Второй кирпич за коммунизмом

– Так куда едем? – прервал мои невеселые размышления Дэйв.
– Если позволяет время, – предложила Лора, – давай просто попетляем по городу.
– Боишься «хвоста»? – взглянув на меня в зеркало заднего вида, серьезно спросил он.
– Боюсь... Поверь, у нас есть основания.
– Хорошо, попетляем...
Видимо, мои синяки с кровоподтеками заставили его поверить Лоре, и он честно колесил по городу, не задавая вопросов.
– Федул, чаво губы надул? – спросил меня примирительно Дэйв через полчаса, устав от бесцельной езды.
– Да вот, над одной фразой кумекаю.
– Что за фраза, если не секрет?
– Второй кирпич за коммунизмом, – выдал я. Он какое-то время размышлял, проезжая набережную. Потом цокнул языком:
– Пес его знает...
– Можно здесь остановить?! – неожиданно вскрикнула Лора. Дэйв едва не врезался в столб. – Тормози, я сказала, если хочешь этот самый кирпич увидеть!
– К-какой к-кирпич? – все еще не придя в себя от ее внезапного пробуждения, я показывал чудеса сообразительности.
– Который второй в заду у коммунизма! – крикнула Лора, потеряв терпение.
Машина встала как вкопанная.
За несколько шагов до ограждения меня пронзила догадка: я понял, какой кирпич имел в виду больной Архипов. Как я раньше не допер!
На отвесной кирпичной стене, о которую плескались речные волны, в застойные годы было намалевано: «НАШ КУРС – КОММУНИЗМ!» С тех пор много воды утекло: лозунги с домов поснимали, улицы переименовали, а про надпись на набережной забыли.
Именно к слову «КОММУНИЗМ» и подвела нас Лора. Как я ни перегибался, второй по счету кирпич так и не смог разглядеть сверху.
– Дэйв, у тебя веревка есть? – по-деловому поинтересовалась Лора. Дважды просить его было не нужно: сбегав до машины, он вернулся с увесистым мотком.
«Мне бы такую толстую на балкон, – подумал я, ощупывая веревку. – Никакие менты тогда не страшны, и лифтом пользоваться не надо!»
– А что там, за кирпичом-то? – проявил законный интерес бывший любовник Лоры.
– Кабы знать! – развел я руками и принялся обматывать один конец принесенной веревки вокруг ближайшего фонарного столба. – Больной, выходя из наркоза, брякнул. Архипов его фамилия. Может, слыхал?
– Ты никак, Эд, скалолазанием решил заняться? – подскочила ко мне Лора, помешав уловить реакцию Дэйва на фамилию больного. – Ты об этом забудь!
– Ты мне прямо как жена, – вернул я ей фразу, не так давно ею же сказанную. – А не думаешь, что я уснуть не смогу сегодня, не узнав, что там, за этим долбаным кирпичом хранится.
– В этом ты на меня похож, – подмигнул мне Дэйв, вынув зачем-то из кармана перочинный нож. – Сколько меня жизнь ни трахала, все равно лезу в каждую подворотню... Ладно, сейчас все сделаю. Какой, говоришь, по счету кирпич?
Не дав мне возразить, Дэйв профессионально обмотался веревкой и перелез через ограждение. Мы с Лорой, затаив дыхание, наблюдали, как ловко он спускался по отвесной стене.
– Слышите, наверху! – бросив вывороченный кирпич в воду, сообщил «альпинист». – Здесь хрен ночевал! Пусто, как на Сатурне.
– Ну, так ползи назад, – не сговариваясь, хором крикнули мы с Лорой и, взявшись за веревку, помогли ему подняться обратно.
– Вот что, ребятки, – выпутываясь из веревочной петли, по-отечески проворковал Дэйв. – Время позднее. Определю-ка я вас на ночлег к одной своей зазнобе... Ночевать где-то ведь надо. Она вас приютит до завтра.
– Лады. – Лора по-мужски хлопнула его по плечу, отчего Дэйв едва устоял на ногах. – Ты нормальный мужик, с тобой можно иметь дело!
Я лишь плечами пожал.
– А до зазнобы твоей далеко? – поинтересовался я.
– Езды минут десять будет. – Прихватив веревку, он направился к машине. – Смотри, только потому, что ранен ты и с бабой, я иду на это... Но если что...
– Ты о чем? – решил я прикинуться шлангом.
– Не полощи уши! Сам знаешь, – сплюнул он на асфальт. – Не посмотрю, что потерпевший. Понял?
Зазнобу Дэйва звали Лита. Возникнув в дверном проеме в бежевом кимоно, она удивленно хмыкнула, взглянув на Лору.
– Приютишь, утенок, до завтра? – обнимая нас за плечи и улыбаясь в тридцать два зуба, пропел Дэйв. Лита качнула головой с бигуди под розовой косынкой, дернула плечиком: дескать, милый, только ради тебя...
Мы разулись в тесной прихожей, прошли в небольшую комнату с дежурным набором мягкой мебели, стенкой и телевизором советской эпохи.
Сквозь тюль я разглядел на балконе знакомый профиль пожилой женщины с сигаретой. Кажется, не так давно она у нас оперировалась.
Недолго думая, я достал сигареты и шагнул за тюль.
– Добрый вечер. Вы не возражаете?
– Нет, что вы, доктор. – Она немного смутилась, как смущаются некоторые больные при виде врачей.
Теперь-то я ее вспомнил: мы чуть не потеряли ее на операционном столе
пару месяцев назад. Одно неосторожное движение скальпелем – и кровь из брюшной аорты брызнула фонтаном. Давление тотчас упало до нуля, сердце встало. Ох и попотели мы тогда, прежде чем ее «завели».
– Это ведь вы меня тогда с того света за волосы вытащили...
– Почему же за волосы? – не понял я.
– Как утопающую, – катая сигарету между указательным и большим пальцем, объяснила она. – Стало быть, за волосы и вытащили.
– Интересная версия, но... скажите: Лита – ваша дочь?
– Моя... – вздохнула женщина. – Уж тридцать скоро, а все кочевряжится. Я ей говорю: как рожать будешь в сорок лет! Нет у вас случайно в клинике какого-нибудь холостого доктора?
– Есть, – глубоко затянувшись, ответил я. – Только вы...
– Елизавета Сергеевна, – подсказала она.
– Вы уверены, Елизавета Сергеевна, что Лите замужество необходимо?
– А как же! – горячо воскликнула мать, до сих пор не ставшая бабушкой. – Не кукушкой же горевать ей век свой бабий! Ой! – Она рассмотрела мои шрамы, кровоподтеки и ужаснулась: – Где ж вас так?
– Мы без приключений не можем, – развел я руками. – Пожалуй, познакомлю вашу дочь с одним анестезиологом. Его Артур Маркович зовут.
– Как? – Брови Елизаветы Сергеевны поползли вверх. – Вы что, издеваетесь? – Она выбросила сигарету и, не попрощавшись, покинула балкон.
Мне же почему-то вспомнился Базиль. Чья рука все-таки до него дотянулась? Того, кого он не успел убрать. Возможно, не все бандиты присутствовали на той злополучной стрелке, про которую разузнал Глеб через Интернет.
Однако ничего в жизни не случается просто так. И сейчас я был уверен, что неспроста судьба подкинула мне эту встречу на балконе. Я вспомнил фамилию женщины: Головаш.
– Эдуард, – позвала меня Лита, которая без косынки и бигуди была просто копией своей матери. – Пойдемте перекусим... На скорую руку кой-чего сготовила.
Мне оказалось достаточно взглянуть на бутерброды с ветчиной, чтобы вновь почувствовать дикое отвращение к пище. Пришлось ограничиться пивом.
Все тело разламывалось, ноги подкашивались. Лора, видя, что со мной происходит, сразу после ужина разложила постель.
Около одиннадцати Дэйв ушел. Едва моя голова коснулась подушки, я тотчас провалился в небытие.

Проснулся я от сильнейшего прострела в животе. Весь в поту, с колотящимся сердцем, я подумал, что умираю. Лора мирно посапывала рядом. Я снова отключился.
Перед глазами невесомо поплыли склянки, колбочки, мензурки. Замелькали знакомые лица. По прическам я догадался, что снится школа – лабораторная работа по химии.
Преподаватель, бородатый и очкастый Федор Никандрович, заложив руки за спину, прохаживался между столами, то и дело поглядывая на часы.
Как всегда, я первый закончил работу и начал складывать учебники в портфель. Затем поднялся и медленно пошел с тетрадью вдоль мензурок, штативов и спиртовок к столу учителя. Когда поравнялся с Пашкой Инжаковым, по прозвищу Инжир, этот гад незаметно подставил мне подножку.
Потеряв равновесие, сметая правой рукой мензурки с колбами и спиртовками, я ткнулся носом в затертый до дыр линолеум. Звон бьющегося стекла, казалось, разнесся по всей школе. В глазах у меня вспыхнули бенгальские огни.
Не почувствовав боли, я поднялся и, ни слова не говоря, схватил Пашку за лацканы пиджака.
– Курылев! Инжаков! Немедленно прекратить! – Голос Федора Никандровича утонул в общем гомоне. Мы с Пашкой мутузили друг друга на совесть. Я мигом забыл про тетрадь с лабораторной работой, валявшуюся под ногами, про новый костюм, купленный недавно в ЦУМе на мамины отпускные...
Вскоре мне удалось повалить Инжира на обе лопатки. Весь красный от натуги, он прошипел мне в лицо:
– Она все... равно будет... моей!
На миг я обалдел, сообразив, из-за чего весь сыр-бор: вчера на дискотеке его Нелька танцевала со мной. Моя хватка ослабла. Пашка выскользнул из моих рук. И вот уже он сверху, хочет мне врезать, отводит руку, которой нечаянно задевает стеллаж. И тут – о, ужас! – я вижу, как с верхней полки опрокидывается стоявшая на самом краю колба. Ее содержимое через секунду попадет мне в лицо! Так высоко может стоять только кислота.
Я начинаю кричать, вертеть головой, но увернуться у меня возможности нет.
– А-а-а-а!!!
Словно пламя газовой сварки коснулось моих щек и подбородка.
Я взревел, пытаясь закрыть лицо руками, вскочил. От моего дикого рева колбы и склянки закружились.
Через секунду все исчезло, лишь голос Лоры как сквозь вату пробивался ко мне:
– Не кричи, Эдик, так громко... Сейчас будет легче... Понимаешь: так надо, родной... Так надо!...
Словно кто-то отдирал мне кожу с лица, вырывал сосуды, нервы... Я ничего не видел. Только сквозь невыносимую боль доносился приглушенный голос Лоры:
– Потерпи, потерпи, потерпи...
Дальше последовали отдельные светлые промежутки вперемежку с бесконечными провалами.
Я различал плечи здоровенных мужиков – меня несли на носилках вниз. Лестничные пролеты обрушивались на меня подобно стенам взорванного дома.
Потом – резкий укол в вену и чужие невозмутимые голоса: «Он лекарства все переносит? Аллергии ни на что не наблюдалось?»
Мне изо всех сил хотелось крикнуть «нет!», но губы словно кто-то склеил скотчем, а воздуха для дыхания катастрофически не хватало.
Затем нерезко, словно в неисправном бинокле, возникла знакомая обстановка приемного отделения горбольницы, извечные причитания санитарки Фроси: «Свят, свят...Прости, господи...», вздох Артура Марковича: «Допрыгался, Филиппыч!»