Два дня в Ярцево. Глава 8

          Расставание как-то не задалось, наверное, из-за обоюдного чувства неловкости. Виктор Егорович не получил ответ на свой вопрос, но такт и деликатность в столь щепетильном деле не позволяли ему спросить прямо, отчего он душевно мучался, и это очевидно наблюдалось в большом количестве бессознательных неловких или вовсе ненужных движений, с которыми он собирал свой походный армейский рюкзак. Саша же и не мог дать никакого ответа, даже если бы такой вопрос прозвучал. Не было никакого ответа, потому что не было никакого решения, мысли, рождавшие чувства, по-прежнему носились в голове непокорными, неукротимыми тараканами, периодически соскальзывая в сердце, из-за чего оно неприятно щемило.
          - Пойду я – попробовал прощаться Саша.
          - Что решил? – Виктор Егорович прекратил сборы и замер.
          Саша мялся. Хотелось сказать в ответ что-то философски глубокое, но где же го взять?
          - Ничего еще не решил…
          Хозяин постоял несколько секунд, ожидая продолжения, но ничего больше не услышав, не поворачиваясь продолжил неловкие манипуляции с одеждой.
Саша посмотрел на фотографию Ирины Владимировны, все еще стоящую на столе, вспомнил, как во время прошлого отъезда она обняла его, спокойно и нежно. Как сейчас не хватает этого объятия! Вроде бы самая простая вещь, очень часто выполняемая по привычке, ритуально… Но, когда её не стало, осознаешь несравнимую ни с чем важность простых слов и движений, понимаешь жизненный смысл пожеланий, идущих тебе вслед.
          «Как воздух – подумал Саша – когда он есть, мы не задумываемся, насколько он важен, а вот когда его не хватает… Пусто… Пусто и в душе, и в доме, который теперь все стремятся покинуть…». Саша уже спустился с крыльца, когда на пороге показался Виктор Егорович.
          - Документы на дом в шкатулке… Ключ у Насти есть, второй оставлю под камнем у порога…
          Дверь закрылась. Когда Саша подходил уже к калитке, дверь сзади опять скрипнула:
          - Не знаю, что ты решил, только не ошибись, парень. Чтобы потом всю жизнь не пришлось жалеть…
          Возле Настиной калитки насосы сердца стали давить с утроенной силой, отчего в голове появилось постороннее кряканье, а во рту похмельная сухость. Смятение усилили пеленки, плескаемые ветром. Они хлопали, словно отгоняя Сашу от дома и в этих хлестких звуках отчетливо слышалось: «Иди, иди, здесь и без тебя тряпок полон дом!»  Откуда-то выскочил легкий озноб, рассеянность рук, колкие и настойчивые порывы бежать, пока никто не заметил утонувшего в сомнениях юношу.
          «Этого только не хватало! Что значить бежать? Уже убегал… И что это дало? Ровным счетом ничего… Нет, нужно решать, решать сегодня, сейчас! Стучи! Нет, подожди… А вдруг выйдет не она? Если в дом позовут – тогда уже обратной дороги не будет… А Насте что говорить? Банальное «Привет!»… Ага, ты еще начни улыбаться… Глупо как-то получается, столько готовился к встрече и не знаешь, с чего начать… А давай так: «Настя, нам нужно с тобой серьезно поговорить!» Чушь! Как будто непонятно, что я приехал не марками меняться… Что же делать? Что? Еще есть время, есть… Нужно пройтись…»
          Ярцево ничуть не изменилось за два прошедших года. День получался облачным, серая пелена неба чередовалась с хрустящими тучами, на фоне которых носились неутомимые стрижи. Сельские избы насторожились, их окна налились ожиданием непогоды, казалось, они еще плотнее натянули на себя крыши, как мужики в метельный день двумя руками натягивают на голову тертую ушанку. «Даже погода…» – подумалось Саше.
          Село совершенно не заметило его приезда, равнодушно занимаясь своими повседневными делами, настолько не заметило, что даже прохожие куда-то исчезли и в компаньоны на прогулку набился только небольшой, умеренно лохматый пес. Сначала он шел поодаль, но со временем осмелел, разрешил себя погладить, глядя на незнакомого ему человека лихими карими глазами, и уже не отставал до самой церкви.
          «Вот, у батюшки нужно спросить!» - мелькнула мысль, когда Саша за поворотом увидел нависающий над ним свежевыкрашенный притвор. Но не случилось, в церкви раздавались звуки церемонии, басистый голос отца Василия подкреплял хор старушечьих песнопений, а решиться на публичное посещение храма не было ни сил, не желания. Пришлось присесть на лавку возле входа.
          - Да, друг – Саша гладил пса, умостившегося у него между ног, – судьбу не обманешь, сам натворил – сам и расхлебывай…
          Пес поднял голову с раскрытой пастью, в которой весело телепался язык, будто говоря: «Ну так это давно известно!».
          - Ладно, посидим на дорожку, и пойдем каждый по своим делам…
          Лохмандей понял, что вряд ли здесь его пригласят в гости на какую-то вкусняшку, и перекочевал к ноге проходившей мимо женщины, поближе к ароматной и потрепанной хозяйственной сумке.
          «А ты трус, Саня… Боишься – себе-то чего врать… Боишься осуждения, вдруг скажут «чем ты думал?», «да как же так?», «а если?»… Мама, наверное, поймет, а может и нет… Скорее всего поймет, она ведь женщина и мать… С другой стороны – моя жизнь, почему она должна зависеть от мнений или суждений других людей? Хотя мама – она же не другой человек?  Может, я еще просто не готов принимать взрослые решения? Может прав был Виктор Егорович, нужно просто обнять? Прижать к груди и слушать? Что за сумбур в голове…»
          Какой непреодолимой преградой может стать простая деревянная калитка. Просто непреодолимой!!! Саша поплелся к автобусной остановке, понимая, что решения нет, он выглядит глупо и раздавлено. У него не хватает сил не только на разговор, а даже на взгляд. Он не понимает, как нужно подойти к коляске, что делать дальше, будет ли реакция детских рук, что он почувствует, вдруг она случится или не случится. Пространство раскололось, как переспевший арбуз на августовском баштане, в одной его части оказался ошарашенный юноша, в другой – все события, происходящие вокруг.
          На остановке был утренний аншлаг. Зинаида, используя все возможности своей фигуры, наивно прикрывала от парторга два ведра с цветами, которые она приготовила для реализации в городе. Но опытный руководитель сделал вид, что мелкая спекуляция односельчанки «не имеет место быть», и полностью посвятил себя разговору с Ольгой Самохиной, дояркой-передовиком, ехавшей в райком партии на торжественное присвоение ей звания «Мастер животноводства». Поодаль курил Пантелеевич, внимательно слушая соседа Пашку Гаврилова по поводу номенклатуры снастей, которые на его «трешку» следует привезти и магазина «Рыболов и охотник». Светлана Алексеевна, фельдшер, ехала в районную амбулаторию за лекарством, а заодно проведать бабу Олю, лежавшую там с подозрением на язву желудка.
         Виктор Егорович заметил Сашу, без укора, но холодно бросил взгляд и отвернулся. «Ну и правильно! - мелькнула в плохо соображавшей голове мысль, - я сделал бы так же!».
         Иван подрулил автобус почти вплотную к людям, открыл обе двери и сразу же залез под капот с ключом и отверткой. Виктор Егорович помог Зинаиде с ведрами, подал руку Светлане Алексеевне, после чего опустился на свое кондукторское место спереди. Все остальные попали в автобус через заднюю дверь. Саша передал на билет, уселся на пустое заднее сиденье, в самый угол, отвернулся к окну, пытаясь не смотреть вперед, и крепко сжал руки. Почти сразу вернулся Иван, пересчитал деньги, переданные за проезд, и убедившись, что сумма соответствует количеству посадочных мест, плавно направил автобус по маршруту.
          Ярцево небыстро утекало сквозь автобусное окно. Один за одним исчезали из поля зрения солидные дома и маленькие избы, ютившиеся за низкими заборами, убегали вросшие в землю колодцы, опоясанные густой юбкой травы, прощально мычали коровы, привязанные возле двора. Машина нырнула вниз, а сверху на неё величественно смотрели храм, которому отец Василий прошлым летом освежил купола, кудлатые деревья парка и серый монумент памятника односельчанам, не вернувшимся с войны.
          И вдруг среди зеленой гущи, на пригорке показалась маленькая женская фигурка в пестром сатиновом платье, толкавшая впереди себя старую синюю коляску. Девушка остановилась, вынула из коляски ребенка, прижала к себе и его маленькой ручкой помахала уезжавшим в автобусе людям.
          Раньше Саша, как и любой советский студент, был уверен, что время линейно, его течение не зависит от нашего восприятия и не в силах человека хотя бы замедлить размеренный ход. Но сейчас время не просто остановилось, оно сжалось в пространстве и рывком втащило Сашу в маленькую темную комнату, где ютились все события последних двух лет. И сразу же эти события пришли в неимоверное движение, картинки резко менялись, отталкивая друг друга, прыгали вверх и вниз, повторялись, словно искали свое место, правильное с точки зрения объективного времени.
          Каким-то образом Сашка видел перед собой две картинки, наслаивающиеся друг на друга – статическую, с замершими попутчиками на автобусных сиденьях и динамическую, жалящую осколками его собственной жизни. И вдруг из глубины этого вихря, из самого центра водоворота стал появляться четкий рисунок, как бывает в детском калейдоскопе, когда стеклянные камушки складываются определенным образом, неожиданно являя миру симметричный, полный великолепной и ощутимой взаимосвязи орнамент.
          - Стой! – отчаянно крикнул Саша и метнулся в проход. Иван резко нажал на тормоз, пассажиры влипли в спинки передних сидений и оглянулись. – Открой заднюю дверь!
          - Ты что, больной, так орешь? Это же дорога, движение! – водитель обернулся и гневно покрутил указательным пальцем у выбритого виска.
          - Открой – властно произнес Виктор Егорович – и переднюю тоже.
Иван, все еще рассерженный криком, нажал кнопки и двери с характерным скрипом разъехались в разные стороны.
          Саша выскочил на обочину, сердце бешено стучало и в глазах то ли от волнения, то ли от прилива крови появились колючие мурашки. Виктор Егорович отодвинул ногу Зинаиды от ведра и вытащил из него добрую половину цветов.
          - Э-э-э, ты это чего, чего делаешь? – Зинаида от удивления стала приподниматься в боевую позу и потянула руку к своему товару.
          - Успокойся, разберемся – спокойным и уверенным ответом Виктор Егорович усадил женщину и вышел с букетом из автобуса.
          - Возьми – протянул он цветы Саше. – К невесте идешь…
          Саше с трудом удалось обхватить букет левой рукой, а правую он протянул навстречу. Сил хватило только на одну фразу:
          - Спасибо… За всё спасибо…
          Виктор Егорович улыбнулся и крепко пожал Саше руку.
          Автобус скрылся за поворотом, увозя с собой старый мир. Новый мир, в котором теперь прибывал Саша, был совсем другим – незнакомые звуки и запахи, совершенно иные следы на дороге и цвет листьев, неповторимые ракурсы и смыслы происходящих вокруг движений. Как случилось, что в один миг весь огромный ком бессвязных, бесформенных и даже неощутимых мыслей, проявляющихся только в тревожном восприятии любого жизненного события, вдруг превратился в совершенно понятное, прозрачное и от этого очень спокойное решение? Кто бы знал…
          Известно только одно: там, на горке, под неуверенной утренней тенью деревьев стоит Настя с дочерью – а всё остальное неважно! Еще полчаса назад было важно, а теперь нет!!! На первый план спокойно и бесшумно выплывали полностью сформированные мысли, сознание работало с усердием и распорядительностью опытного заведующего складом, всё, что нужно было подтянуть из своего прошлого, зафиксировалось единой картинкой, остальное же сошло под ноги и затерялось в сложном ландшафте сельских троп.      
          Поднимаясь вверх, Саша думал о том, что в колхозе студенту-заочнику обязательно найдется работа, о новой коляске, которую следует купить дочери еще до приезда его родителей, об обручальном кольце для Насти, о свадьбе, на которую они обязательно пригласят Виктора Егоровича и попросят его быть крестным отцом для Сашеньки…
          И о том, что в грустном брошенном доме № 8 по улице Речной снова будет жизнь…