Читая воспоминания о поэте...

  Дождь за окном - долгий, желанный. Запер меня дома. Читаю воспоминания воспитанников детского дома в Никольском, где и провёл свои детские годы Николай Рубцов.
  Некоторые из них нужно просто читать вслух. Не скажу, что не обошлось без слёз. Стоит ещё и ещё раз дивиться, что такая сближающая нас поэзия, делающая нас почти родными людьми, родилась в таких жестоких условиях бытования. Послушайте фрагмент из исповеди Тамары Васильевны Шаниной (Шестаковой). По моему мнению, одно из лучших слов о детском доме, Николе, поэте Рубцове. Оно много оправдывает и объясняет и в детях того времени, и в поведении и жизни поэта:
  "Такое у меня сейчас сложилось впечатление о том времени, что про наш детдом в Николе совершенно забыло тогдашнее районное и областное начальство. Лишь один раз приезжал из области инспектор: рослый, упитанный, хорошо одетый и изрядно подпитый. И, глядя на нас, худеньких и как попало одетых, вдруг пожалел, сказав, что если обидят директор и воспитатели, приезжайте в облоно жаловаться. Через несколько дней после отъезда инспектора Женя Романова собрала 12 ребя и после крика директора на утренней линейке они отправились в Вологду, сбежали из детского дома. На пароходе сердобольные пассажиры собрали деньги на билет и питание ребятам, а в Вологде на пристани их встретили два милиционера и повели в городской детский дом. Там дети прожили несколько дней. Инспектора сняли с должности, директор получил выговор. А дети вернулись в Николу на грузовой машине хорошо одетые, весёлые, сытые, с рассказами о жизни другого детдома, где всё есть и досыта кормят. Нам это было в диковинку. До слёз стало обидно, что я струсила и не убежала, а так хотелось поехать и посмотреть, как же живут в другом детском доме.
  Не так уж далеко мы находились от Тотьмы, а заботу о нас - сиротах - переложило начальство на плечи 16-18-летних воспитателей. И забыли о нас совершенно: ни одежды, ни нормального питания. Частые приказы, окрики, ругань уставших от нас воспитателей, обиды от директора: у него сдавали нервы, т.к. он был контужен на фронте. А ещё воровство взрослых: то уведут корову, обув её в лапти, со двора детдома и лишат малышей молока, то обчистят кладовую с продуктами так, что нечем накормить утром детей; то стащат все запасы одежды и тканей. Поразительно резко мы отличались даже от воспитанников других детдомов. Нас узнавали по стоптанной обуви и по одежде не по размеру..
  В Чуриловском детском доме для детей разных национальностей были приличное питание, одежда и даже музыкальный руководитель. Ухоженные дети часто ездили отдыхать и лечиться на юг. А мы росли как сорная трава подорожник: были лишены элементарного ухода, жили сами по себе! Из музыкальных инструментов была у нас одна старенькая Колина гармошка, под которую мы проводили все праздники и дни рождения. Поэтому никогда не могли занять призового места на смотрах художественной самодеятельности воспитанников в Тотьме, куда нас иногда приглашали".

  Кажется, куда уж хуже... Но - читаем дальше:

  "Холод и голод сопровождали наше детство, откуда было взять сил и здоровья, чтобы поступить Коле рубцову в мореходную школу при постоянном недоедании.
Поразительно, как в таких условиях мы умудрялись выжить, полюбить родную Николу, товарищей до детскому дому, воспитателей и учителей, которые любили нас по-своему и учили уму-разуму, чтобы мы стали честными, трудолюбивыми людьми.
Несмотря на всё, что с нами было в Никольском детском доме, мы часто вспоминаем при встречах малую родину. И Коля, уже взрослый, не зря писал:

Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу...

  Под этими стихами могли бы подписаться все, кто был с ним. И я горжусь, что была среди них. Сколько надо было иметь душевных сил и чувств, чтобы после такого детства писать:

За всё добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью!.."

  Спасибо всем, кто сохранил такие бесценные воспоминания! Они - опора многим нашим мыслям, чувствам, убеждениям.