Два дня в Ярцево Глава 5

          Саша был простым советским ребенком. Он жил в двухкомнатной квартире на третьем этаже пятиэтажного дома, и окна его спальни, которую он делил с сестрой Ниной, выходили в общий для еще трех таких же домов двор. Дворы… Любое детское воспоминание рисует двор в ярких солнечных бликах, с обязательным чириканием вездесущих воробьев, ветром, кружащим вокруг деревянных песочниц и стариком-ветераном, залезшим под капот ветхого автомобиля. Они так похожи своей индивидуальностью и так легки в мимолетном восприятии. Наверняка, каждый такой двор имел длинный деревянный стол из тесанных досок с двумя лавками, за которым собирались пожилые любители домино и элита дворового пенсионерства – шахматисты.
          Когда вечер уплотнял пространство возле стола и обе гильдии пропорционально делили его для своих игр, в окна домов доносились внезапный смех, крики «рыба» и приятный далекий запах табака. Если кто-то из доминошников со всего размаху ударял рукой с последней костью о стол в знак эффектного окончания партии, у шахматистов подскакивали старые деревянные кони и офицеры, внося весьма заметную и порой неприятную корректировку в развитие дебюта. Возникало едкое замечание и искреннее извинение, но такая традиция внутридворового политеса особо не отягощала представителей обоих сообществ, наоборот, придавала ожидаемого контраста всему игровому вечеру.
          Днем стол атаковала детвора. Старшие и более опытные в развлечениях мальчишки вооружались ржавыми, но еще острыми гвоздями, и лавки превращались в резную поверхность, на которой можно было прочитать имена почти всех девчонок, живших в квартале. И хотя бы у одного «резчика» обязательно было увеличительное стекло, с помощью которого он украшал выжженными татуировками все деревянное, что попадалось под руку. Остальные дети в это время завороженно смотрели на работу солнца и с благостным восхищением вдыхали сладкий и едкий дым.
          Почти посередине Сашкиного двора стояли бок о бок несколько гаражей с железными крышами, и их подпирали раскидистые клены. Могучие ветви были до блеска отполированы детскими штанами и коленками, а когда в азарте игры мальчишки прыгали с деревьев на крыши, резкий канонадный гул пугал голубей, отдыхавших на чердачных карнизах домов. Сразу же с балконов вниз летели крики владельцев машин и обеспокоенных мамаш, кто-то немедленно и безапелляционно загонялся в дом, но почти никакого эффекта на остальных такие дистанционные экзекуции влияния не оказывали, и цикл дерево – крыша гаража – земля периодически продолжался.
          Осенью опавшая желто-красная листва равномерно покрывала площадки возле гаражей, и дворник, ворча, но со знанием дела, практически не выбрасывая изо рта папироску «Казбек», сметал пестрые кленовые лапти в кучи. Особенно трудно старику давались узкие межгаражные пространства, но заслуженный коммунальщик не сдавался, проявляя в этом деле изумительную изобретательность в использовании инвентаря. Периодически битва за чистоту двора приостанавливалась, и дворник, поглаживая седые усы и смакуя очередную папиросу, присаживался на скамейку возле стола, смотрел по сторонам и вверх, на развешенное по балконам белье и оконные занавеси, на старушек, возвращающихся из молочно-булочного похода.
          Через оберегаемый им двор спешили люди, их кусали за ноги осенние листья, отступая к краям мясистых луж, и забегавшие собаки пили из этих луж и тоже уносились по своим важным делам. Сменялись времена года, поколения людей, вчерашние дети становились родителями, и их истории держались в цепкой еще памяти дворового стража, иногда вырываясь наружу в быстрых утренних диалогах. Почти всегда перекур старика заканчивался одной и той же мыслью – этот двор и есть его жизнь, причудливая, но богатая на события, в которой все крутилось вокруг его метлы, и были в этом круговороте и радости, и огорчения, и какой-то особый смысл, высеченный простым многолетним трудом в самом времени.
          В этом дворе Саша познал первые уроки жизни, которые обычно случаются у всех мальчишек. Как и многие дети, он забывал в песочнице свою любимую красную лопатку, которую потом приходилось с боем отбирать у более внимательной соседской Валечки. Он падал с Колькиного велосипеда, благожелательно разрешенного хозяином для небольшого проезда исключительно по двору, а потом бежал домой, прижимая ладонью окровавленную пекущую коленку. Здесь же он впервые подрался с одногодком Сережкой Полтаниным, который рассказал матери, будто бы видел, как Сашка курил за гаражами, а это была чистейшая, рафинированная ложь. В родном же дворе, на изрезанной лавке случился его первый неопытный и неожиданный поцелуй с той самой Валей, ставшей довольно привлекательной и бойкой девочкой. Из этого двора его провожали в армию, и захмелевший Сережка Полтанин, свисая с дружеского плеча, клялся, что через несколько дней и его заберут в армию, хотя все знали, что по болезни позвоночника он был признан негодным к строевой службе.
           По сути, до армейских казарм, полевых учений и кирзового запаха быстрых солдатских ночей, весь Сашкин мир ограничивался школой и двором, с редкими репликами походов в музей, кино и летними вояжами на реку. А сейчас он моментально расширялся, бросая вызовы и ставя непосильные задачи! Мир атаковал, проникая в неизвестные ранее глубины души, превращая привычный оборот вещей в непроглядную и порой болезненную круговерть событий. И не было опоры, не было теплого очага, который мог согреть его от утомительного, беспощадного, холодного своей правдивостью ветра, не за что было зацепиться в вихре противоречивых эмоций. Александра несла вперед отчаянная сила, как несет маленькую птицу, неспособную крохотными крыльями преодолеть напор навалившегося урагана.