Два дня в Ярцево. Глава 7

          Утро встретило Сашу совершенно новыми ощущениями. Почти исчезли грусть и тревога, которые укладывали его в постель, осталось только смятение, всегда одолевающее человека на пороге важного решения. А Саша не сомневался, что именно сегодня, именно в этот день, каким бы он ни был и что бы при этом не происходило, ему предстоит решить свою судьбу, отрезать этап неопределенности, разделив жизнь на «до» и «после».
          Спускаясь по ступеням крыльца к умывальнику, стоявшему теперь во дворе, Саша увидел хозяина, выходящего из курятника с миской, полной яиц.
          - Доброе утро, Виктор Егорович.
          - Доброе, доброе… Давай, солдат, мыться и за стол.
          Стол был накрыт со все старательностью и традиционным гостеприимством. На нескольких тарелках лежали хлеб, вчерашние разносолы, квашенная капуста, отдельно стояла тарелочка со сливочным маслом и аккуратно нарезанной копченой сельмаговской колбасой. Посередине, как корона на голове монарха, красовалась сковорода с еще подпрыгивающей на ней ароматной и лоснящейся яичницей.
          - Налегай, Саня – хозяин снял фартук, отбросил его на спинку стула, присел, начал было ломать хлеб, но остановился, махнув загорелой рукой:
          - Отставить! Чай забыл, пойдем-ка поможешь.
          По второму чаю решили выпить уже в саду, на скамейке под яблоней. Почти опустошив свою большую в цветах кружку, Виктор Егорович вылил остатки с чайной заваркой под ближайшее дерево, и как ни в чем не бывало, будто в продолжении давно начатого разговора, спросил:
          - И что тебе сказал отец Василий?
          Повисшая пауза была наполнена пчелиным полетом и осознанием того, что утро, легкое, непринужденное утро, закончилось.
          - Много чего… Он слишком мудр, а я слишком молод, чтобы все это понять или даже просто запомнить…
          - Ну что-то же в голове осталось, пусть в общих чертах?
          - Осталось… Всю дорогу к Вам повторял…
          Виктор Егорович ждал.
          - Он сказал, что не кровь делает нас родными людьми, а любовь. И еще сказал, что не бывает чужих детей – есть чужие нам ценности, ложные ценности… И когда я это пойму, вернее, когда поверю в это, всё сразу станет на свои места…
          Мимо двора пронеслась машина председателя, побряцывая своим несвежим железным нутром и оставляя пыльный след с резкими звуками клаксона. 
          - Уезжаю я сегодня, Саня. Навсегда уезжаю.
          - Как? Куда?
          - На родину. Мать уже старая, тяжело ей там одной. Раньше звали ее к нам, но она наотрез отказывалась, мешать не хотела, а сейчас сама зовет. Поеду…
          - А как же дом?
          - Что дом… Дом должен кипеть жизнью, наполняться смехом, строить планы на будущее, ему нужны веселые гости, огонь в печи, детские шалости… А так – это консервы для шашеля… Дом я отписал Насте – Виктор Егорович стальной непреклонный взгляд прямо в сашкины глаза, - ей и вашей дочери…
          Саша поднялся со скамьи, поставил на нее недопитую кружку, отвернувшись, потянулся к ветке, зачем-то сорвал с нее лист и стал его мять, ощущая теплый сок на руках. Так и не решившись обернуться к хозяину дома, он нагнулся к цветам у дерева, окутавшими его ствол пестрым воротником:
          - А Вы уверены, что нашей?
          Виктор Егорович опять достал сигареты.
          - Я солдат, Саня, старый солдат. А у солдата весь день по уставу от побудки до отбоя расписан. Делай, как предписано, выполняй приказы командира и будет тебе почет и уважение. А жизнь другая… Не значит, что в ней нет правил, свобода всегда должна быть ограничена нравственностью, и все же она другая. Нам самим приходится отдавать себе приказы, а это куда сложнее. Из десятка видимых решений выбираешь одно, и в конце концов, именно правильный выбор делает из нас личность… Я не батюшка и скажу, как понимаю… Если ты любишь человека, значит будешь ему верить. И никогда не может быть иначе… Только мать знает, чья у нее дочь, только ее сердце точнее всех атомных часов может определить момент, когда это произошло. И если Настя говорит, что дочь твоя, то все остальное не может иметь никакого смысла. Или ты думаешь, она просто так назвала дочь Александрой?
          Виктор Егорович говорил короткими, рубленными фразами, не сбиваясь и тщательно выстраивая интонацию. По всему было видно, что эту речь он готовил заранее, очень заранее, может всё это время, ожидая, что на пороге его дома вновь появится бывший солдат, неожиданно ночевавший у него два года назад.
          - Теперь дело только за тобой. Победят сомнения – можешь оступиться и предать. Оставишь любовь – увидишь верное решение.
          Саша повернулся.
          - А что, если через месяцы или годы сомнения снова вернуться?
          Пауза повисла над садом, над всем двором, над очаровательным в своей неповторимости утром.
          - А ты не меряй жизнь годами и месяцами… Меряй рукопожатиями, добрыми словами, объятиями. Всем, что приносит радость тебе и тем, кого ты любишь. Время ведь не расстояние между стрелками часов, Саня, и не количество намотанных кругов по циферблату. Время – это тот момент, в котором мы ощущаем себя настоящими... Когда верим себе и другим… Попробуй!
          И Виктор Егорович протянул Саше повернутую вверх ладонью руку.