Два дня в Ярцево. Глава 3

           - Есть кто дома? – Саша постучал по деревянной калитке.
           Почти сразу дверь дома отворилась и на пороге возникла маленькая девичья фигурка, вытирающая полотенцем руки. Она охнула, слетела по ступенькам крыльца, и придерживая одной рукой неглубокое декольте цветастого сатинового платья, а другой – его подол, побежала по дорожке, практически не глядя себе под ноги.
           - Я Настя, это я тебе писала – большие голубые глаза взглядом ушли в сторону клумбы и почти сразу вернулись назад.
          - Ну, а я Саша, тот, что тебе отвечал.
          Наверное, Настя не подходила под стандарты женской красоты. В ней никак не проявлялись стать или дородность, так отчетливо видные в Ирине Владимировне, не было отточенности форм и жестов, свойственных глянцевым обложкам женских журналов. Но красивыми бывают не только розы! Упадите на лугу и посмотрите на солнце сквозь клевер – он необычайный, удивительный, с тонкой и теплой энергией, вкрадчивым ароматом и притягательной кротостью, которой не найти логичного объяснения, обязательно пропитанный нежной силой, живой силой, осязаемой... Красивыми бывают не только розы!
           - Ну что же мы стоим, проходи в дом.
           Дом был небольшой, но чистый. Небогатая мебель укрылась домоткаными скатертями, вязаными салфетками, плетенными покрывалами, накидками на подушки и вышивными занавесями.
           Опершись на трость, в печь заглядывала, как догадался Саша, бабушка
           Насти, проверяя готовность какого-то блюда в горшке.
           - Бабушка, у нас гости – Настя обернулась, - моя бабушка Настасья Терентьевна.
          - Саша.
          - Вот как хорошо ты пришел, прямо к столу. С пылу-жару, как говорится. Давай, Настенька, собирай-ка гостю, чай, проголодался в дороге, в скорости и мать подойдет.
          - Сейчас, - Настя потянула Сашу в другую комнату, где на кровати сидел ее брат.
          - Это Павлик. Павлик – это Саша…
          Настя вдруг замешкалась, потом подошла ближе и совсем тихо сказала:
          - Возьми его за руку…
          И будто упреждая вопрос, добавила:
          - Ему так будет легче тебя узнать…
          Сразу же вспомнился разговор в автобусе. Павлик осторожно сжимал складки армейской формы, а Саша попробовал представить, что таким образом пытается узнать мальчуган, который мог видеть мир только руками. Он даже на минуту закрыл глаза, стараясь перевести тактильные ощущения в информацию о человеке, распознать Павлика по движениям, мускульной силе, остроте и осторожности ощупывающих его пальцев.
          Павлик тем временем поменял руку в Сашиной ладони, а высвободившую стал небольшими шажками продвигать к локтю. Настя вопросительно посмотрела на Сашу и не увидев никакого солдатского возражения, сказала Павлику:
          - Можно…
          Мальчик старательно ощупал погоны, перешел на пуговицы и с особым восторгом задержался на значках, обследуя каждую деталь по несколько раз.
          - Это медаль? – вдруг спросил он, продолжая ощупывать парашют с висящей на нем бирюлькой.
          - Ну как тебе сказать, - вдруг в Сашиной голове возникло ясное решение, - конечно медаль!
          Он расстегнул китель, быстро открутил значок и не задумываясь пристегнул его к рубашке Павлика:
          - Теперь она твоя!
          - Правда? – мальчик обеими руками начал гладить свой трофей, а потом с неожиданной силой притянул Сашку к себе и обнял за шею.
          - Я теперь как настоящий солдат? – прошептал он в самое ухо.
          - Самый настоящий, можешь не сомневаться!
          - А можно я бабушке покажу?
          Настя взяла брата за плечи, потом за руку:
          - Давай отведу…
          Павлик высвободил свою руку, решительно, но не грубо.
          - Не надо, я сам!
          Он нащупал дужку кровати, привычными, но всё равно осторожными движениями быстро достиг стены, а вдоль нее уже и дверного проема. Там он неожиданно обернулся:
          - Я же солдат.
          - Солдат, солдат – быстро согласилась Настя.
          - Ба! Ба! Ты где? Гляди, чего у меня есть!
          Павлик ушел, а девушка обернулась к Саше:
          - Спасибо…
          Еда из русской печи – это нечто! Городскому парню, вернувшемуся с «казенных харчей», невозможно даже было представить такой гастрономический шедевр. Угощение было не просто вкусным – душистым, с ароматом огня и березового сока. А может быть на Сашу так подействовала застольная атмосфера: все женщины наперебой предлагали ему попробовать очередное блюдо, а мама Насти, Анна Ивановна, долго расспрашивала парня за город, в котором он родился и вырос, за армейскую службу, любимых артистов и песни, которые ему нравятся. После ужина было принято решение отправиться на танцы.
     Кто хоть раз бывал на сельских танцах, не может не признать, что это центральное событие вечера для всего населения. Молодежь приходит не столько потанцевать, сколько поучаствовать в «любовных интригах», внимательно наблюдая за отношениями, которые складываются или только намечаются в парах. Пожилые женщины, сидя на лавках и отмахиваясь ветками от комаров, больше похожи на статных дам с веерами, обсуждающих дворцовые события во время весеннего бала. Их мужики курят неподалеку, а если судьба, то могут украдкой полакомиться домашней наливкой под рассуждения о пагубности империализма или азартные рыбацкие истории.
          Старшая детвора, из тех, кому уже позволительно шляться по вечерам, пытаются танцевать у края площадки, за кривлянием стараясь скрыть свое неумение двигаться или слышать музыку.
          Группа молодых людей, куривших у входа, нервно поглядывала в сторону Насти и Сашки. Особенно наэлектризованным выглядел коренастый, слегка лопоухий юноша в ковбойской рубахе, то и дело отхлебывавший пиво из бутылки.
          - Пойдем отсюда – резко сказала Настя.
          - Чего вдруг? Из-за этого? – Саша кивнул в сторону ребят.
          - Этот Витька дурачок, причем дважды.
          - Даже дважды? – улыбнулся Саша.
          - Дважды. Во-первых, он почему-то уверен, что я должна в него влюбиться, а я его презираю.
          Настя с тревогой посмотрела в Витькину сторону.
          - Ну а во-вторых?
          - А во-вторых… Пошли!
          - Ты думаешь, я его боюсь?
          - Думаю, нет… А он может и боится тебя.  Поэтому не будет драться с тобой один на один, а приведет всю свою банду.
          - С бандой мне, конечно, не справиться, но и убегать я не стану.
          - А кто говорит убегать. Мы с тобой просто уходим гулять. Ты же не откажешь мне в таком скромном желании?
          Настя улыбнулась с той хитринкой, которую мужчины часто принимают за женское коварство, но за тысячи лет так и не научились ей противостоять. Саша взял Настю за руку, и они пошли через парк, выходивший прямо к сельской церкви, опекаемой довольно молодым еще отцом Василием. Как только они приблизились к церковной калитке, позади них послышался не быстрый, но все же приближающийся, перебиваемый матом топот.
          - Побежали! – Настя схватила Сашин рукав и со всей силы стала его тянуть к себе.
          - Я не побегу. Ты иди, а я приду позже.
          - Я тебя прошу – Настя почувствовала, как к глазам побежали слезы – хватит мне одно героя в семье!
          - Настя, пойми – ну не могу я бежать. Не этому нас в армии учили. А ты иди домой, не бойся, ничего они со мной не сделают.
          - Нет, я тебя не брошу.
          Глаза Насти были полны тревогой, отчаянием и предчувствием неотвратимой опасности, которая приближалась к ним из темноты парка. В этот момент скрипнула дверь церковной дворовой постройки и на ее пороге появился отец Василий, державший в руке старое эмалированное ведро.
          - Батюшка – закричала Настя, - батюшка, можно к Вам на минутку?
          - А, Настенька – узнал ее батюшка, - конечно, сейчас отворю.
          Калитка открылась как раз в тот момент, когда на площадку перед воротами почти вбежали с десяток разновозрастных ребят под предводительством хрипло дышащего Витьки.
          Отец Василий быстро оценил ситуацию, пропустил во двор Настю и Сашку и встал на проходе. Саша пододвинулся к нему ближе, рукой отодвинув Настю себе за спину.  Отец Василий посмотрел на него с чувством удовлетворенности, затем обернулся к ребятам и спросил:
          - Вы что-то хотели, молодые люди?
          Витька засопел и стал растеряно мычать, а сзади раздался более осмысленный ответ:
          - Гуляем…
          - Молодцы, погода как раз хороша для вечерних прогулок на свежем воздухе. Ну, ступайте с Богом – священник быстро их перекрестил, зашел во двор и стал запирать калитку.
          Витька опять засопел и начал что-то шептать своим друзьям. Те стали отрицательно мотать головой и двинулись в сторону танцплощадки. Попытки атамана зафиксировать свое войско в боевом порядке не увенчались успехом – авторитет отца Василия был в Ярцево вещью весьма ощутимой, и если помятые бока залетного солдата односельчане еще могли понять, то агрессию в сторону батюшки ни за чтобы не простили. Недовольный Витька, закурив, поплелся за остальными. 
          - Ну, Настенька, представь мне своего спутника – сказал отец Василий, когда они все втроем присели на лавки у крытого стола под большой липой во дворе.
          - Отец Василий – Настя рукой указала на священника, затем перевела ее к своему гостю – Саша.
          - Очень приятно, Саша.
          - И мне.
          - А раз так, давайте отметим встречу и за знакомство выпьем – батюшка подмигнул и добавил – чаю.
          Вечер действительно был хорош. Хозяин вынес не только чайник, варенье и печеньки, но и раздал всем теплые кофты. Несмотря на то, что отец Василий был очень комфортным человеком, беседа все же не клеилась – Саша никак не был готов к пребыванию на территории церкви, комплексовал и конфузился, что он, комсорг роты, сидел на пороге культового заведения и пил чай с его служителем. Отец Василий, видимо почувствовав игру сомнений, сделал небольшую паузу, поставил чашку и посмотрел Саше в глаза:
          - Для человека нет ничего постыдного или незаконного в чаепитии со слугой божьим, а христиане такие же люди из плоти и крови, как комсомольцы. У нас религия не запрещена государством, Саша, и среди моих прихожан есть даже члены партии, хотя, по правде говоря, это у них не приветствуется. Но иногда и им можно. Настенька, вот, не христианка, и я не пытаюсь ее склонить к нашей вере.   
          - Крестик нацепить много ума не нужно – с гордостью произнес Сашка.
          - Ты прав – спокойно ответил отец Василий, - абсолютно прав. Дело не в том, что ты повесил на шею, а в том, во что ты веришь. Нужно думать шире церковных обрядов, Саша. Вот Серафима – отец Василий поднял от ног пестрое, в меру пушистое и упитанное создание с разными по цвету глазами – хоть и кошка, тоже создание божье. Надеюсь, ты не думаешь, что, совершив над ней святой обряд крещения, я сделаю ее христианкой??? Мы же говорим – христианская вера…
          Отец Василий стал гладить мурчащую в блаженстве Серафиму, хитро глядя прямо в юношеские глаза в ожидании ответа.
          - Ну, так младенцы, которых Вам приносят на крещение, мало отличаются от Серафимы, я имею в виду по развитию. Конечно, человека нельзя сравнивать с кошкой, но какая же у этих несмышленышей вера?
          - А ты неглупый парень, я смотрю. И быстро улавливаешь суть. При крещении младенец не получает веру – он открывает дверь в нее. Символическое начало пути.  А уже все мы, христиане, будь то родители, духовные отцы или просто добрые люди, поведут его по этой дороге. И если на своем пути он почувствует свое несогласие с предложенным направлением, никто его не осудит и не предаст – дело, как говорится, добровольное.
          - Значит, Вы признаете, что есть и неверующие люди?    
          - Нет, не признаю – отец Василий ничуть не смутился вопросом, лишь задумчиво улыбнулся, словно подсчитывая, сколько же раз ему приходилось на него отвечать. - Все верующие. Просто одни верят, что Бог есть, другие верят, что его нет… Ты, наверное, думаешь, что в церкви главное молитвы, ладан да горение свечей..? Главное – дать человеку надежду, что жизнь может измениться к лучшему… И возможность эта в твоих руках!
          - А я думал в руках Бога?
          - Давай на простом примере. Когда ты приходишь в столовую, кто там приготовил еду?
          - Повара – без раздумий ответил Саша.
          - Верно, повара. А кто выбирает блюда для своего обеда???
          - Ну… Тот, кто пришел.
          - То есть – сам человек. Так и здесь – Бог создает разные условия, а человек их выбирает. Только если в столовой ты оперируешь принципом «нравится – не нравится», то в жизни принцип совсем другой – «правильно - неправильно». А как ты понимаешь, что тебе нравится блюдо? – вопрос был риторическим и отец Василий не стал дожидаться ответа – правильно, ты раньше уже его пробовал. Другими словами, ты знаешь, каково оно на вкус! Точно так же и с нравственным укладом – человеку нужно определиться по шкале «правильно-неправильно», знать социальные последствия каждого своего поступка. Но есть более точное слово – «верно». Почему оно точнее? Да потому что речь идет не о вкусовых предпочтениях, а о моральном законе, и здесь глубокое и всестороннее знание позволяет человеку твердо верить в то, что он всё делает правильно. Вот и получается, что вера наша – это собственное отношение человека к тому, что происходит в его жизни.
          Странно, но Саша не почувствовал какого-то отторжения от разговора, даже не было ощущения религиозного наставления – нет, наоборот, хороший разговор. О жизни, ее смысле, ее тонкостях, пусть и через призму христианской религии. Появился интерес к спокойной интонации отца Василия, к его манере подтверждать важные моменты беседы движением рук, к готовности приводить простые примеры понятными любому человеку словами.
          - Вы говорите, что это дело каждого, а все приходят в церковь. И молитвы у всех одинаковые.
          - Куда кому ходить – решаю не я, а сами люди. Если им интересно общаться с Богом сообща, почему этому нужно противиться? А молитва… Молитва не может быть одинаковой. Она не застывшая форма, а постоянный диалог человека с Богом. Но человек все время меняется, приобретая новые знания и опыт. Иногда мига достаточно, чтобы перевернуть свой взгляд на весь мир, на некогда привычные тебе вещи. Живое общение! Научись разговаривать с Богом, поверь, что он слышит тебя, и любые слова вашего диалога станут молитвой… Да, мы учим людей христианской этике общения, но даем им направление, основы, фундамент, если хочешь, никогда не запрещая человеку подбирать для выражения мысли свои собственные слова. В Евангелии написано, что ты можешь разговаривать с Богом, оставшись один в затворенной комнате – и будешь услышан… Кто тебе сказал, что Бог есть только в церкви?
          - Зачем же тогда нужна церковь? – Саше казалось, что такой вопрос был вполне резонным и уместным.
          - Зачем нужна церковь… - настоятель не торопился с ответом, пододвинул к себе блюдце и медленно опустил на него стоявшую рядом чашку. – Вы думаете, церковь – это чтение библии, еженедельные службы и звон колоколов? Нет, молодой человек, такой взгляд слишком примитивен. Людям нужен некий ларец, в котором хранится нравственный закон всего народа, хранится в поколениях, незыблемо и верно. Как любой ларец, особенно такой ценный, он красиво, даже богато оформлен. Но ценность его как раз не в оформлении, а в знании, находящемся внутри, в мудрости, собираемой предками годами великих и порой жутких событий. Ты же наверняка слышал про закон божий?
          - Но сейчас закон государственный, советский.
          - Возможно, я тебя удивлю, но ты прав – сейчас советский. А был до этого царский… Государство, Саша, лишь инструмент, определяющий правила взаимодействия членов общества. И любая государственная власть является внешним фактором по отношению к человеку, понимаешь? Нравственный закон же наоборот, работает изнутри, и действует одновременно с внешним давлением. Но если на минуту представить, что люди стали настолько нравственно широки и непреклонны, что им не нужен внешний государственный закон, они и без него знают, что делать и как поступать – по велению сердца, из-за внутренней невозможности поступить иначе, воспротивиться в своих действиях нравственному закону внутри себя? Ведь, по сути, предлагаемый нам коммунизм есть ни что иное, как новая форма взаимоотношений в обществе, основанная именно на небывалом уровне нравственности человека. Власть, основанная на искреннем, осознанном стремлении, а не на страхе наказания.
          - И что, тогда преступников наказывать не будут?
          - Я немного о другом… Государство карает человека механически, ограничивая его свободу или лишая материальных благ. Возможности инструмента имеют предел. Но никто так сурово не способен покарать человека, как он сам – нравственный закон имеет небывалую силу, если он воспринимается человеком как сущность жизни, а не требование других людей. Да и неотвратимость наказания… При определенной сноровке или стечению обстоятельств механического наказания можно избежать. Нравственного – нет! Внутреннее осознание пагубности совершенного, жгучее понимание собственной вины перед людьми всегда будет с тобой, каждый день, каждую минуту… Не зря ведь люди говорят «от себя не убежишь». Слышали?
          - Да – в один голос ответили Настя и Саша.
          - Два закона работают по принципу сообщающихся сосудов, надеюсь, вы хорошо помните его из школьной программы. Чем больше в человеке нравственного начала, тем меньше ему необходима внешняя корректировка, и наоборот, чем безнравственней человек, тем государственный закон должен быть к нему внимательней. У нас нет идеологического противоречия с советской властью, лишь небольшая разница в формулировках – кто-то называет внутренний кодекс человека нравственным законом, другие же предпочитают законом божьим…
          Отец Василий старался подбирать слова не из боязни вступить в конфликт с законом, ему важно было донести правильный смысл. Но чтобы не смущать молодых людей подозрениями в некой противоправности беседы, он решил добавить вопрос:
          - Неужели вы думаете, что если бы церковь была врагом советского человека, её бы не запретили? После всего, что произошло в первые годы революции, так думали многие… Но мы есть, и возможно именно потому, что человеку нужен закон внутри себя… Ладно, что-то я разговорился, давайте-ка лучше еще чайку!       
          На прощание Отец Василий осторожно и тепло обнял Настю, потом еще раз поймал солдатский взгляд:
          - Может, по сану мне и не положено, Саша, но по-человечески скажу – все равно, какой ты веры, важно – во что ты веришь. Если мы верим в одно и тоже и поступаем по одним и тем же нравственным законам, то хотим того или нет, мы с тобой единоверцы. И как мы себя при этом называем – христиане, славяне, комсомольцы – не суть, природа вещей от этого не меняется…
          Недалеко от тропинки, ведущей к дому, пожилая вишня раскинула свои ветви, проникая в ночь неподражаемым ароматом.
          - Как пахнет – пропела Настя, - пойдем ближе.
          Сашка долго стоял и смотрел, как маленькие нежные руки поднимали ветви и тянули их лицу, как луна отражалась в каждом цветке и ее свет стекал по ладоням, как ароматом полыхнули девичьи щеки, как листья, подобно крыльям мотылька, трепетали на ночном ветерке, воображая полет... Волшебство летало в ночи, незаметное и всепроникающее диво… Саша сам не понял, как обнял Настю и прикоснулся к ее губам. Танец любви закружил их хмельные головы, увлек под дерево, перемешав стыд, влечение, дрожь, прикосновения, и уже было все равно, где находится Вселенная – её центр был здесь, внутри ароматного шатра, и нет такой силы, которая могла бы вернуть их обратно под открытое звездное небо… 
          …Утренние проводы гостя были милыми и недолгими. Настасья Терентьевна собрала дорожный тормозок и заботливо упаковала его в солдатскую сумку. Анна Ивановна просто пожала руку, пожелала удачи и по традиции попросила присесть «на дорожку». Уже сидя, Сашка обнял и прижал к себе Павлика, а когда все поднялись, взял его руку, уверенно пожал ее и громко произнес:
          - Остаешься старшим, солдат.
          Павлик притронулся к своей медали и кивнул.
          Пока Настя ждала на улице, Сашка заскочил попрощаться с гостеприимными хозяевами ночлега и оставить им свой адрес. На остановку шли, взявшись за руки, а потом стояли чуть впереди автобуса, отдельно от кучки пассажиров, собиравшихся в райцентр.
          - Ух, и глазища… Только все в слёзках… Дай вытру – и Саша прижался губами сначала к одной щеке, потом ко второй, – вот так лучше.
Настя положила обе руки и голову на Сашкину грудь. Он обнял и её и стал шептать:
          - Родители меня тоже ждут, мама просила, чтобы я не задерживался. Я как только приеду, сразу тебе напишу. А хочешь, прямо в поезде начну писать письмо, хочешь?
          Девушка не ответила, только закивала головой, все еще пытаясь успокоиться.
          - Ну вот, и потом буду писать часто-часто…
          Настя оторвала голову и посмотрела вверх на Сашу, долго не решаясь спросить:
          - А когда приедешь?
          - Сейчас я не могу тебе это сказать. Ты же понимаешь – два года служил. Нужно понять, что там дома…
          - Но ты же приедешь? – в словах чувствовалась и тревога, и мольба, и сокровенное девичье желание всегда быть рядом с любимым.
          - Не знаю – улыбнулся Сашка и сразу же добавил, - если только будешь сильно-сильно меня ждать.
          - Я буду, буду!
          Сашка прижал Настю к себе. Так они и стояли, пока Иван, задержавший отъезд на несколько минут, дважды надавил на сигнал.