Исповедь начинающего маньяка

Я всегда мечтал убивать людей. Медленно, вдумчиво, тщательно разбирать по кусочкам, превращать живое в неживое. Было живое и — вжик! — нет его. Чем не магия? Волшебство, нечто сродни судьбе, выбранной Пелевиным для Фёдора Михалыча — закусывать души колбасой под водочку. Высшая степень человеческой эволюции. Дань восхищения гению Достоевского, так сказать.

Потом я узнал, что люди, оказывается, умирают. Сами. Без всяких вжиков, примитивно и просто до дикости. Без моего участия. Так какой я, к черту, волшебник?!

И я стал хотеть... А, вы спрашиваете, как можно уже читать Пелевина, но ещё не знать, что люди умирают? Да знал я, знал. Лет с семи, когда прочёл Питера Пена, эту жутко-кинговскую пародию на Карлсона. Но можно знать что-то, давно знать, и прекрасно жить с этим, а потом — р-р-раз! И узнать.

И все, жизнь меняется навсегда, как будто в сердце намертво вбивают клин до самого основания. С каждым годов клиньев все больше, сердце все шире, разбухает все сильнее… И так до тех пор, пока клинья не разорвут его на части, и тогда сердце взорвётся в груди ослепительным красным фейерверком...

Но пока я хотел. Очень хотел создавать человеков. Скручивать энергию в сияющий вихрь и являть миру живое из пустоты, нарушая все законы физики. Но в пятнадцать лет я узнал, как появляются люди. Да-да, по тому же принципу. Процесс показался мне ещё более нелепым и примитивный, но главное осталось неизменным — я опять был ни при чем. Никакой магии.

В моем классе училась девчонка. Страшно некрасивая, просто уродина. Она даже ходила сгорбившись, было очевидно, что её жирное тело омерзительно ей самой. Прыщавое безбровое личико с острым подбородком, тусклые сальные волосы, вечно обкусанные до мяса ногти. И кличка соответствующая — Крыса.

Три месяца Крыса сидела рядом со мной на задней парте, прежде чем я решился. Я начал подбрасывать в её рюкзак записки — каждый день. Я рассказывал, какие у нее красивые глаза, необыкновенная улыбка, очаровательный голос. Я признавался в любви и посвящал сонеты.

Что было дальше, спросите у Цвейга. Я скажу просто — я уничтожил чудовище и сотворил красавицу. Меня распирало от счастья и гордости, я чувствовал себя титаном, творцом. Я соединил в одном акте убийство и творение, я стал магом! Глядя во время урока в её золотистый затылок, я думал теперь только об одном: а работает ли это в обратную сторону?

Я распускал о ней сплетни, пачкал платья, подкидывал в рюкзак тараканов. Я исцарапал все парты грязными ругательствами с добавлением её имени. После того, как я послал её родителям анонимку, где подробно расписал, чем их дочь занимается вместо дополнительных по истории, она два дня не ходила в школу — и только. Ничего не помогало, красота прилипла намертво, как вторая кожа. Всё моё волшебство было бессильно.

Она сидит в подвале, там, внизу, потому что потрепанные страницы Фаулза вернули мне веру. Я слышу её дыхание в своей комнате на втором этаже сквозь все бетонные перекрытия. Я только что вышел из душа, но одеваться мне не хочется. Я смотрю вниз и вижу, как солнечный луч скользит по её пушистым косам. В руках я держу два шара — белый и чёрный. Какая магия победит на этот раз?