Дары волхвов

                Середина семидесятых

У Веры была шапка. Лисья. Рыжая пышность, доставшаяся, как нечаянная милость, от тетушки Клавы. "Стасик, ты понимаешь," – говорила она, поглаживая мех, – "это ведь не головной убор. Это – статус. Почти что «Волга». Без очереди, само собой." Шапка эта была вызывающе роскошна, кричаща, и лежала на Вере, скромной студентке в драповом пальтишке – ватном одеяле после стирки, – как инородное тело. Носила она ее редко, больше любовалась, как на икону, втихаря. "Боюсь," – вздыхала она, – "выйду – и тут же, в переулке темном, кто-нибудь сорвет. И убежит." Маша, подруга многоопытная, советовала: "Верка, пришей резиночки! Под подбородком крепи." Вера фыркала, отмахиваясь: "Маш, тогда уж и варежки на резинках подавай. Я что, малый ребёнок? Нет уж. Лучше уж не носить тогда мою «лису» вовсе." Резинки казались ей унижением, вровень с очередью за туалетной бумагой.

А Стас... Стас жил музыкой. Храм его – угол в коммуналке, где хрипели The Beatles, орал Deep Purple, и царили, конечно, боги – Pink Floyd. Бредил пластинкой «Dark Side of the Moon». Достать такую – только у фарцовщиков. За деньги бешеные.

Идея родилась у Веры. Где? В очереди. За селедкой "иваси". Где же еще? Продать шапку. Мысль кощунственная. ("Тетя Клава в гробу перевернулась бы!"). Но глаза Стаса, когда он говорил о гитарном соло в «Time»... Светились. Так, как не светились даже у передовиков производства, получивших премию – двадцать пять рублей пятьдесят копеек.

Комиссионка на Ленинском. Тетка за прилавком, лицо – невыглаженная простыня, увидев шапку, перешла на шёпот: "Оформлять не будем. Сто двадцать – и сразу." Понятно было: шапка уйдет тут же минимум за двести. Сторговались на ста сорока. Хватило. И на «Dark Side», и на «Wish You Were Here». Фарца, конечно, рулит. Стас, думалось Вере, будет счастлив. Как мальчуган на кремлевской елке.

Стас же переживал свою драму. Достойную шекспировских страстей. Гордость его – проигрыватель «Technics». Японский. Чудо техники. Достался столь же случайно, как Вере шапка. Сосед дядя Миша, человек с глазами, вечно мутными от «Столичной», уговорил "погонять" Стасов «Иж». Результат предсказуем: мотоцикл стал абстрактной скульптурой у подъезда. В компенсацию (и главное – милиции избежать) дядя Миша всучил Стасу проигрыватель. "Бери «япончика»! Уж точно лучше «Веги»!" Дядя Миша был моряком. Ходил в "загранку". А пил только между рейсами.
И вот теперь Стас смотрел на "японца" – источник божественных звуков в мире ширпотреба. Продать? Жалко, другого ведь не купит. Но Вера... Мерзнет она в своем пальтишке! Ей нужна шуба. Теплая. Лисья. Чтобы прийти в Большой – на «Щелкунчика», насчёт билетов он уже почти договорился! – и чтобы все ахнули.

Продажа "японца" принесла неожиданно много. Хватило не просто на шубу. На шубу канадскую. Лисью! И билеты в Большой легли в карман, как слитки. Золотые...

Новый год. Коммуналка. Треск «Голубого огонька» из соседней комнаты. Запах оливье. Волнение густое, как холодец, который ну никак не застынет.

– Стас, это тебе... – Вера протянула заветно шуршащий пакет.
– Вера... – Стас вручил ей огромный тюк, перевязанный веревкой. – Это... чтобы не мерзла. И могла... – кашлянул смущенно, – ...вместе с шапкой твоей лисьей носить.

Разворачивали торжественно. Как Ленинскую премию вручают. Вера вскрикнула – рыжая роскошь шубы. Стас остолбенел – пластинки. Дорогущие. Повисла тишина. Густая. Липкая. Как варенье. Лишь хриплый баритон Кобзона из соседней комнаты.
– Чего же мне теперь с этими пластинками без проигрывателя делать... – растерянно вздохнул Стас.
– Как без проигрывателя??? А-аааа! – догадалась Вера. – Продал!
– Чтобы купить тебе шубу... к шапке... – объяснил Стас.
– Шапки тоже тю-тю! – расхохоталась Вера. – Продана!

– Мой «Техникс»... – прошептал Стас, виски потирая, будто галлюцинацию стирая. – Твоя шапка... Ирония судьбы?
Смотрели друг на друга. На ставшие ненужными дары. Как сапоги летние в январе. Абсурдные памятники собственному великодушию.

– Знаешь, – сказала Вера, натягивая шубу новую поверх свитера старого с оленями, подойдя к зеркалу,  – а шуба... ничего. Теплая. Прямо как... лиса сама обняла! Только... шапки не хватает. – Голову грустно потерла.
– А пластинки... – Стас нежно потер конверты. – Легендарные. Вот только... проигрыватель наш, японец... теперь, наверное, в руках хороших.

Рассмеялись. Долго и громко. До слез. До боли в животе. Над шапкой, уплывшей в недра комиссионки. Над проданным «японцем». Над «Щелкунчиком», на который Вера пойдет в шубе шикарной, но в лыжной шапочке. Над пластинками, что пока немы, как рыбы.

Ирония была густой. Как майонез в оливье. И горьковатой. Как кофе импортный, дефицитный. Но где-то под ней, под всей этой кутерьмой абсурдной, улавливалось что-то. Теплое. Неубиваемое.
– А давай, – внезапно предложила Вера, поглаживая, как живой, лисий мех, – продадим шубу? И свадьбу богатую устроим. Всех позовем.
— Не, — возразил Стас. — Распишемся просто. И на море! Летом! Не дикарями... В гостиницу крутую! Шашлык бараний каждый день! Настоящий! С луком!
— А коньяк к шашлыку! – щелкнула языком Вера, мечтательно. – «Курвуазье»! Французский!
– Тогда продадим и пластинки! Да и чёрт с ними! – подхватил Стас, энтузиазмом вдруг вспыхнув, уже видя пляж.
– Да! Мне купальник новый нужен. Итальянский обязательно! — поддакнула Вера.
– С веревочками! На бедрах развязывающимися! – с воодушевлением представил Стас.
Тишина. Потом – смех. Новый взрыв. Ведь были они волхвами. А волхвам всегда есть что подарить.