XIV. Дочь наша не примкнула к недотрогам

      (предыдущий фрагмент из 1-го тома романа «Миледи и все, все, все»
        «XIII. Игра остра, но раскрывается неспешно»
          http://stihi.ru/2025/08/04/4997)

– Дочь наша не примкнула к недотрогам, –
при мыслях об их времени жестоком
у Пьера вдруг расширился зрачок. –
    Я забродившим яблочным бы соком
   споил бы всех, кто встал ей под бочок.
   Кто бы ни глянул сикось-накось оком,
    Клотильду нашу всем бы предпочёл, –
сказал отец. – Я этот факт учёл.
   С рожденья облик дочки ярко соткан,
   но с разумом её ты облик сверь –
   такой, как наша, страшен каждый зверь.
   Дочь числится в особенных красотках,
   но рано ей смущать публичный свет.
– Балы не одобряю, но раз в   год   как
    не выпустить! – воскликнула в ответ
уклончиво Эстер, на мужа глядя.
– Наш влюбчивый барон  –   матёрый    дядя!
   Считаю опрометчивым показ.
   Лихая подберётся группа глаз –
   жечь дырки в Клод начнут напропалую!
   Когда дочь нашу тискают, целуют,
   я к   городу   бываю и к    селу    лют.
   Прилипни к ней хоть ухарь, хоть слюнтяй,
   хоть    прячься    кто, хоть загодя слиняй,
    поклонники при мне не забалуют, –
заверил Пьер жену. – На дочь не лай!
– Границу чести, дочка, не стирай.
   Учтивее, Клотильда, на   балу   будь,
   но бдительность и разум не теряй.
   Там, из расчёта на разгульный рай,
    всегда есть те, кто вправе приголубить, –
стращала дочку мудрая Эстер. –
   Не дай Бог, чтоб   отец   дочь просвистел!

   Он ветреный в поступках от безделья.
   Я не про крепость тамошнего зелья,
   что щедро выставляется на стол.
   Не  то  ведь мне внушает опасенье,
   что выпьет он излишнего на спор,
   кто крепче из гостей, на пьянку званных,
   а то, что наш барон из чувств коварных,
   как устроитель-плут дуэльных ссор,

   и Пьера спровоцирует на драку.
   Пьер превратится в петьку-забияку,
   про дочь забыв…              – Жена! Что за намёк?!
– А дочку тут же стопчут под шумок
   другие петухи, с другим настроем.
– Не забывай! Нас в замке будет трое:
   я, шпага и Клотильда, но на дочь
   мне не плевать! Превратно не пророчь!

– Чтоб бал не завершился плачем-рёвом, –
по-прежнему напутствовала мать, –
   ты, Клод, не расслабляйся пред бароном
   в двусмысленных уступках. Жизнь ломать
   себе и всем так рано – это глупо!
   Надеюсь, коль знакома колея,
    тебе не  попадёт  под хвост шлея.
Дочь в шутку оскорбилась: – Кто б и хлюпал
    беспечным носом – только лишь не я!

– Слетятся молодые ухажёры,
  так знай: они большие фантазёры
  по поводу распущенности дам.
  Ты, может, отобьёшься, но стыда
  потом не оберёшься. Сплетни-слухи
  легко распространяются от скуки.
  Пусть ты не баронесса, не княжна,
  нам тоже репутация важна.

  Папашу подставлять негоже тоже.
  Нюансы все прошу тебя учесть.
  Чуть что, он, защищая нашу честь,
  спросить с молокососа вправе строже,

  чем тот того заслуживает сам.
  Любой юнец с ещё прыщавой рожей
  считает, что он –  правильный  пацан,
  что может обойтись ему дороже.

  Падёт он в мыслях о пощаде ниц,
  иль нет – Судьбу испытывать чревато…
  Не впутывайся в игрища девиц –
  интригам обучает их сам Фатум.

  Не надо искушать себя вином
  украдкой от отца – по недосмотру
  тот инцидент, что смехотворен днём,
  в ночь тем уже чреват, что входят в моду

  проказы в пьяном виде при луне.
  Ответственность  убога  в игруне,
  ведь ночью входит в силу среди юных
  обычно вседозволенность вдвойне.
  А станут зазывать тебя – ты  плюнь в них!
  Умей при этом дать отвод войне.
  А станут допекать тебя соблазны,
  неведомые плоти до сих пор,
  себе поддайся, мол, на всё согласна…
  но выйди и срыгни блажь в коридор.

  А если не поможет даже это,
  то вспомни слово Божьего Завета.
  А именно: во всём, дочь, слушай мать,
  с которой Богу нечего взимать…
                .                .                .
Чья б ни была бы инициатива
(противилась Эстер или хитрила),
муж вывез дочь на бал, то бишь смотрины,
к барону. Ну, на то он и отец.
Хоть с дочкой и была мать безотрывно,
но ехать отказалась наотрез,
с бароном в  контрах –  домогался  бес.
Забыться бы во сне (ночь – лучший повод),
но чувство одиночества, как холод,
охватывало душу ей со дня
отъезда мужа – вновь не до спанья.

Эстер легла  одна  спать, но конкретно
ругала Пьера, словно был он тут.
«За  ум  бы ты так брался, как за уд»! –
сказала вслух она, в ночь не согрета.
Пока свечной огонь был не задут,
муж как бы ей подмигивал с портрета.

«А был бы дома, пел как соловей…
Бароны не дают, мерзавцы, право,
семье спокойно жить, дышать ровней! –
Эстер уж очень нервно засыпала,
когда муж уезжал на много дней. –

Мои любовь, заботу муж всё чаще
невольно оставляет на потом,
как будто повелел Бог высочайше
на время нам забыть про общий дом.

У Пьера стало больше оснований
вне  дома  жить, чем в холе… и при мне.
Муж где-то там гарцует, дам – навалом,
а ты тут дома чахни и бледней»!..

Весь вкрадчивый, нисколько не бушуя,
Эстер приснился Некто. Перед ней
предстал красавец: «Дочери твоей
грозит беда, чего не  допущу я.
Червя съем без свидетелей и шума.
И  Пьер   твой уцелеет, не робей...»
К утру же встречу странную во сне
Эстер почти не помнила – фиг с ней…
                *                *                *
Рецепт узнай любовного десерта,
когда все чувства смешаны усердно.
Свиданье с милым слаще, чем десерт.
Упрёки получи в свой  адрес,  Свет!

Десерт в избытке?  Тоже  не противно…
Недавно поселившийся сосед
был очень мил, и дрогнула Клотильда:
– Мерси тебе не  зря  скажу за след,
   который ощущать в душе не стыдно.
– Тебе пятнадцать без износа лет!
   Но ты  робеешь,  это очевидно.
– Плутовка ночь при звёздах и луне
   о нас всё знает: по сигналу мне
    впущу в окно, превозмогая усталь, –
у юной Клод и  куклы  на уме,
и рвение поклонника Огюста…

– Прелестница моя, твой голосок
   уже не выдаёт ко мне предвзятость.
  Когда бы я тебе  солгал разок,
  тогда б была оправдана зажатость.

– Сомненье всё… как снял рукой… прошло,
   а чувства, что остались, не остыли.
  С тобой, Огюст, ей-богу, хорошо,
  но ты по нарастающей настырен…

– Сама ещё, как кукла, ты без слов
   игрою глаз умеешь оставаться
  единственной мечтой из грёз и снов.
  Ты – тут богиня, я – лишь гость Прованса!
  Конечно, многих нас, мужчин, авансом
  прельстила плоть богинь и  живость их.

– У вас, у льстящих, что ни слово – стих.
  Общаемся, как где-нибудь в Париже.
– Уместно знать и чудеса святых,
   и то, какие в моде нынче брыжи,
  а ты мне, Клод, дороже всех и ближе.
  Я вновь волос, от Бога завитых,
  лица хочу коснуться, но обижен
  зажатостью твоей.              – А ты напыщен

   (поскольку душу всю не оголишь),
  своим, Огюст, геройством и горишь
  желаньями найти вознагражденье
  везде, где устранишь все загражденья.
  Мужчины  таковы!  Вам  мига лишь
  достаточно, чтоб ринуться в атаку
  на скромницу, кокетку, задаваку –
  да на кого угодно, лишь бы ваш
  любой реализован был мираж!

– Все пальчики твои – изящной формы,
  нежны и в рукоделии проворны.
  Отрадно мне всегда их целовать.
– Хоть каждый от лимона кисловат?

– Клод, я изнемогаю от соблазна
   в присутствии твоём! И как же быть?
– Огюст, беседа, что благообразна
   была доселе про святых и быт,
  сошла на то, что вводит душу в стыд!
  Мечтаешь о грехе?           – Об этом самом.
– Я тоже, но лишь чуть. Господь простит…
   Однажды показавшись горлопаном,
  папаша проболтался в виде пьяном…
  наверно, всё придумал он не сам:
  родиться суждено двум близнецам,
  что стало априори чьим-то планом…
  Мне кажется, ввиду имел  меня он.
  Привязки нет к годам и месяцам,
  но матерью я  стану…                – А к отцам,
  тебе на радость и на утешенье,
  кто  б мог иметь из наших отношенье?
  Папаша не  обмолвился  тогда ж?
– Пробрал и без того меня мандраж…
                *                *                *
Кокетничает женщина не мнимо
и ждёт шагов решительных взамен.
Когда нет слов, то это – пантомима.
Порой так ярок этот феномен,
что может «расширять» границы стен…
Привычно проходя законно мимо
своей слегка задумчивой Эстер
(вблизи которой воздух аж густел)

на всём ходу Пьер словно бы споткнулся,
взор огненно на ней так задержал,
что дёрнулась губа под сивым усом
в улыбке плотоядной: как же жаль,
что он не заглянул сюда пораньше!
А впрочем… и  сейчас  не занят он.
«Нет никого жены на свете краше!
Потрачу время на жену, на дом –

в пути же всё стремглав я наверстаю»! –
решился Пьер и, словно волчью стаю,
неистово все чувства враз спустил,
супруге заходя поспешно в тыл…
            .            .            .
– Поверь, я знаю, Пьер, тебя получше,
   чем сам ты о себе вообразил.
  Прельщаю   снова?   Ну не   полу   же…
  Неси в альков. Ещё б ты возразил!..

  Однако же! Недурственно  сегодня
  напомнил о   себе,   седой бретёр!
  Не знала прежде я, как осень гордо
   способна привнести свой обертон…

– Естественным, Эстер, и откровенным
   я страстно   прихожу   к тебе – один
  и тот же человек. Я кротко верным,
  единственным твоим  устал  быть, блин!

– О, Пьер! Одномоментное влеченье
   простительно любому, даже мне.
  Но ты – одно сплошное исключенье
  из правил и помешан на жене.

– Накроешь ли томящею волною,
   любовных удостоишь ли призов –
  ты словно устраняешь острый зов
  чего-то неизведанного мною.

  Иной любви предвидя времена,
  Эстер, а вдруг ищу я пробужденья?!
– Пьер, искренне отвергни заблужденье,
   что хочется любви, но… вне меня!..

        (продолжение в http://stihi.ru/2025/08/07/2104)