И про это и про то Альманах Миражистов

 
И ПРО ЭТО И ПРО ТО
 

Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Татьяна КОПЫЛЕНКО,
Андрей СЕЛИН,
Владимир МАЯКОВСКИЙ
2025

 
И ПРО ЭТО И ПРО ТО
      
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Татьяна КОПЫЛЕНКО,
Андрей СЕЛИН,
Владимир МАЯКОВСКИЙ
2025

      

 
Альманах Миражистов
Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
адрес
nikolaier@mal.ru
телефон 8 950 401 301 7
Кошек нарисовала  Кристина Зейтунян-Белоус
Матрёшек – Екатерина Калинина
© Коллектив авторов 2025г
 
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Альманах Миражистов
 

Воскрешение Елены

* * *

Не мне решать как воскрешать
Но я решаю
Я каждый день Елену воскрешаю
Я не шаман не лама не догон
Душа всех воскрешений полигон
Все души - полигоны воскрешений
Для этого не надо разрешений
Не мне решать не мне решать не мне
Я воскрешаю наяву во сне
Я воскрешаю даже умирая
Душа всего лишь голограмма Рая
Не Хари-
Кришна и не Хари - Рама
Моя душа Елены голограмма
Во мне все голо и не грамма фальши
Лечу к тебе подстреленный как вальдшнеп
Пускай что было все и все что будет
Меня с Еленой навсегда пробудит

Проснулся без тебя Но все равно с тобой

Проснулся без тебя
Но все равно с тобой
Любимую любя
Я становлюсь собой

Собой собой собой
С тобой с тобой с тобой
Тебя тебя тебя
Любя любя

С тобой я был во сне
Спокойствием дыша
Я не один во мне
Жива твоя душа

Зима зима зима
Февраль спешит к весне
Что б не сойти с ума
Я не один во сне

История моей непонятой любви
В том что она другою быть не может
Живи во мне живи во мне живи
Твоя любовь моей любви поможет

11-го февраля 2022

* * *

Я каждый день в тебя влюбляюсь
Хоть говорят ты умерла
Живым я только притворяюсь
Я там где ты всегда была

Я каждый день с тобой прощаюсь
Прощаюсь тень твою любя
В тебя в тебя я превращаюсь
Зову тебя люблю тебя

И если говорить умею
То это только о тебе
На полуслове онемею
Как вещь в себе но не в себе

Я без тебя не существую
Забросив в память невода
Люблю тебя люблю живую
Мы вместе это навсегда

Я знаю что любовь незаменима

Я знаю что любовь незаменима
Все остальное суетною и мнимо
Что делать если будущее скрыто
И даже в землю кажется зарыто

Я знаю ничего то я не знаю
Но жизнь иная вовсе не иная
Она была она здесь копошилась
Та сама которая свершилась

Иной не будет и не хлопочи
Молчи молчи молчи молчи молчи

Проснись дорогая проснись

Проснись дорогая проснись
И мне этой ночью приснись
Приснись дорогая приснись
Губами ко мне прикоснись

Ты можешь ко мне прикоснуться
Мне б только уснуть и проснуться
Ты где то не знаю бог весь
Но я осязаю ты здесь

Всем телом тебя осязаю
Мою ненаглядную Заю
Совсем абсолютно наглядную
Любимую и ненаглядню

Приснись я с тобою усну
Предавшись последнему сну
Нырнуть бы мне только бы бы
В манящую мнимость судьбы

10 февраля 2022

* * *

Нас всех преследует режим
Бежим бежим бежим бежим
Непрекращаемое действо
Россия - гений и злодейство

Надейся все таки надейся
Что гений победит злодейство
Пусть стих тебя не убеждает
Но гениальность побеждает

Я знаю чаща переполнится
И гениальное исполнится
Неупиваемая чаша
Одна любовь и радость наша

10 февраля

* * *

Я знаю ты меня любила
Я знаю я тебя любил
Быть может ты меня убила
Быть может я тебя убил

Мы все друг друга убиваем
Тем что живем и умираемвя
Но и живя и умирая
Благодарю за радость рая
И даже плача и рыдая

Благодарю тебя всегда я
Благодарю благо дарю
Боготворю Бога творю

10 февраля 2022

* * *
Мы шли всегда вдвоём из смерти в жизнь

Мы шли всегда вдвоём из смерти в жизнь
Теперь бреду один из жизни в смерть
Из жизни в смерть из жизни в смерть бреду
Найду тебя найду тебя найду

Все неизбежное и так неизбежись
Иди ко мне иди ко мне из смерти в жизнь
И жизнь и смерть всегда один разбой
Мне лишь бы только встретится с тобой

Но почему в душе такая грусть
Ведь я с тобой и так не расстаюсь
Не знаю сам кому теперь достанусь
Но я с тобой вовеки не расстанусь

8 февраля
литературный дневник

* * *

Давай отразимся в собственных отраженьях
Пора учиться жить вечной жизнью без наших тел
Если получится опять будем вместе
Если не получится пусть летят отражения в отраженья
Летит бабочка машет крыльями двух зеркал
Но зеркала не из стекол - только из отражений
Страшно потерять музыку а не слух
Со временем все устаканится - даже стаканы
Смотреть или видеть - вот главный выбор
Отказаться от себя ради встречь с тобой
Но зачем я тебе нужен - отказавшийся от себя
Гнались гнались за мной
Пока себя ни поймали

б февраля 2022

* * *

Как говорится жили-были
Опять погодня-распогодня
Сегодня Пушкина убили
Убили Пушкина сегодня

Февраль - достать чернил и плакать
Но мы конечно не забыли
Сегодня Пушкина убили
И завтра Пушкина убили

Уже все уши продундели
Об этой пушкинской дуэли
Но никакого интереса
К военной выправке Дантеса

Дантес военный Пушкин штатский
Его удел одно витийство
Для оправдания нет шанса
Дуэли нет но есть убийство

6 февраля 2022

* * *

Чувство похожее на послезавтра
Или послезавтра похожее на это чувство
Верблюда идущего по канату
В свое отражение в грязной луже
Чувство отражения в грязной луже
Чувство грязной лужи в тающем отраженьи
Лови себя в середине сети
Апостола пойманного Христом
И не забывай свое я
Пока оно тебя ни забыло

6 февраля 2022
* * *

Стремглав бежали мы в будущее
А надо было бежать от него подальше
Все памятники грозят из прошлого гранитными кулаками
Оказывается во всем виновато время
Оказывается оно такое
Всего лишь горсточка звезд
Брошена была в пашню
Зато обильная жатва
Аще зерно не умрет то и не созреет
Аще созреет то непременно умрет
Вломись пушистым плугом облака в небесную пашню
Все потеряно что возможно
Паши пашА

6 февраля 2022

* * *

О мой Творец
Я твой вдовец
Вдовец вдовец
Я твой творец

Любимую боготворю
Творю творю творю творю
Себя к тебе приговорю
В огне беспламенном сгорю

По пламенным ступеням ввысь
Уходит мысль восходит мысль
Я знаю Леночка у Бога
Любая мысль пред ней убога

Но чувство не устаревает
Неистребимо в сердце чувство
За чувством мысль не успевает
Есть чувство мысли - мысли чувство

Конечно многое не ново
Ввысь поднимаюсь налегке
Любовь единственное слово
Для мыслечувства в языке

Да я вдовец вдовец Твой Боже
Душа чем старше тем моложе
Вот Ангелы - я ближе них
Небесный Леночкин жених

6 февраля 2022

* * *

Ора Тор

О Ра Тор

Оратор –

и Я

Не надо горе поэтизировать

Не надо горе поэтизировать
И перед камерами позировать
Плачь только ночью когда один
Среди морщин и среди седин

Плачь только ночью плачь
только ночью
Дистанционно плачь плачь заочно
Плачь в промежутке между печалью
Не позволяй овладеть отчаянью

Очисти душу пред образами
И просыпайся омыт слезами

Вчера пришёл настройщик пианино

Вчера пришел настройщик пианино
Так хорошо настроил пианино
Что я завидовать стал пианино
Так хорошо настроено оно

Вот так бы и меня бы кто настроил
Настроил бог но кто то так расстроил
Но все равно я это все устрою
И сам себя на божий лад настрою

Ах божий лад ах вечный божий лад
При нем не надо никаких услад
Все так налажено что лучше не бывает
Настройщик бог меня не забывает

Признаюсь вам - я Бога знаю лично
Все у него светло и гармонично

8 февраля

* * *

Грядут законы люто
Скуратова Малюты
Обилие законов
Советских леприконов

Я агент не иностранный
Очень странный очень странный
Под ногами реагент
Потому что я агент

И кому какое дело
Что подметки мне разьело
А вокруг одни агенты
Месят наши реагенты

Знает каждый индивид
Постковид - не постковид
Омикрон не Омикрон
А всего скорее клон

Бесполезная вакцина
Обманула медицина
Обманули Маски
Бесполезны маски

Пред властями
Не колитесь
И вакциной не колитесь
В изоляцию не удаляйтесь

Дальнабойщики всех стран соединяйтесь
Не хочу в забое корчится с забойщиком
А хочу объединяться с дальнабойщиком
В комбинате не нужна мне ваша бойня
Мне в реале в Монреале дальнобойня

Я с красавчиком Трюдо
В ожидании Г одо

Уйду в тебя уйду в себя

Дневник от 7го февраля

Уйду в тебя уйду в себя
Как облак в небо голубое
Как будто бы я без тебя
На самом деле я с тобою

В невидимом мы нераздельны
Такая нежная мистерия
Где ты отдельно я отдельно
Но нераздельны оба стерео

Моя великая вина
Пора к той тайне приобщиться
Что мы частица и волна
А правильней волна_частица

7 февраля 2022

* * *
Мир словесный и бессловесный
Подчинен высоте небесной
Подчинен глубине телесной
Мир сияющий мир небесный

Но за что наш мозг репрессирован
С мирозданьем разбалансирован
Все прощальные церемонии
Не спасают от дисгармонии

Как Моне в кувшинках на шмоне я
Церемония для Моне
Монотипная церемония
Отпечатана ты во мне

Ты во мне я в тебе монотипия
Оттиск душь как облако в облако
Отпечатались в Казантипе
Наши два растаявших облика

Нас не видно и мы не видим
Водянисто все и прозрачно
В акварель где войдем и выйдем
В месте светле и вместе злачне

7 февраля 2022

* * *

Земля в которую все уходит рождает небо
Небо Нут рожает Луну и Солнце
А я самого себя каждый день рождают
И каждый день удивляю ь какой я разный
Нет во мне ничего фальшивого - это точно
Все что я говорю от крови и откровенно
Я не знал что буду один в финале
Но финишь уже ни раз становился стартом
Бог не бесконечность а обретенье
Бесконечность Бога звали Елена
Ежели Елена стала незрима
Значит бесконечность ушла в бесконечность
Окликаю имя твое Елена
Но в ответ рождается только эхо
Только эхо Бог только эхо
Эхо Бога имя твое Елена
Я уже не раз терял под ногами земли
А теперь вот потерял над собой небо
8 февраля 2022
Г Москва

 
 

 
Николай ЕРЁМИН
Альманах Миражистов
 
 
ИЗ ТЬМЫ НА СВЕТ    Николай ЕРЁМИН

СОНЕТ ПРО ДВУХ СЕСТЁР

В меня влюбились две совы,
Диктуя каждый стих -
И я, поэт без головы,
Увы, влюбился в них!

И тут же, ах, во всём права,
Возникла надо мной
Божественная голова
Как тень совы Второй…

И Первая: - Прости, мой друг! –
Сказав, исчезла вдруг.

И я остался со Второй
Диктующей сестрой
Как Музой, - сей сонет…
И нам прощенья нет.
2025

***
О чём звонят колокола
В стране, где жизнь моя прошла?
О том, что нечего жалеть,
И можно только умереть…

Но даже этого желать
Нельзя –такая благодать…

ОКТАВА ПРО ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Двадцать лет прождал поэт,
Проклинающий цензуру
Под табличкой «Входа нет» -
Чтоб войти в литературу…

А когда цензура вдруг,
Разомкнув запретный круг,
Приказала долго жить –
Расхотел туда входить…

В ДУШЕ МОЕЙ

В душе моей непогрешимой -
Вершина лжи непостижимой
И бездна правды мировой…

А между солнцем и луной,
Как между роком и судьбой,
Гуляет ветер озорной…

КНИГИ

Я дарил, а они -продавали
Драгоценные книги мои…

Но зато пили мы «Цинандали»
И вели себя, как короли! -

От и до эти книги пропев
Для любимых своих королев…

ЗЛЫЕ ДУХИ

Злые духи вцепились в меня
На исходе вчерашнего дня…
И хотели, увы, погубить,
Задушить, кислорода лишить…

Почему так старались они?
Я хрипел: - Боже мой, сохрани! –
Из последних оставшихся сил
Я кропил их святою водой…

И, представьте: Я их победил!
Злые духи расстались  со мной…


СПАСИБО

Кто меня от смерти спас -
В сотый раз –тому спасибо!

Но в ответ, не пряча глаз:
«Что с тобой?» – Молчу, как рыба…

Слово скажешь – быть беде:
Снова – на сковороде…

ИКОНА

Намолённая икона
Стала Чудотворною!
И толпа, молвой влекома,
Встала пред иконою…

И она – и смех, и грех –
Исцелила сразу всех!


ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ

***
Ты идёшь из света в тьму…
Я иду из тьмы на свет…
Вот и встретились…К чему?
На вопрос ответа нет.

ДО ДНА

Бутылка выпита до дна…
Цистерна выпита до дна…
Нам стала выпивка вредна…
Моя вина…Твоя вина…

***
Все, кто рядом  –у жизни на склоне
Ковыряются пальцем в смартфоне…
Но не могут – я вижу опять! –
Что им хочется, наковырять…


ОСВОБОЖДЕНИЕ

За душой – тюрьма.
В сердце - свет и тьма…
И, свободе рад, вышел за порог
Я, уже не раб, но ещё не Бог…


Николай ЕРЁМИН Август 2025 г Красноярск


 
ГРИБНАЯ ОСЕНЬ В ЦЕНТРЕ БЫТИЯ

СОНЕТ ПРО ХУЛИГАНОВ

В России любят хулиганов
И вместе с ними заодно
Из переполненных стаканов
Пьют восхищения вино…

Стихи Есенина читают…
И после драки до крови
В конце концов предпочитают
Признанья в дружбе и в любви…

И протрезвев, пусттв слезу,
Поняв, что – ни в одном глазу, -

За счёт виновных снова пьют…
Про Стеньку Разина поют…
И говорят: - Пойми, братан,
Поэт - совсем не хулиган!
2025

***
- Откуда магнитная буря
Возникла в душе? И зачем? –
Глаза вопросительно хмуря,
Спросил у грузина чечен…
И оба спустились в духан,
Где ждал их большой дастархан,
И бочка хмельного вина…
И песня – ответов полна…

ПОЛУСОНЕТ ПРО ДЕНЬ ПОЭЗИИ
                Александру БАЛТИНУ
Вульгарный стиль… Вульгарные стихи…
Но – от души, и в общем, не плохи…

И даже – хороши! Когда меж нами
Они вдруг возникают, как цунами,
Сверкая дорогими именами:

Ау! – Надежда…  Вера … и Любовь…
И сердце будоражат вновь и вновь…


СОНЕТ ПРО  ГРОЗУ


МЧС предупреждает:
- Ждёт вас грозная гроза!-
Молнии в ответ сверкают…
Я гляжу грозе в глаза…

А из тучи гром гремит:
- Ты, пока не инвалид,
Напиши про нас, пиит!

А иначе будешь бит
Крупным градом и дождём…
Ну? - пиши, мы подождём! -

И от страха – срам и стыд! –
Я дрожу, а гром гремит:
- Страшно?  Страшно,  спору нет…
Но на то ты и  поэт!

ИМЯ

У поэта кроме имени
Нет, по сути, ничего.
И совсем немного времени,
Чтобы утвердить его
Там, где правят – О-ля-ля! –
Пуля, яд или петля…
 

ИЗ НОВОЙ КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
***
Сегодня воскресенье. Свод небес
В душе моей со всех сторон воскрес…
Чтоб в дневнике опять отметил я:
- Как хорошо быть в центре бытия!

***
По лесу – ведьмины круги…
Грибник, беги от них, беги!
На солнышке или в тени –
Все - ядовитые они!

***
Восемь лет просидел он в тюрьме –
Ни за что…По доносу, во тьме,
Весь – в мечтах о желанной свободе…
Все стихи – о любви, о природе…

МУЗА
Вдруг музыка из слов её исчезла…
Открылась в них бессмысленная бездна…
Стихи  – ч т о  ей  без музыки они?
Спаси, Господь,  и музыку верни!

***
Нет, Бог Христа не забывал!
Он просто-напросто отвлёкся,
Когда ты гвозди забивал
И от Спасителя отрёкся…

ЭХО
Я шепчу – и удивляюсь снова:
Эхо громче сказанного слова!
Шум и гам среди ночей и дней…
Но чем тише слово, тем слышней…
Николай ЕРЁМИН  АВГУСТ 2025 г Красноярск


 

 
Татьяна КОПЫЛЕНКО
Альманах Миражистов   
 
Копыленко Татьяна. Я очарована тобой…

Копыленко Татьяна. Я очарована тобой…
***
Я очарована тобой…
Без сожалений, без проклятий,
Иду по грани восприятий
Добра и зла
К тебе — и мне не стать другой…

Я очарована! Тобой,
Твоими мыслями, словами,
Улыбкой, планами, делами.
А…ты?.. Не важно —
Романа мне не быть главой…

Я. Очарована. Тобой.
Так что ж я? Август мой роскошен!
Мной ангел был о жизни спрошен —
И решено.
Люблю. Ты — мой.

Я очарована тобой!


***
Ты помнишь, что любви подвластно время?
Не помнишь? Нет?.. И только потому,
Страшась любви, ты ставишь ногу в стремя,
В попытке убежать. Но от кого? К кому?

 Чего страшишься? Мук, потерь и боли?
Что пережить не сможешь этого? О, нет!
Любовь — с тобой, согласно божьей воле.
Ты сам установил свой собственный запрет.

 Меж «временем» и «временем» нет пауз,
Нет срока «до» и «после» для любви.
Из жизни в жизнь ты направляешь парус,
Скитаясь по судьбе. И я прошу, живи —

Что б я могла горячими губами
К ледышке-сердцу прикоснуться вновь,
Надеясь — рухнут стены между нами,
И с этой жизни примешь ты любовь.

Ведь для любви не важны перемены
Времён и царств, и мыслей, и причин,
Небес и звёзд, галактик и вселенных,
Земной юдоли временных личин.

Не страшны ей ни время, ни пространства —
Мы встретились с тобой! Рубеж преодолей:
Через века, вселенные и царства —
Узнай меня. Прошу. Узнай меня. Скорей.


«Любовь Орфея»
(неканонический стих как впечатление от известного мифа о Любви)

«Где грез шелка ласкают негой душу,
Где волны с тихой страстью шепчут "рай",
Твоей свободы жить я не нарушу,
Я не предам Любви… Молю — не умирай!

Прошу, не отдавай Любви священной,
Не рви моей струны последний вздох,
Останься здесь. Живи! Чтоб жизни той бесценной
Аид в подарок вечный получить не смог.

Не покидай приюта страсти нежной,
Где мы в Любви клялись ценой святых Небес!» —
Молил Орфей. Но девы безмятежной
Уж не манил волшебный Херсонес —

Она ушла… Орфей в слезах остался
Один… Один!.. Навеки… Навсегда…
Он в этот миг с Любовью попрощался?!
И… Эвридика сгинет?!.. Но тогда

Для лиры стройной больше нет надежды:
Где нет Любви — там нет желанья петь!
Орфей наденет белые одежды,
И в путь: скорей к своей любимой — умереть.

Все говорят, что слез Любви не нужно!
Умолкла лира… И умолк Орфей…
Безмолвно море… Небо равнодушно…
Но — Эвридика ждет. Скорее к ней! Скорей!

В Аид дороги нет — живым. Так в чем же дело?
Да, он умрет — и будет вместе с ней!
Но — спеть? Он должен! Пред Аидом смело
Сумеет? — к Жизни заберет любимую Орфей.

И он — запел! И лира зазвучала,
Его Любви отчаяньем полна —
Последним гимном Жизни прославляла
В Аду Орфея рваная струна!

 
Карелия Петрозаводск – Крым Феодосия
 
Альманах Миражистов
Андрей СЕЛИН
Альманах Миражистов
 
 
Хотелось мне, чтоб вешалась любовь
Андрей Селин
Хотелось мне, чтоб вешалась любовь,
Как шарф на шею,
Но голым оказался, как король
И вхруст старею.

Не верю ни обманам, ни речам,
Ни поволокам,
А только судэкспертам и врачам,
Их снам жестоким.

Есть опыт, за который заплатил
Душой и телом,
И кровью вместо высохших чернил
Писал я смело.

Теперь меня из вас не удалить,
Как спам, как профиль,
До дна, до столкновенья плит
Мне быть и пофиг.

                21.07.2025.
Нас спасти может только чудо
Андрей Селин
Нас спасти может только чудо,
Но исчерпан лимит чудес,
Небо полное звёзд, как зуда
В нас обрушилось наконец.

Днём живёшь полноценной жизнью,
Ночь подводит земной итог,
То "шахедами" в окна брызнет,
То ракетою в потолок.

Нас расстреливают, как веру,
Где добро побеждает зло,
Мировую войны премьеру
Наблюдают из НЛО.

Здесь друг друга убьют за правду
На космических скоростях,
Рукоплещет войны театру
Зал построенный на костях.


               
24.06.2025.
Павлин, медуза и цветы
Андрей Селин
Павлин, медуза и цветы -
Какой изысканный подарок!
Мы перешли с судьбой на "ты",
Настроив впрок дождей и арок.

Нас двое, ты со мной нежна,
Как вездесущая подагра,
Налей незримого вина,
Открой все шлюзы, как виагра.

Я не могу с тобою спать,
Я жить с бессонницей приучен,
Я исписал тобой тетрадь ,
Как в доску свой прилежный учень.

Я заходил за миражи,
До исступления, до муки,
Моих безумий этажи
К звезде протягивают  руки.

И вот стою между камней,
В расцвете сил мертворождённый,
Но жив, как тысяча чертей,
Как ангел Богом подожжённый.

                18.01 2025.


© Copyright: Андрей Селин, 2025
Свидетельство о публикации №125011904520
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Андрей Селин
Рецензии
Написать рецензию
ДИАГНОЗ
Елене и Андрею

Это здОрово и нездорОво.
Селин – гений. Но - Бога вина,
Что спасти нас ни дело, ни слово
Не способны во все времена.

Николай Ерёмин, Доктор поэтическах наук.
30 июля 2025г КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск

Николай Ерёмин   30.07.2025 01:01   •   Заявить о нарушении / Редактировать / Удалить
+ добавить замечания
Спасибо, Николай!!

Андрей Селин   30.07.2025 15:11   Заявить о нарушении / Удалить
+ добавить замечания


© Copyright: Андрей Селин, 2025
Свидетельство о публикации №125070206642
© Copyright: Андрей Селин, 2025
Свидетельство о публикации №125080105737
 
 
 
 
Владимир МАЯКОВСКИЙ
Альманах Миражистов

 


Владимир Маяковский
ПРО ЭТО
В этой теме,
и личной
и мелкой,
перепетой не раз
и не пять,
я кружил поэтической белкой
и хочу кружиться опять.
Эта тема
сейчас
и молитвой у Будды
и у негра вострит на хозяев нож.
Если Марс,
и на нем хоть один сердцелюдый,
то и он
сейчас
скрипит
про то ж.
Эта тема придет,
калеку за локти
подтолкнет к бумаге,
прикажет:
— Скреби! —
И калека
с бумаги
срывается в клёкоте,
только строчками в солнце песня рябит.
Эта тема придет,
позвони;тся с кухни,
повернется,
сгинет шапчонкой гриба,
и гигант
постоит секунду
и рухнет,
под записочной рябью себя погребя.
Эта тема придет,
прикажет:
— Истина! —
Эта тема придет,
велит:
— Красота! —
И пускай
перекладиной кисти раскистены —
только вальс под нос мурлычешь с креста.
Эта тема азбуку тронет разбегом —
уж на что б, казалось, книга ясна! —
и становится
— А —
недоступней Казбека.
Замутит,
оттянет от хлеба и сна.
Эта тема придет,
вовек не износится,
только скажет:
— Отныне гляди на меня! —
И глядишь на нее,
и идешь знаменосцем,
красношелкий огонь над землей знаменя.
Это хитрая тема!
Нырнет под события,
в тайниках инстинктов готовясь к прыжку,
и как будто ярясь
— посмели забыть ее! —
затрясет;
посыпятся души из шкур.
Эта тема ко мне заявилась гневная,
приказала:
— Подать
дней удила! —
Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное
и грозой раскидала людей и дела.
Эта тема пришла,
остальные оттерла
и одна
безраздельно стала близка.
Эта тема ножом подступила к горлу.
Молотобоец!
От сердца к вискам.
Эта тема день истемнила, в темень
колотись — велела — строчками лбов.
Имя
этой
теме:
. . . . . . !
I. Баллада Редингской тюрьмы
О балладе и о балладах
Немолод очень лад баллад,
но если слова болят
и слова говорят про то, что болят,
молодеет и лад баллад.
Лубянский проезд.
Водопьяный.
Вид
вот.
Вот
фон.
В постели она.
Она лежит.
Он.
На столе телефон.
«Он» и «она» баллада моя.
Не страшно нов я.
Страшно то,
что «он» — это я,
и то, что «она» —
моя.
При чём тюрьма?
Рождество.
Кутерьма.
Без решёток окошки домика!
Это вас не касается.
Говорю — тюрьма.
Стол.
На столе соломинка.
По кабелю пущен номер
Тронул еле — волдырь на теле.
Трубку из рук вон.
Из фабричной марки —
две стрелки яркие
омолниили телефон.
Соседняя комната.
Из соседней
сонно:
— Когда это?
Откуда это живой поросёнок? —
Звонок от ожогов уже визжит,
добела раскалён аппарат.
Больна она!
Она лежит!
Беги!
Скорей!
Пора!
Мясом дымясь, сжимаю жжение.
Моментально молния телом забегала.
Стиснул миллион вольт напряжения.
Ткнулся губой в телефонное пекло.
Дыры
сверля
в доме,
взмыв
Мясницкую
пашней,
рвя
кабель,
номер
пулей
летел
барышне.
Смотрел осовело барышнин глаз —
под праздник работай за двух.
Красная лампа опять зажглась.
Позвонила!
Огонь потух.
И вдруг
как по лампам пошлО куролесить,
вся сеть телефонная рвётся на нити.
— 67-10!
Соедините! —
В проулок!
Скорей!
Водопьяному в тишь!
Ух!
А то с электричеством станется —
под Рождество
на воздух взлетишь
со всей
со своей
телефонной
станцией.
Жил на Мясницкой один старожил.
Сто лет после этого жил —
про это лишь —
сто лет! —
говаривал детям дед.
— Было — суббота…
под воскресенье…
Окорочок…
Хочу, чтоб дёшево…
Как вдарит кто-то!..
Землетрясенье…
Ноге горячо…
Ходун — подошва!.. —
Не верилось детям,
чтоб так-то
да там-то.
Землетрясенье?
Зимой?
У почтамта?!
Телефон бросается на всех
Протиснувшись чудом сквозь тоненький шнур,
раструба трубки разинув оправу,
погромом звонков громя тишину,
разверг телефон дребезжащую лаву.
Это визжащее,
звенящее это
пальнуло в стены,
старалось взорвать их.
Звоночинки
тыщей
от стен
рикошетом
под стулья закатывались
и под кровати.
Об пол с потолка звонОчище хлопал.
И снова,
звенящий мячище точно,
взлетал к потолку, ударившись Об пол,
и сыпало вниз дребезгою звоночной.
Стекло за стеклом,
вьюшку за вьюшкой
тянуло
звенеть телефонному в тон.
Тряся
ручоночкой
дом-погремушку,
тонул в разливе звонков телефон.
Секундантша
От сна
чуть видно —
точка глаз
иголит щёки жаркие.
Ленясь, кухарка поднялась,
идёт,
кряхтя и харкая.
Мочёным яблоком она.
Морщинят мысли лоб её.
— Кого?
Владим Владимыч?!
А! —
Пошла, туфлёю шлёпая.
Идёт.
Отмеряет шаги секундантом.
Шаги отдаляются…
Слышатся еле…
Весь мир остальной отодвинут куда-то,
лишь трубкой в меня неизвестное целит.
Просветление мира
Застыли докладчики всех заседаний,
не могут закончить начатый жест.
Как были,
рот разинув,
сюда они
смотрят на Рождество из Рождеств.
Им видима жизнь
от дрязг и до дрязг.
Дом их —
единая будняя тина.
Будто в себя,
в меня смотрясь,
ждали
смертельной любви поединок.
Окаменели сиренные рокоты.
Колёс и шагов суматоха не вертит.
Лишь поле дуэли
да время-доктор
с бескрайним бинтом исцеляющей смерти.
Москва —
за Москвой поля примолкли.
Моря —
за морями горы стройны.
Вселенная
вся
как будто в бинокле,
в огромном бинокле (с другой стороны).
Горизонт распрямился
ровно-ровно.
Тесьма.
Натянут бечёвкой тугой.
Край один —
я в моей комнате,
ты в своей комнате — край другой.
А между —
такая,
какая не снится,
какая-то гордая белой обновой,
через вселенную
легла Мясницкая
миниатюрой кости слоновой.
Ясность.
Прозрачнейшей ясностью пытка.
В Мясницкой
деталью искуснейшей выточки
кабель
тонюсенький —
ну, просто нитка!
И всё
вот на этой вот держится ниточке.
Дуэль
Раз!
Трубку наводят.
Надежду
брось.
Два!
Как раз
остановилась,
не дрогнув,
между
моих
мольбой обволокнутых глаз.
Хочется крикнуть медлительной бабе:
— Чего задаётесь?
Стоите Дантесом.
Скорей,
скорей просверлите сквозь кабель
пулей
любого яда и веса. —
Страшнее пуль —
оттуда
сюда вот,
кухаркой оброненное между зевот,
проглоченным кроликом в брюхе удава
по кабелю,
вижу,
слово ползёт.
Страшнее слов —
из древнейшей древности,
где самку клыком добывали люди ещё,
ползло
из шнура —
скребущейся ревности
времён троглодитских тогдашнее чудище.
А может быть…
Наверное, может!
Никто в телефон не лез и не лезет,
нет никакой троглодичьей рожи.
Сам в телефоне.
Зеркалюсь в железе.
Возьми и пиши ему ВЦИК циркуляры!
Пойди — эту правильность с Эрфуртской сверь!
Сквозь первое горе
бессмысленный,
ярый,
мозг поборов,
проскребается зверь.
Что может сделаться с человеком!
Красивый вид.
Товарищи!
Взвесьте!
В Париж гастролировать едущий летом,
поэт,
почтенный сотрудник «Известий»,
царапает стул когтём из штиблета.
Вчера человек —
единым махом
клыками свой размедведил вид я!
Косматый.
Шерстью свисает рубаха.
Тоже туда ж?!
В телефоны бабахать?!
К своим пошёл!
В моря ледовитые!
Размедвеженье
Медведем,
когда он смертельно сердится,
на телефон
грудь
на врага тяну.
А сердце
глубже уходит в рогатину!
Течёт.
Ручьища красной меди.
Рычанье и кровь.
Лакай, темнота!
Не знаю,
плачут ли,
нет медведи,
но если плачут,
то именно так.
То именно так:
без сочувственной фальши
скулят,
заливаясь ущельной длиной.
И именно так их медвежий Бальшин,
скуленьем разбужен, ворчит за стеной.
Вот так медведи именно могут:
недвижно,
задравши морду,
как те,
повыть,
извыться
и лечь в берлогу,
царапая логово в двадцать когтей.
Сорвался лист.
Обвал.
Беспокоит.
Винтовки-шишки
не грохнули б враз.
Ему лишь взмедведиться может такое
сквозь слёзы и шерсть, бахромящую глаз.
Протекающая комната
Кровать.
Железки.
Барахло одеяло.
Лежит в железках.
Тихо.
Вяло.
Трепет пришёл.
Пошёл по железкам.
Простынь постельная треплется плеском.
Вода лизнула холодом ногу.
Откуда вода?
Почему много?
Сам наплакал.
Плакса.
Слякоть.
Неправда —
столько нельзя наплакать.
Чёртова ванна!
Вода за диваном.
Под столом,
за шкафом вода.
С дивана,
сдвинут воды задеваньем,
в окно проплыл чемодан.
Камин…
Окурок…
Сам кинул.
Пойти потушить.
Петушится.
Страх.
Куда?
К какому такому камину?
Верста.
За верстою берег в кострах.
Размыло всё,
даже запах капустный
с кухни
всегдашний,
приторно сладкий.
Река.
Вдали берега.
Как пусто!
Как ветер воет вдогонку с Ладоги!
Река.
Большая река.
Холодина.
Рябит река.
Я в середине.
Белым медведем
взлез на льдину,
плыву на своей подушке-льдине.
Бегут берега,
за видом вид.
Подо мной подушки лёд.
С Ладоги дует.
Вода бежит.
Летит подушка-плот.
Плыву.
Лихорадюсь на льдине-подушке.
Одно ощущенье водой не вымыто:
я должен
не то под кроватные дужки,
не то
под мостом проплыть под каким-то.
Были вот так же:
ветер да я.
Эта река!..
Не эта.
Иная.
Нет, не иная!
Было —
стоял.
Было — блестело.
Теперь вспоминаю.
Мысль растёт.
Не справлюсь я с нею.
Назад!
Вода не выпустит плот.
Видней и видней…
Ясней и яснее…
Теперь неизбежно…
Он будет!
Он вот!!!
Человек из-за 7-ми лет
Волны устои стальные моют.
Недвижный,
страшный,
упёршись в бока
столицы,
в отчаяньи созданной мною,
стоит
на своих стоэтажных быках.
Небо воздушными скрепами вышил.
Из вод феерией стали восстал.
Глаза подымаю выше,
выше…
Вон!
Вон —
опершись о перила мостА?..
Прости, Нева!
Не прощает,
гонит.
Сжалься!
Не сжалился бешеный бег.
Он!
Он —
у небес в воспалённом фоне,
прикрученный мною, стоит человек.
Стоит.
Разметал изросшие волосы.
Я уши лаплю.
Напрасные мнёшь!
Я слышу
мой,
мой собственный голос.
Мне лапы дырявит голоса нож.
Мой собственный голос —
он молит,
он просится:
— Владимир!
Остановись!
Не покинь!
Зачем ты тогда не позволил мне
броситься?
С размаху сердце разбить о быки?
Семь лет я стою.
Я смотрю в эти воды,
к перилам прикручен канатами строк.
Семь лет с меня глаз эти воды не сводят.
Когда ж,
когда ж избавления срок?
Ты, может, к ихней примазался касте?
Целуешь?
Ешь?
Отпускаешь брюшкО?
Сам
в ихний быт,
в их семейное счастье
намЕреваешься пролезть петушком?!
Не думай! —
Рука наклоняется вниз его.
Грозится
сухой
в подмостную кручу.
— Не думай бежать!
Это я
вызвал.
Найду.
Загоню.
Доконаю.
Замучу!
Там,
в городе,
праздник.
Я слышу гром его.
Так что ж!
Скажи, чтоб явились они.
Постановленье неси исполкомово.
МУку мою конфискуй,
отмени.
Пока
по этой
по Невской
по глуби
спаситель-любовь
не придёт ко мне,
скитайся ж и ты,
и тебя не полюбят.
Греби!
Тони меж домовьих камней! —
Спасите!
Стой, подушка!
Напрасное тщенье.
Лапой гребу —
плохое весло.
Мост сжимается.
Невским течением
меня несло,
несло и несло.
Уже я далёко.
Я, может быть, зА день.
За дЕнь
от тени моей с моста.
Но гром его голоса гонится сзади.
В погоне угроз паруса распластал.
— Забыть задумал невский блеск?!
Её заменишь?!
Некем!
По гроб запомни переплеск,
плескавший в «Человеке». —
Начал кричать.
Разве это осилите?!
Буря басит —
не осилить вовек.
Спасите! Спасите! Спасите! Спасите!
Там
на мосту
на Неве
человек!
II. Ночь под Рождество
Фантастическая реальность
Бегут берега —
за видом вид.
Подо мной —
подушка-лёд.
Ветром ладожским гребень завит.
Летит
льдышка-плот.
Спасите! — сигналю ракетой слов.
Падаю, качкой добитый.
Речка кончилась —
море росло.
Океан —
большой до обиды.
Спасите!
Спасите!..
Сто раз подряд
реву батареей пушечной.
Внизу
подо мной
растёт квадрат,
остров растёт подушечный.
Замирает, замирает,
замирает гул.
Глуше, глуше, глуше…
Никаких морей.
Я —
на снегу.
Кругом —
вёрсты суши.
Суша — слово.
Снегами мокра.
Подкинут метельной банде я.
Что за земля?
Какой это край?
Грен-
лап-
люб-ландия?
Боль были
Из облака вызрела лунная дынка,
стенУ постепенно в тени оттеня.
Парк Петровский.
Бегу.
Ходынка
за мной.
Впереди Тверской простыня.
А-у-у-у!
К Садовой аж выкинул «у»!
Оглоблей
или машиной,
но только
мордой
аршин в снегу.
Пулей слова матершины.
«От нэпа ослеп?!
Для чего глаза впрЯжены?!
Эй, ты!
Мать твою разнэп!
Ряженый!»
Ах!
Да ведь
я медведь.
Недоразуменье!
Надо —
прохожим,
что я не медведь,
только вышел похожим.
Спаситель
Вон
от заставы
идёт человечек.
За шагом шаг вырастает короткий.
Луна
голову вправила в венчик.
Я уговорю,
чтоб сейчас же,
чтоб в лодке.
Это — спаситель!
Вид Иисуса.
Спокойный и добрый,
венчанный в луне.
Он ближе.
Лицо молодое безусо.
Совсем не Исус.
Нежней.
Юней.
Он ближе стал,
он стал комсомольцем.
Без шапки и шубы.
Обмотки и френч.
То сложит руки,
будто молится.
То машет,
будто на митинге речь.
Вата снег.
Мальчишка шёл по вате.
Вата в золоте —
чего уж пошловатей?!
Но такая грусть,
что стой
и грустью ранься!
Расплывайся в процыганенном романсе.
Романс
Мальчик шёл, в закат глаза уставя.
Был закат непревзойдимо жёлт.
Даже снег желтел в Тверской заставе.
Ничего не видя, мальчик шёл.
Шёл,
вдруг
встал.
В шёлк
рук
сталь.
С час закат смотрел, глаза уставя,
за мальчишкой лёгшую кайму.
Снег хрустя разламывал суставы.
Для чего?
Зачем?
Кому?
Был вором-ветром мальчишка обыскан.
Попала ветру мальчишки записка.
Стал ветер Петровскому парку звонить:
— Прощайте…
Кончаю…
Прошу не винить…
Ничего не поделаешь
До чего ж
на меня похож!
Ужас.
Но надо ж!
Дёрнулся к луже.
Залитую курточку стягивать стал.
Ну что ж, товарищ!
Тому ещё хуже —
семь лет он вот в это же смотрит с моста.
Напялил еле —
другого калибра.
Никак не намылишься —
зубы стучат.
Шерстищу с лапищ и с мордищи выбрил.
Гляделся в льдину…
бритвой луча…
Почти,
почти такой же самый.
Бегу.
Мозги шевелят адресами.
Во-первых,
на Пресню,
туда,
по задворкам.
Тянет инстинктом семейная норка.
За мной
всероссийские,
теряясь точкой,
сын за сыном,
дочка за дочкой.
Всехные родители
— Володя!
На Рождество!
Вот радость!
Радость-то во!.. —
Прихожая тьма.
Электричество комната.
Сразу —
наискось лица родни.
— Володя!
Господи!
Что это?
В чём это?
Ты в красном весь.
Покажи воротник!
— Не важно, мама,
дома вымою.
Теперь у меня раздолье —
вода.
Не в этом дело.
Родные!
Любимые!
Ведь вы меня любите?
Любите?
Да?
Так слушайте ж!
Тётя!
Сёстры!
Мама!
ТушИте ёлку!
Заприте дом!
Я вас поведу…
вы пойдёте…
Мы прямо…
сейчас же…
все
возьмём и пойдём.
Не бойтесь —
это совсем недалёко —
600 с небольшим этих крохотных вёрст.
Мы будем там во мгновение ока.
Он ждёт.
Мы вылезем прямо на мост.
— Володя,
родной,
успокойся! —
Но я им
на этот семейственный писк голосков:
— Так что ж?!
Любовь заменяете чаем?
Любовь заменяете штопкой носков?
Путешествие с мамой
Не вы —
не мама Альсандра Альсеевна.
Вселенная вся семьёю засеяна.
Смотрите,
мачт корабельных щетина —
в Германию врезался Одера клин.
Слезайте, мама,
уже мы в Штеттине.
Сейчас,
мама,
несёмся в Берлин.
Сейчас летите, мотором урча, вы:
Париж,
Америка,
Бруклинский мост,
Сахара,
и здесь
с негритоской курчавой
лакает семейкой чай негритос.
Сомнёте периной
и волю
и камень.
Коммуна —
и то завернётся комом.
Столетия
жили своими домками
и нынче зажили своим домкомом!
Октябрь прогремел,
карающий,
судный.
Вы
под его огнепёрым крылом
расставились,
разложили посудины.
Паучьих волос не расчешешь колом.
Исчезни, дом,
родимое место!
Прощайте! —
Отбросил ступЕней последок.
— Какое тому поможет семейство?!
Любовь цыплячья!
Любвишка наседок!
Пресненские миражи
Бегу и вижу —
всем в виду
кудринскими вышками
себе навстречу
сам
иду
с подарками под мышками.
Мачт крестами на буре распластан,
корабль кидает балласт за балластом.
Будь проклята,
опустошённая лёгкость!
Домами оскалила скАлы далёкость.
Ни люда, ни заставы нет.
Горят снега,
и гОло.
И только из-за ставенек
в огне иголки ёлок.
Ногам вперекор,
тормозами на быстрые
вставали стены, окнами выстроясь.
По стёклам
тени
фигурками тира
вертелись в окне,
зазывали в квартиры.
С Невы не сводит глаз,
продрог,
стоит и ждёт —
помогут.
За первый встречный за порог
закидываю ногу.
В передней пьяный проветривал бредни.
Стрезвел и дёрнул стремглав из передней.
Зал заливался минуты две:
— Медведь,
медведь,
медведь,
медв-е-е-е-е… —
Муж Фёклы Давидовны со мной и со всеми знакомыми
Потом,
извертясь вопросительным знаком,
хозяин полглаза просунул:
— Однако!
Маяковский!
Хорош медведь! —
Пошёл хозяин любезностями медоветь:
— Пожалуйста!
Прошу-с.
Ничего —
я боком.
Нечаянная радость-с, как сказано у Блока.
Жена — Фекла Двидна.
Дочка,
точь-в-точь
в меня, видно —
семнадцать с половиной годочков.
А это…
Вы, кажется, знакомы?! —
Со страха к мышам ушедшие в норы,
из-под кровати полезли партнёры.
Усища —
к стёклам ламповым пыльники —
из-под столов пошли собутыльники.
Ползут с-под шкафа чтецы, почитатели.
Весь безлицый парад подсчитать ли?
Идут и идут процессией мирной.
Блестят из бород паутиной квартирной.
Всё так и стоит столетья,
как было.
Не бьют —
и не тронулась быта кобыла.
Лишь вместо хранителей дУхов и фей
ангел-хранитель —
жилец в галифе.
Но самое страшное:
по росту,
по коже
одеждой,
сама походка моя! —
в одном
узнал —
близнецами похожи —
себя самого —
сам
я.
С матрацев,
вздымая постельные тряпки,
клопы, приветствуя, подняли лапки.
Весь самовар рассиялся в лучики —
хочет обнять в самоварные ручки.
В точках от мух
веночки
с обоев
венчают голову сами собою.
Взыграли туш ангелочки-горнисты,
пророзовев из иконного глянца.
Исус,
приподняв
венок тернистый,
любезно кланяется.
Маркс,
впряжённый в алую рамку,
и то тащил обывательства лямку.
Запели птицы на каждой на жёрдочке,
герани в ноздри лезут из кадочек.
Как были
сидя сняты
на корточках,
радушно бабушки лезут из карточек.
Раскланялись все,
осклабились враз;
кто басом фразу,
кто в дискант
дьячком.
— С праздничком!
С праздничком!
С праздничком!
С праздничком!
С праз-
нич-
ком! —
Хозяин
то тронет стул,
то дунет,
сам со скатерти крошки вымел.
— Да я не знал!..
Да я б накануне…
Да, я думаю, занят…
Дом…
Со своими…
Бессмысленные просьбы
Мои свои?!
Д-а-а-а —
это особы.
Их ведьма разве сыщет на венике!
Мои свои
с Енисея
да с Оби
идут сейчас,
следят четвереньки.
Какой мой дом?!
Сейчас с него.
Подушкой-льдом
плыл Невой —
мой дом
меж дамб
стал льдом,
и там…
Я брал слова
то самые вкрадчивые,
то страшно рыча,
то вызвоня лирово.
От выгод —
на вечную славу сворачивал,
молил,
грозил,
просил,
агитировал.
— Ведь это для всех…
для самих…
для вас же…
Ну, скажем, «Мистерия» —
ведь не для себя ж?!
Поэт там и прочее…
Ведь каждому важен…
Не только себе ж —
ведь не личная блажь…
Я, скажем, медведь, выражаясь грубо…
Но можно стихи…
Ведь сдирают шкуру?!
Подкладку из рифм поставишь —
и шуба!..
Потом у камина…
там кофе…
курят…
Дело пустяшно:
ну, минут на десять…
Но нужно сейчас,
пока не поздно…
Похлопать может…
Сказать —
надейся!..
Но чтоб теперь же…
чтоб это серьёзно… —
Слушали, улыбаясь, именитого скомороха.
Катали пО столу хлебные мякиши.
Слова об лоб
и в тарелку —
горохом.
Один расчувствовался,
вином размягший:
— Поооостой…
поооостой…
Очень даже и просто.
Я пойду!..
Говорят, он ждёт…
на мосту…
Я знаю…
Это на углу Кузнецкого мОста.
Пустите!
Нукося! —
По углам —
зуд:
— Наззз-ю-зззюкался!
Будет ныть!
Поесть, попить,
попить, поесть —
и за 66!
Теорию к лешему!
Нэп —
практика.
Налей,
нарежь ему.
Футурист,
налягте-ка! —
Ничуть не смущаясь челюстей целостью,
пошли греметь о челюсть челюстью.
Шли
из артезианских прорв
меж рюмкой
слова поэтических споров.
В матрац,
поздоровавшись,
влезли клопы.
На вещи насела столетняя пыль.
А тот стоит —
в перила вбит.
Он ждёт,
он верит:
скоро!
Я снова лбом,
я снова в быт
вбиваюсь слов напором.
Опять
атакую и вкривь и вкось.
Но странно:
слова проходят насквозь.
Необычайное
Стихает бас в комариные трельки.
Подбитые воздухом, стихли тарелки.
Обои,
стены
блёкли…
блёкли…
Тонули в серых тонах офортовых.
Со стенки
на город разросшийся
Бёклин
Москвой расставил «Остров мёртвых».
Давным-давно.
Подавно —
теперь.
И нету проще!
Вон
в лодке,
скутан саваном,
недвижный перевозчик.
Не то моря,
не то поля —
их шорох тишью стёрт весь.
А за морями —
тополя
возносят в небо мёртвость.
Что ж —
ступлю!
И сразу
тополи
сорвались с мест,
пошли,
затопали.
Тополи стали спокойствия мерами,
ночей сторожами,
милиционерами.
Расчетверившись,
белый Харон
стал колоннадой почтамтских колонн.
Деваться некуда
Так с топором влезают в сон,
обметят спящелобых —
и сразу
исчезает всё,
и видишь только обух.
Так барабаны улиц
в сон
войдут,
и сразу вспомнится,
что вот тоска
и угол вон,
за ним
она —
виновница.
Прикрывши окна ладонью угла,
стекло за стеклом вытягивал с краю.
Вся жизнь
на карты окон легла.
Очко стекла —
и я проиграю.
Арап —
миражей шулер —
по окнам
разметил нагло веселия крап.
Колода стекла
торжеством яркоогним
сияет нагло у ночи из лап.
Как было раньше —
вырасти б,
стихом в окно влететь.
Нет,
никни к стЕнной сырости.
И стих
и дни не те.
Морозят камни.
Дрожь могил.
И редко ходят веники.
Плевками,
снявши башмаки,
вступаю на ступеньки.
Не молкнет в сердце боль никак,
куёт к звену звено.
Вот так,
убив,
Раскольников
пришёл звенеть в звонок.
Гостьё идёт по лестнице…
Ступеньки бросил —
стенкою.
Стараюсь в стенку вплесниться,
и слышу —
струны тенькают.
Быть может, села
вот так
невзначай она.
Лишь для гостей,
для широких масс.
А пальцы
сами
в пределе отчаянья
ведут бесшабашье, над горем глумясь.
Друзья
А вОроны гости?!
Дверье крыло
раз сто по бокам коридора исхлопано.
Горлань горланья,
оранья орлО?
ко мне доплеталось пьяное дОпьяна.
Полоса
щели.
Голоса?
еле:
«Аннушка —
ну и румянушка!»
Пироги…
Печка…
Шубу…
Помогает…
С плечика…
Сглушило слова уанстепным темпом,
и снова слова сквозь темп уанстепа:
«Что это вы так развеселились?
Разве?!»
СлИлись…
Опять полоса осветила фразу.
Слова непонятны —
особенно сразу.
Слова так
(не то чтоб со зла):
«Один тут сломал ногу,
так вот веселимся, чем бог послал,
танцуем себе понемногу».
Да,
их голосА.
Знакомые выкрики.
Застыл в узнаваньи,
расплющился, нем,
фразы кроЮ по выкриков выкройке.
Да —
это они —
они обо мне.
Шелест.
Листают, наверное, ноты.
«Ногу, говорите?
Вот смешно-то!»
И снова
в тостах стаканы исчоканы,
и сыплют стеклянные искры из щёк они.
И снова
пьяное:
«Ну и интересно!
Так, говорите, пополам и треснул?»
«Должен огорчить вас, как ни грустно,
не треснул, говорят,
а только хрустнул».
И снова
хлопанье двери и карканье,
и снова танцы, полами исшарканные.
И снова
стен раскалённые степи
под ухом звенят и вздыхают в тустепе.
Только б не ты
Стою у стенки.
Я не я.
Пусть бредом жизнь смололась.
Но только б, только б не ея
невыносимый голос!
Я день,
я год обыденщине прЕдал,
я сам задыхался от этого бреда.
Он
жизнь дымком квартирошным выел.
Звал:
решись
с этажей
в мостовые!
Я бегал от зова разинутых окон,
любя убегал.
Пускай однобоко,
пусть лишь стихом,
лишь шагами ночными —
строчишь,
и становятся души строчными,
и любишь стихом,
а в прозе немею.
Ну вот, не могу сказать,
не умею.
Но где, любимая,
где, моя милая,
где
— в песне! —
любви моей изменил я?
Здесь
каждый звук,
чтоб признаться,
чтоб кликнуть.
А только из песни — ни слова не выкинуть.
Вбегу на трель,
на гаммы.
В упор глазами
в цель!
Гордясь двумя ногами,
Ни с места! — крикну. —
Цел! —
Скажу:
— Смотри,
даже здесь, дорогая,
стихами громя обыденщины жуть,
имя любимое оберегая,
тебя
в проклятьях моих
обхожу.
Приди,
разотзовись на стих.
Я, всех оббегав, — тут.
Теперь лишь ты могла б спасти.
Вставай!
Бежим к мосту! —
Быком на бойне
под удар
башку мою нагнул.
Сборю себя,
пойду туда.
Секунда —
и шагну.
Шагание стиха
Последняя самая эта секунда,
секунда эта
стала началом,
началом
невероятного гуда.
Весь север гудел.
Гудения мало.
По дрожи воздушной,
по колебанью
догадываюсь —
оно над Любанью.
По холоду,
по хлопанью дверью
догадываюсь —
оно над Тверью.
По шуму —
настежь окна раскинул —
догадываюсь —
кинулся к Клину.
Теперь грозой Разумовское зАлил.
На Николаевском теперь
на вокзале.
Всего дыхание одно,
а под ногой
ступени
пошли,
поплыли ходуном,
вздымаясь в невской пене.
Ужас дошёл.
В мозгу уже весь.
Натягивая нервов строй,
разгуживаясь всё и разгуживаясь,
взорвался,
пригвоздил:
— Стой!
Я пришёл из-за семи лет,
из-за вёрст шести ста,
пришёл приказать:
Нет!
Пришёл повелеть:
Оставь!
Оставь!
Не надо
ни слова,
ни просьбы.
Что толку —
тебе
одному
удалось бы?!
Жду,
чтоб землёй обезлюбленной
вместе,
чтоб всей
мировой
человечьей гущей.
Семь лет стою,
буду и двести
стоять пригвождённый,
этого ждущий.
У лет на мосту
на презренье,
на смЕх,
земной любви искупителем значась,
должен стоять,
стою за всех,
за всех расплачУсь,
за всех расплАчусь.
Ротонда
Стены в тустепе ломались
нА три,
на четверть тона ломались,
на стО…
Я, стариком,
на каком-то Монмартре
лезу —
стотысячный случай —
на стол.
Давно посетителям осточертело.
Знают заранее
всё, как по нотам:
буду звать
(новое дело!)
куда-то идти,
спасать кого-то.
В извинение пьяной нагрузки
хозяин гостям объясняет:
— Русский! —
Женщины —
мяса и тряпок вязАнки —
смеются,
стащить стараются
зА ноги:
«Не пойдём.
Дудки!
Мы — проститутки».
Быть Сены полосе б Невой!
Грядущих лет брызгОй
хожу по мгле по СЕновой
всей нынчести изгой.
СажЕнный,
обсмеянный,
сАженный,
битый,
в бульварах
ору через каски военщины:
— Под красное знамя!
Шагайте!
По быту!
Сквозь мозг мужчины!
Сквозь сердце женщины! —
Сегодня
гнали
в особенном раже.
Ну и жара же!
Полусмерть
Надо
немного обветрить лоб.
Пойду,
пойду, куда ни вело б.
Внизу свистят сержанты-трельщики.
Тело
с панели
уносят метельщики.
Рассвет.
Подымаюсь сенскою сенью,
синематографской серой тенью.
Вот —
гимназистом смотрел их
с парты —
мелькают сбоку Франции карты.
Воспоминаний последним током
тащился прощаться
к странам Востока.
Случайная станция
С разлёту рванулся —
и стал,
и нА мель.
Лохмотья мои зацепились штанами.
Ощупал —
скользко,
луковка точно.
Большое очень.
Испозолочено.
Под луковкой
колоколов завыванье.
Вечер зубцы стенные выкаймил.
На Иване я
Великом.
Вышки кремлёвские пиками.
Московские окна
видятся еле.
Весело.
Ёлками зарождествели.
В ущелья кремлёвы волна ударяла:
то песня,
то звона рождественский вал.
С семи холмов,
низвергаясь Дарьялом,
бросала Тереком
праздник
Москва.
Вздымается волос.
Лягушкою тужусь.
Боюсь —
оступлюсь на одну только пядь,
и этот
старый
рождественский ужас
меня
по Мясницкой закружит опять.
Повторение пройденного
Руки крестом,
крестом
на вершине,
ловлю равновесие,
страшно машу.
Густеет ночь,
не вижу в аршине.
Луна.
Подо мною
льдистый Машук.
Никак не справлюсь с моим равновесием,
как будто с Вербы —
руками картонными.
Заметят.
Отсюда виден весь я.
Смотрите —
Кавказ кишит Пинкертонами.
Заметили.
Всем сообщили сигналом.
Любимых,
друзей
человечьи ленты
со всей вселенной сигналом согнало.
Спешат рассчитаться,
идут дуэлянты.
Щетинясь,
щерясь
ещё и ещё там…
Плюют на ладони.
Ладонями сочными,
руками,
ветром,
нещадно,
без счёта
в мочалку щеку истрепали пощёчинами.
Пассажи —
перчаточных лавок початки,
дамы,
духи развевая паточные,
снимали,
в лицо швыряли перчатки,
швырялись в лицо магазины перчаточные.
Газеты,
журналы,
зря не глазейте!
На помощь летящим в морду вещам
ругнёй
за газетиной взвейся газетина.
Слухом в ухо!
Хватай, клевеща!
И так я калека в любовном боленьи.
Для ваших оставьте помоев ушат.
Я вам не мешаю.
К чему оскорбленья!
Я только стих,
я только душа.
А снизу:
— Нет!
Ты враг наш столетний.
Один уж такой попался —
гусар!
Понюхай порох,
свинец пистолетный.
Рубаху враспашку!
Не празднуй трусА! —
Последняя смерть
Хлеще ливня,
грома бодрей,
бровь к брови,
ровненько,
со всех винтовок,
со всех батарей,
с каждого маузера и браунинга,
с сотни шагов,
с десяти,
с двух,
в упор —
за зарядом заряд.
Станут, чтоб перевесть дух,
и снова свинцом сорят.
Конец ему!
В сердце свинец!
Чтоб не было даже дрожи!
В конце концов —
всему конец.
Дрожи конец тоже.
То, что осталось
Окончилась бойня.
Веселье клокочет.
Смакуя детали, разлезлись шажком.
Лишь на Кремле
поэтовы клочья
сияли по ветру красным флажком.
Да небо
по-прежнему
лирикой звЕздится.
Глядит
в удивленьи небесная звездь —
затрубадурИла Большая Медведица.
Зачем?
В королевы поэтов пролезть?
Большая,
неси по векам-Араратам
сквозь небо потопа
ковчегом-ковшом!
С борта
звездолётом
медведьинским братом
горланю стихи мирозданию в шум.
Скоро!
Скоро!
Скоро!
В пространство!
Пристальней!
Солнце блестит горы.
Дни улыбаются с пристани.
Прошение на имя…
(Прошу вас, товарищ химик, заполните сами!)
Пристаёт ковчег.
Сюда лучами!
ПрИстань.
Эй!
Кидай канат ко мне!
И сейчас же
ощутил плечами
тяжесть подоконничьих камней.
Солнце
ночь потопа высушило жаром.
У окна
в жару встречаю день я.
Только с глобуса — гора Килиманджаро.
Только с карты африканской — Кения.
Голой головою глобус.
Я над глобусом
от горя горблюсь.
Мир
хотел бы
в этой груде гОря
настоящие облапить груди-горы.
Чтобы с полюсов
по всем жильям
лаву раскатил, горящ и каменист,
так хотел бы разрыдаться я,
медведь-коммунист.
Столбовой отец мой
дворянин,
кожа на моих руках тонка.
Может,
я стихами выхлебаю дни,
и не увидав токарного станка.
Но дыханием моим,
сердцебиеньем,
голосом,
каждым остриём издыбленного в ужас
волоса,
дырами ноздрей,
гвоздями глаз,
зубом, исскрежещенным в звериный лязг,
ёжью кожи,
гнева брови сборами,
триллионом пор,
дословно —
всеми пОрами
в осень,
в зиму,
в весну,
в лето,
в день,
в сон
не приемлю,
ненавижу это
всё.
Всё,
что в нас
ушедшим рабьим вбито,
всё,
что мелочИнным роем
оседало
и осело бытом
даже в нашем
краснофлагом строе.
Я не доставлю радости
видеть,
что сам от заряда стих.
За мной не скоро потянете
об упокой его душу таланте.
Меня
из-за угла
ножом можно.
Дантесам в мой не целить лоб.
Четырежды состарюсь — четырежды омоложенный,
до гроба добраться чтоб.
Где б ни умер,
умру поя.
В какой трущобе ни лягу,
знаю —
достоин лежать я
с лёгшими под красным флагом.
Но за что ни лечь —
смерть есть смерть.
Страшно — не любить,
ужас — не сметь.
За всех — пуля,
за всех — нож.
А мне когда?
А мне-то что ж?
В детстве, может,
на самом дне,
десять найду
сносных дней.
А то, что другим?!
Для меня б этого!
Этого нет.
Видите —
нет его!
Верить бы в загробь!
Легко прогулку пробную.
Стоит
только руку протянуть —
пуля
мигом
в жизнь загробную
начертИт гремящий путь.
Что мне делать,
если я
вовсю,
всей сердечной мерою,
в жизнь сию,
сей
мир
верил,
верую.
Вера
Пусть во что хотите жданья удлинятся —
вижу ясно,
ясно до галлюцинаций.
До того,
что кажется —
вот только с этой рифмой развяжись,
и вбежишь
по строчке
в изумительную жизнь.
Мне ли спрашивать —
да эта ли?
Да та ли?!
Вижу,
вижу ясно, до деталей.
Воздух в воздух,
будто камень в камень,
недоступная для тленов и крошений,
рассиявшись,
высится веками
мастерская человечьих воскрешений.
Вот он,
большелобый
тихий химик,
перед опытом наморщил лоб.
Книга —
«Вся земля», —
выискивает имя.
Век двадцатый.
Воскресить кого б?
— Маяковский вот…
Поищем ярче лица —
недостаточно поэт красив. —
Крикну я
вот с этой,
с нынешней страницы:
— Не листай страницы!
Воскреси!
Надежда
Сердце мне вложи!
КровИщу —
до последних жил.
В череп мысль вдолби!
Я своё, земное, не дожИл,
на земле
своё не долюбил.
Был я сажень ростом.
А на что мне сажень?
Для таких работ годна и тля.
Пёрышком скрипел я, в комнатёнку всажен,
вплющился очками в комнатный футляр.
Что хотите, буду делать даром —
чистить,
мыть,
стеречь,
мотаться,
месть.
Я могу служить у вас
хотя б швейцаром.
Швейцары у вас есть?
Был я весел —
толк весёлым есть ли,
если горе наше непролазно?
Нынче
обнажают зубы если,
только, чтоб хватить,
чтоб лязгнуть.
Мало ль что бывает —
тяжесть
или горе…
Позовите!
Пригодится шутка дурья.
Я шарадами гипербол,
аллегорий
буду развлекать,
стихами балагуря.
Я любил…
Не стоит в старом рыться.
Больно?
Пусть…
Живёшь и болью дорожась.
Я зверьё ещё люблю —
у вас
зверинцы
есть?
Пустите к зверю в сторожа.
Я люблю зверьё.
Увидишь собачонку —
тут у булочной одна —
сплошная плешь, —
из себя
и то готов достать печёнку.
Мне не жалко, дорогая,
ешь!
Любовь
Может,
может быть,
когда-нибудь
дорожкой зоологических аллей
и она —
она зверей любила —
тоже ступит в сад,
улыбаясь,
вот такая,
как на карточке в столе.
Она красивая —
её, наверно, воскресят.
Ваш
тридцатый век
обгонит стаи
сердце раздиравших мелочей.
Нынче недолюбленное
наверстаем
звёздностью бесчисленных ночей.
Воскреси
хотя б за то,
что я
поэтом
ждал тебя,
откинул будничную чушь!
Воскреси меня
хотя б за это!
Воскреси —
своё дожить хочу!
Чтоб не было любви — служанки
замужеств,
похоти,
хлебов.
Постели прокляв,
встав с лежанки,
чтоб всей вселенной шла любовь.
Чтоб день,
который горем старящ,
не христарадничать, моля.
Чтоб вся
на первый крик:
— Товарищ! —
оборачивалась земля.
Чтоб жить
не в жертву дома дырам.
Чтоб мог
в родне
отныне
стать
отец,
по крайней мере, миром,
землёй, по крайней мере, — мать.

   

 


                Альманах Миражистов
            И ПРО ЭТО И ПРО ТО
 
 
Альманах Миражистов

 
ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ
Читайте в цвете на старом ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07

45-тка ВАМ new
КАЙФ new
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
СОЛО НА РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: КОЛОБОК-ВАМ
Внуки Ра
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк ТАЙМ-АУТ

КРУТНЯК
СЕМЕРИНКА -ВАМ
АВЕРС и РЕВЕРС

ТОЧКИ над Ё
ЗЕЛО
РОГ ИЗОБИЛИЯ  БОМОНД

ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ


КаТаВаСиЯ

КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА  ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ


СИБИРСКАЯ

СЧАСТЛИВАЯ


АЛЬМАНАХ ЕБЖ "Если Буду Жив"

5-й УГОЛ 4-го


ВАМ ПИСЬМО на ЛИТ РЕ
https://litra.online/poems/vam-pismo-almanah-mirazhistov/
и на СТИХИ.РУ
http://stihi.ru/2025/07/02/4411
В КРУГУ ДРУЗЕЙ  на ЛИТ-РЕ
На СТИХИ.РУ
http://stihi.ru/2025/07/13/7199
ТЫСЯЧЕЛИСТНИК на ЛИТ-РЕ
на СТИХИ.РУ
http://stihi.ru/2025/07/18/918
ВЫСОКО СИЖУ ДАЛЕКО ГЛЯЖУ альманах МИРАЖИСТОВ на ЛИТ РЕ
на СТИХИ.РУ
http://stihi.ru/2025/08/02/1482





 
               
               
 И ПРО ЭТО И ПРО ТО
.                2025
               

 
И ПРО ЭТО И ПРО ТО
 

Альманах Миражистов
СОДЕРЖАНИЕ
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ,
Николай ЕРЁМИН, Татьяна КОПЫЛЕНКО,
Андрей СЕЛИН,
Владимир МАЯКОВСКИЙ
2025

КрасноярсК
 

Николай Николаевич Ерёмин, составитель альманаха
Красноярск, телефон 8 950 401 301 7  nikolaier@mail.ru