Мечта

Прованс встретил их таким жгучим солнцем, будто бьют по голове раскаленной сковородой. Дорога извивалась, как гадюка, которой наступили на хвост. Арендованный «Ситроен», надрывался на подъемах, грозя развалиться на запчасти от восторга.

Марина, в джинсовых шортах и футболке размером с парус, вся сияла,  размахивая путеводителем.
– Гоша, вообрази! Скоро Монсегюр! – выдохнула она с придыханием. – Цитадель катаров! Идеалисты! Аскеты! Никакой роскоши!
— То есть они были против цивилизации, которая, по сути, и есть погоня за роскошью, – вздохнул Гоша.
Идея махнуть из Барселоны в Монсегюр принадлежала Марине. А спорить с ней, когда ее озаряло, было занятием столь же бессмысленным, как доить петуха.
За окном неслись пейзажи, достойные открытки: изумрудные виноградники и каменные домишки. Деревеньки выглядели безлюдными.
– Видала, окна-то заколочены? – философски заметил Гоша, тыча пальцем в очередное заброшенное строение. – Молодежь, понятно, укатила в Париж. Унитазы мыть. А тут – камни. И козы. Много коз.

В Монсегюре был всего один отель. «Auberge de Montsegur». Размещался он в каменном здании XV века с деревянными балками. Да, еще — камины. В нем был несомненный шарм.
Хозяин, мсье Пьер – сухопарый, подтянутый франт в клетчатой рубашке. Жена, мадам Мари, напротив, была женщиной в теле. Фигура ей пока очень даже шла. Дочь Амели, лет шестнадцати, глядела на мир сквозь занавес челки и непробиваемую броню подростковой скуки. Словно она вот-вот зевнет и проглотит клиента целиком.
Номер оказался весьма небольшим, но вполне уютным.
Если, конечно, считать уютом кровать, в которую можно было лечь только по диагонали.
– Ладно, – буркнул Гоша, смиряясь с судьбой, – пошли смотреть твои развалины. Главное, чтобы там был туалет.

И вот они наверху. Монсегюр. Не замок, а его призрак. Скала, увенчанная грудой камней, которые когда-то, возможно, были стенами. Теперь это были просто камни. Очень старые камни.
Зато воздух был чист, прозрачен и звонок. Ветер гулял меж руин. Вид открывался потрясающий – долины, далекие горы, небо.

— Ну что, мечта сбылась? – поинтересовался Гоша, стараясь вложить в голос поменьше ехидства. – Когда покорять следующую вершину? Эверест? Или ангар с мусорными баками?
— Озеро Танганьика! Поедем? – загорелась Марина.
— Поедем. Только купаться не будем. Там же крокодилы, – благоразумно заметил Гоша.
— Они меня не тронут!  – Я симпатичная! Я им понравлюсь!
— А меня тебе, значит, не жаль...»

Вечером на веранде горели свечи. Романтично. Мсье Пьер, весь в белом, изящно наигрывал что-то джазовое на стареньком рояле. Непонятно – для гостей или для собственного удовольствия. Лицо его сияло одухотворенностью и счастьем человека, который только что придумал вечный двигатель.
Амели, поборов скуку, подала ужин: здоровенную тарелку с  тушеным кроликом в темном, чуть пригоревшем соусе с нотками чернослива и тимьяна, овощной салат с крошкой козьего сыра и грубыми гренками. Запивая ужин вином, покорители Монсегюра наблюдали, как закат красит небо в кроваво-золотые тона.
Поэтично.
Первый бокал согрел Гошу и смыл часть дорожной пыли. Второй сделал краски ярче, а кролика – съедобнее. Третий разлил по душе благодушие. Заброшенная деревушка вдруг показалась милой и уютной. Четвертый бокал стал апофеозом. Руины Монсегюра запылали, как маяк безграничных возможностей. Веранда превратилась в пуп Земли. А Пьер – в гения места.

Именно после четвертого бокала Гошу осенило. Божественное откровение.
– Марин! – хлопнул он себя по колену так, что чуть не опрокинул пятый, еще не начатый бокал. – Продаем квартиру в Москве! И покупаем ЭТО! – Он величественно обвел рукой веранду, музыкального мсье Пьера, сонную деревню и величественную гору с камнями. –Ты станешь хозяйкой этой гостинички! Дочка тебе в помощь! А я... Я буду писать! Прямо здесь на веранде. Конечно, никаких компьютеров — буду выстукивать свои шедевры на печатной машинке. «Remington»? Или лучше на «Corona 3», как великий Хэм.
— Хемингуэй? — уточнила Марина. — Надеюсь, ты не сопьешься, как он?
— И даже не застрелюсь, — успокоил Гоша, опорожняя очередной бокал и  оставаясь в своих смешных мечтаниях: — Именно здесь родятся изумительные рассказы! Великие романы! Идиллия, Марин! Настоящая!
– Гош! Ты гений! – Марина тоже уже немало выпила.  Она схватила его за руку, чуть не вывихнув запястье. – Это наша судьба!

Они упивались грандиозностью плана, как упиваются дешевым коньяком. Потрепали мсье Пьера по плечу, чем вызвали у него легкое недоумение. Потом поплелись в номер. Довольные друг другом и мирозданием, уснули в эйфории...
Гоша проснулся первым. Марина, свернувшись калачиком, посапывала так сладко, что он не захотел ее будить. Тихонечко оделся, вышел из номера, спустился на первый этаж и случайно заглянул в приоткрытую дверь кухни.
У раковины, заваленной горами грязной посуды с прилипшими остатками вчерашнего кроличьего апокалипсиса, стоял Пьер. В грязном, забрызганном фартуке. Лицо землистое, под глазами – фиолетовые мешки.
Гоша мгновенно представил себя на этом посту. И побледнел так, что стал похож на привидение Монсегюра. Он нервным шагом вернулся в номер, растолкал Марину и возбужденно произнес:
— Марин, покупать отель не будем. Передумал. Давай в Москву. Там у нас... посудомойка. Пылесос. Нет уж. Лучше пробки на Ленинском проспекте.
— Какую гостиницу? — спросонья не поняла Марина. — А, эту. Ну конечно, не будем. И, пропустив часть тирады Гоши про посудомойку и пылесос мимо ушей, попыталась снова заснуть.
— В гостях хорошо... – вздохнул Гоша с такой тоской, будто хоронил не мечту, а близкого родственника. – А дома-то... дома борщ. Пора собирать чемоданы...

Шатаясь по разрушенным шато,
заделался крутым катароведом...
Пытаясь виски сочетать с Бордо,
почти вознесся в Монсегюре следом
за альбигойцами на тот кусочек неба,
который виден справа за горой,
но вознестись не дозволяла вера
в законы тяготения и счёт
из ресторана …