Один из обрядов

Сегодня горит костёр как-то по особенному, нежно, танцует извивается, манит.
Изящной деревянной ложечкой я подливаю топленого масла в огонь.
Он вспыхивает какой-то глубинной страстью и прорывается полотно междумирья.

Я вижу как знойный, закатный вечер окутывает беседку из мягких шелков. Льётся нежная музыка, не убаюкивающая,  но крадущаяся прямо в душу. В центре большого шатра наполненного теплом и явствами танцует белокожая и белокурая женщина. Он смотрит на неё как на свое сокровище, покровительски мягко. Но по этому взгляду можно легко уловить острый меч, рассекающий плоть нарушевшего границы этого танцующего чуда.

"Моя Майя, тихая и кроткая, с бездонными серыми глазами, как серебряные туманы священной реки..."

Он делал вечернее омвоение, зайдя поколено в реку, в которой омывали свои тела и души все его царственные предки. Сливаясь с ними он горевал, мучаясь,  он хотел бы найти совет, высветлить часть души, что почернела от тяжёлых дум.

Его правление пошатнулось, его мир окутали продажность и алчность людей, рвущихся к власти. Из его династии не осталось никого... И не было у него сына... Ни одна его женщина не смогла зачать, видно боги покарали его род и путь.

И старый хранитель его династии, астролог умеющий читать жизнь по губам мира, шептал ему своим низким голосом. Отдай её... Она оплатит собой тебе новый век и новый путь, тебе откроются все двери, только отдай её. Твои потомки ни в чем не будут нуждаться, правление не прервется,  не иссякнет.

Отдай малое за большее...
Как ему объяснить, что это не выносимо и не совместимо с его жизнью дальнейшей.  Отдать её, это умереть самому, это окунуться в пучину мрака за ней, это когда мир гаснет в глазах, тлеет душа, рваная на осколки.

Он тянул время как мог, он знал ответ, он все понимал. И пока песок времени сыпался в пустоту, он таял сам и прощался с ней в каждом её танце.

Однажды она поняла его мрак, от чего он безучастен стал к жизни. Она старалась сказать ему взглядом, что все понимает и готова отдать свою жизнь во благо империи, как и любой подданный в ней.

Она стала готовится к посвящению...
От этого её танец становился все более пронзительней и тоньше. Боль застилала его глаза. Он попросил убрать её с глаз его.

НЕ мыслима смерть, не мыслима жизнь без тебя, невозможен и ненавистен царственный долг... и я не вижу выход...
Так он стоял поколенно в воде сковарный крепкими цепями долга. И не было сил молиться...