позвякивал ключами, - тум! тум! ТУМ... А когда беспризорник замолчал, из-за книг послышался голос Писателя:
   "Сегодня мы говорим об современной исторической прозе, и в том числе, так случилось, - скрывать не стану, - говорим и о моем новом романе "Тума", посвященному 17-му веку, с середины 17-го столетия, которые, на минуту напомню, удивительным образом совпадают с нашей сегодняшней действительностью, потому что вообще очень многое из того, что случилось в 17-м веке, отразилось в 1917-м году, и в последующих событиях и отражается по сей день. "Что-то такое было заложено тогда..." - это не моя мысль, до меня многие произносили, что было заложено в 17-м веке, что даёт эти вот трещины, разнообразные, по сей день. И благие, тоже вещи оттуда ДЛЯТСЯ, но и не только благие. Конечно же - это раскол, это расколота, мощнейшая трагедия старообрядчества, которая во многом повлияла на все бунты огромной, на самом деле, крестьянские, казачьи войны, которые происходили, отчасти и Разинскую уже оно, гораздо в большей степени, Булавинскую, соответственно, и Пугачевскую, и вообще, на всё это движение старообрядцев. И историк Пыжиков, царствие небесное, покойный, очень подробно рассмотрел, какое количество большевиков первого уровня вышли из старообрядческих семей, где само по себе неприятие Романовых было, априори, неосуждаемым... Я в своей книге про Есенина дальше эту тему развил, потому что, как выяснилось, и те поэты, которые сразу поддержали революцию - это были ни Маяковский, ни Багрицкий, как часто думают - это были крестьянские поэты, большинство из них тоже вышли из семей старообрядцев. И более того, сам Сергей  Есенин мифологизировал свою биографию рассказывает, что он был тоже из старообрядческой семьи. Совершенно. Я долгое время не понимал, почему он про это рассказывает, пока не понял контекст! Все вокруг были семьи старообрядцев, и именно этим он объяснял их неприятие романовской династии."

  "При чем это он рассказывал  Блоку, прекрасно понимая, кому он это рассказывает - не самому Блоку, а блоковскому историософскому, вот этому философскому чутью." - Добавил своих знаний один из Спутников.

   Писатель: "Да! Да! Да! Вот эта вот вся история, она из 17-го века! Соответственно, из раскола, который инициировал патриарх Никон, в защиту которого тоже стоит сказать, что у него были обоснования того, что он делал, потому что он пытался унифицировать российские православные... христианский обряд с западнославянским, для того чтобы экспансия России продолжалась, для того, чтобы адаптировать земли Малороссии, Речи Посполитой, и так далее, идти и идти на Запад, и для этого ему нужен был общий православный канон, чтобы поставить Россию в центры этих событий. То есть, он был предпетровским... предшественником Петра в деле экспансии на Запад. Но, к сожалению, он не  рассчитал те последствия, которые повлекла унификация обряда в России. Потому что и тогда уже, как и мы сегодня, не желали радикального европейского влияния на нашу жизнь. Православие, конечно же, было сутью жизни, обиходом, и когда, наряду с расколом, тогда уже произошло ещё и воссоединение, так называемое Украины с Россией. И пошло нашествие священников, священства с земель Малороссии во все наши приходы, в управление нашей православной церкви, Пыжиков тоже про это писал. Мощнейшая украинизация русской православной церкви она, по мнению Пыжикова, тоже крайне негативно повлияла на нас, но ещё раз говорю: у Никона были свои обоснования того, чем он занимался, а у Аввакума, соответственно, свои. И мы напрасно думаем, что люди в 17-м веке были такие дикие, тёмные и ни о чём не соображали. Нет, конечно! Они понимали, что происходит с христианством на Западе, они видели уже новый антиканон церковный, когда на иконах рисуют чертей, рожки какие-то подрисовывают и т. д. и т. п., что мы сегодня называем ЛГБТ-беснованием, в какой-то форме уже в 17-м веке собственно было в Европе, потому что сатана потихоньку адаптировал европейскую культуру под себя и в России не хотели иметь с этим дело..."

   Петр Чаадаев не удержался и стал аплодировать невероятному, но очевидному Писателю.   И вскоре вся трапезная единостолпной палаты  бывшей соборной церкви во имя Успения Пресвятой Богородицы наполнилась аплодисментом! Только Фрези Грант была встревоженна. Ей показалось, что Чаадаев получил "информационную контузию", но Чаадаев поспешил успокоить её:
   Конечно, люди в 17-м веке понимали, что происходит с христианством на Западе и видели новый антиканон церковный. В свете новых исторических данных они соображали, почему магистр теологии и генеральный комиссарий римской инквизиции проявлял по отношению к Кампанелле особый интерес... Но даже Велья (исп. vega, от лат. vehemens - "сильный, интенсивный") Замка св. Ангела не могла остановить радужно-бесноватые мысли монаха ордена доминиканцев
Томмазо Кампанеллы (1568-1639), сквозь которые шёл Незнайка в Солнечный город!

  Незнайка был уверен, что в прекрасной России будущего, советский и российский историк, доктор исторических наук (1978), главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, крупный специалист по утопическому социализму Альфред Энгельбертович Штекли (1924 — 2010) расскажет пионерам о том, что во времена Кампанеллы, "жизнь была затянута страшнейшей паутиной предрассудков. Все представления были поставлены вверх ногами... Церковь никогда не прощала речей, направленных против ее догматов — тех столпов, на которых зиждилось все ее мирское могущество.
   Поэтому в своих беседах Кампанелла всеми силами старался помочь человеку отбросить гнет ложных представлений и открытыми глазами взглянуть на окружающий мир. Не зная усталости, он боролся с заблуждениями:

"Невежество сразить я в мир пришел!"

"Общество до тех пор не избавится от разъедающих его язв, пока люди будут продолжать слепо верить в догматы, придуманные властолюбивыми и жадными до наживы жрецами. Не религиозными предписаниями должны руководствоваться люди, а твердыми данными науки, основанной на тщательнейшем изучении природы." - говорил Кампанелла и не спеша переходил к оскорблению чувств верующих, что вдохновляло пионерку  Татьяну Макарову (1920-1944) - Вера в сверхъестественное - это признак невежества. Сверхъестественных вещей в природе не существует. Любое загадочное явление кажется чудом, пока оно разумно не объяснено. Зимой в Риме произошло страшнейшее наводнение, и попы уверяли, что это кара божья. Кара божья? Не надо быть большим мудрецом, чтобы предсказать, что Тибр будет раньше времени выходить из берегов, - папа Сикст V, борясь с партизанами, приказал вырубить леса всей Кампаньи... Часто "чудеса" - это всего лишь явления природы, происходящие в силу естественных законов. Знающие люди могут не только объяснять чудеса, но предсказывать их и извлекать из них пользу...
    Кампанелла беспощадно бичевал церковников: христианские догмы служат им для защиты вопиющей несправедливости, когда один наслаждается всеми благами жизни, а другой умирает от голода. Ссылки на религию и на бога - это сети, которыми своей корыстные люди опутывают народ, чтобы держать его в подчинении!
   Бога нет, утверждал Кампанелла, есть разум, есть природа. Абсурдно верить троицу или в загробную жизнь. Душа человека после смерти превращается в ничто. В природе не существует ни чистилища, ни рая, ни ада, не ангелов, ни чертей.
   Не мог Кампанелла удержаться и от саркастических замечаний, когда видел людей, поклоняющихся кресту.
   - Что такое крест? - восклицал Кампанелла. - Кусок дерева! А вы молитесь ему как святыне!

   Вот так сатана АДаптировал европейскую культуру под себя и в России никто не хотел иметь с этим дело... До Петра!
   Но, "Кому и зачем нужен ДЬЯВОЛ"? - спросили однажды пионеры у советского популяризатора научных знаний, журналиста, кандидата педагогических наук (1945) Виталия Алексеевича Шишакова (1894 - 1972). И тогда Виталий Шишаков прочитал им главу из своей книжечки "О кликушах и бесах" (издательство "Безбожник" Москва - 1930), напечатанной при содействии Центрального Совета Союза воинствующих безбожников СССР и юные пионеры узнали, что "Распространяя среди  тёмных трудовых масс сказки о дьяволе и бесах, попы всякое зло приписывали нечистой силе. Дьяволу же попы приписывали и всё то, что было не с руки угнетателям, что не нравилось попам и против чего они хотели восстановить трудящихся...
    Попам, помещикам, капиталистам и кулакам дьявол и прочая нечистая сила нужны также так и сам бог. Без дьявола и бог был бы ни к чему.
   Ведь подумать только, что было бы, если попы отказались бы от дьявола, сказали бы, что его нет. Представим себе, что бог есть, но дьявола он не создавал или просто уничтожил.
   Бог, по поповским словам, всё может. Чего же проще: уничтожить сразу дьявола одним божьим словом - и дело с концом. Тогда дьявол не стал бы мучить людей. Не стал бы он их и соблазнять.
   Но тогда, если бы не было дьявола, не нужен был бы и бог. Вот в чём загвоздка.
   Тогда люди не стали бы грешить. А если не было бы грехов, зачем нужна была бы исповедь? Зачем нужны были бы причастие, крещение, отпевание и другие поповские требы? Зачем нужны были бы сектантские проповедники, обещающие спасать «заблудших грешников»?
   Попам и сектантским молодцам пришлось бы в этом случае немедленно сматывать удочки. Вместо того, чтобы молоть языком привычную чепуху и потеть только за плотным обедом, им надо было бы работать руками и горбом, покрываясь настоящим трудовым потом. А после сытого безделья не очень-то хочется работать.
   Вот он - дьявол-то - и нужен. Дьявол и пугнёт хорошо при случае: доброго бога народ не боялся бы, а это для угнетателей страшнее всего. к
Когда же трудящие верят и в бога, и в чертей, - тогда можно держать верующих в покорности и страхе, можно спокойно жить за чужой счёт и наслаждаться полным бездельем.
   А чтобы люди не забывали бога, надо им почаще напоминать о чертях и всякой нечистой силе, да пострашнее. Со страху-то верующий и будет к церкви жаться.
    Вот почему угнетающие классы и попы, служившие им, насаждали с таким усердием веру во всякую чертовщину."

   - Кампанелла - это же колокольчик(итал. campanella) - Заметила Фрези Грант. - Получается, что Кампанелла был  колокольчиком в руках дьявола... Ему казалось, что он За Правду, а он был За Дьявола. Квантовая логика бога не постижима! Но я уверена, что звон этого дьявольского колокольчика доносился не только до Галилео Галилея, но и до Антиохийского патриарха Макария и Сербского патриарха Гавриила, способных видеть не на десять и даже не на двадцать лет вперед, а на двести! И становилось страшно патриархам за судьбу России, с её соболями.. Чудились им проснувшиеся декабристы на Сенатской площади! И в холодных глазах их страшно сияло  ЛГБТ-беснование... В то же время, получается, и Никон понимял, что для успешной экспанции на Запад нужно изменить форму крестного знамения с двуперстного на троеперстное и тем самым положить конец Великому расколу христианской церкви, произошедшему в 1054 году!

   И снова Пётр Чаадаев с удивлением смотрел на Фрези. Она была прекрасна!

  - Историк церкви,
митрополит Московский и Коломенский Макарий (в миру Михаил Петрович Булгаков;1816, село Сурково, Новооскольский уезд, Курская губерния — 1882, Черкизово, Московский уезд, Московская губерния), - продолжала Фрези.- в своей Истории Русской церкви, Том 5, Отдел 2 писал: "Весьма важным обстоятельством для Никона в деле исправления книг послужило последовавшее тогда прибытие в Москву двух новых патриархов: Антиохийского Макария и Сербского Гавриила...

... Оба патриарха, Антиохийский и Сербский, оставались у нас долго; оба с позволения государя путешествовали в Троице-Сергиев и другие монастыри, а также в Новгород; оба весьма часто приглашаемы были Никоном совершать с ним богослужения. Но, самое важное, оба, особенно же Антиохийский, послужили Никону как могли в деле исправления церковных книг и обрядов.
   Случай к тому скоро представился. Настала неделя православия. Богослужение в этот день совершалось в Успенском соборе с необыкновенною торжественностию. В нем участвовали три патриарха, Московский, Антиохийский и Сербский, пять других русских архиереев и множество архимандритов, игуменов и прочего духовенства. Храм был переполнен молящимися, в числе которых находился и сам царь. Когда литургия окончилась, вместе с обрядом православия, происходившим тотчас после Трисвятого, патриарх Никон, сопровождаемый духовенством, вышел на амвон, где уже приготовлен был аналой. "Один из диаконов, - как описывает очевидец события Павел Алеппский, словами которого мы и воспользуемся, - открыл пред патриархом книгу Бесед, из которой он и начал читать Беседу, соответствующую дню, о поклонении св. иконам. А прочитав ее всю от начала до конца, присоединил к ней еще собственные объяснения и увещания очень обширные: он говорил против новых икон. Некоторые московские живописцы мало-помалу при писании икон переняли манеру польских и франкских живописцев, и иконы, написанные таким образом, назывались новыми. Никон, будучи великим ревнителем и до крайности любя греческие обряды, послал своих людей, которые и позабрали иконы нового письма отовсюду, где их ни находили, даже из домов самых знатных сановников, и принесли к патриарху. Это происходило в прошлое лето (т. е. 1654 г.) в отсутствие царя, до появления морового поветрия. Никон приказал своим служителям выколоть глаза у собранных новых икон и в таком виде носить их по городу и объявлять царский указ, угрожавший строгим наказанием тем, кто впредь осмелится писать подобные иконы. Москвитяне, весьма приверженные к иконам, как бы они ни были написаны... увидя это, пришли в сильное негодование и говорили, что патриарх тяжко погрешил. Осыпая его бранью, они делали сходбища, на которых прямо называли его иконоборцем. Когда же при таком настроении умов обнаружилась моровая язва и случилось солнечное затмение, то все стали говорить, что это наказание Господне за нечестие патриарха, ругающегося над св. иконами. Озлобление на Никона было так велико, что покушались даже убить его... Теперь, когда царь находился уже в Москве и присутствовал в церкви, патриарх смело повел речь против новых икон и пространно доказывал, что писать иконы по франкским образцам беззаконно. При этом, указывая на некоторые новые иконы, вынесенные к аналою, ссылался на нашего владыку патриарха во свидетельство того, что иконы те написаны не по греческим, а по франкским образцам. Затем оба патриарха предали анафеме и церковному отлучению всех, кто впредь будет писать или держать у себя в доме франкские иконы. Причем Никон брал одну за другою подносимые ему новые иконы и, каждую показывая народу, бросал на железный пол с такою силою, что иконы разбивались, и наконец велел их сжечь. Тогда царь, человек в высшей степени набожный и богобоязненный, слушавший в смиренном молчании проповедь патриарха, тихим голосом сказал ему: "Нет, батюшка, не вели их жечь, а лучше прикажи зарыть в землю". Так и было поступлено. Каждый раз, когда Никон брал в руки какую-либо из незаконных икон, он приговаривал: эта икона взята из дому такого-то вельможи, сына такого-то (все людей знатных). Он хотел пристыдить их всенародно, чтобы и другие не следовали их примеру". Можно судить, до какой степени должна была поразить присутствовавших в церкви проповедь Никона, сопровождавшаяся такими действиями и свидетельством Антиохийского патриарха. Но Никон этим не ограничился: вслед за проповедью против новых икон он начал проповедь еще против другого новшества - против двуперстного крестного знамения. "Он говорил, - продолжает Павел Алеппский, - с таким же жаром, как прежде, о том, что москвитяне неправильно полагают на себя знамение креста: крестясь, они складывают персты руки не так, как складываем мы, а как святители благословляют. В подтверждение своих мыслей Никон опять сослался на нашего владыку: он-то и сказал Никону еще прежде, что не так следует креститься, как крестятся москвитяне. Владыка наш, призванный теперь Никоном во свидетели, обратившись к народу, сказал через переводчика: "В Антиохии, а не в другом месте последователи Христа начали в первый раз называться христианами, и оттуда пошли все церковные обряды. Но ни там, ни в Александрии, ни в Константинополе, ни в Иерусалиме, ни на горе Синае, ни на Св. горе, ни в Молдавии, ни в Валахии, ни у казаков никто не крестится так, как вы, а все согласно употребляют иное перстосложение"...