Мальчик Питер

Дышать этим воздухом трудно и бесполезно –
Он мечется в легких и рвется зверушкой прочь.
Ему в грудной клетке, как будто в застенках, тесно,
И я выдыхаю, стараясь ему помочь.

Здесь нет Елисейских полей и высокой башни,
Но воздух без грамма сена еще как свеж.
И да, может быть тут не крутят такие шашни,
А мне все же чудится, что уехала за рубеж.

Ходить вдоль каналов пленительно и опасно:
Вдруг кто-нибудь схватит и резко потянет вниз,
Но всё-таки это не так безрассудно, не так ужасно,
Как ночью вставать босяком на скользкий карниз.

Дворцы, превратившись в музеи, зазывно кличут,
Любого заезжего тянут к себе в нутро.
Вам радостно – щас как прибавят! На деле вычтут.
И кто-то забудет на вешалке зонт и пальто.

Смотри: чья-то тень осторожно скользит к парадной,
И эхо чужих шагов будоражит слух.
Бояться не надо – есть медный владыка статный,
И он, хоть и в бронзе, на деле не так уж глух.

Здесь хлеба буханка зовется иначе – булка,
Но как ни зовите, всё это бесценный клад:
В любом тупичке, на проспекте ли, в переулке
Навеки запомнили ужасы от блокад.

Не путай бордюр и поребрик – они как братья,
А вещь – та же вещь, хоть бордюром зови, хоть нет.
А даже захочет – другою уже не стать ей.
Не думай об этом, лучше в Русский купи билет.

Но ночь-то, соратница, вмиг всё мирское свергнет –
Она своё дело знает, так не впервой.
Но вот полночь бьет, а солнце никак не меркнет
И всё продолжает светить над ползучей Невой.

К зиме только самый ленивый не вяжет свитер,
Простуду, и реку, и этот мороз браня.
Но я прошепчу тебе: «Знаешь, мой мальчик Питер,
Я всё-таки очень-преочень люблю тебя».