Андрей и Остап, сыновья Тараса

Андрей:

Что делать, что делать, затмил белый свет
твой взор, в дрожь бросает всего,
я вроде одет, а быть может раздет,
живым меня небо взяло.
Я кончился здесь, у твоих каблучков    
пропала, как не было, жизнь,
нет Бурсы, её православных дьячков,
нет батьки, нет мамы, аминь.
Не нужно, не нужно, не нужно вина
и руки мои не дрожат,
я спал, но проснулся от долгого сна
у жизни моей рубежа.
Я раньше был болен, был раньше в бреду,
цимбалы, волынки, играй,
по лестнице белой тебя поведу
туда, где, наверное,  рай,
пусть вытянет душу на скрипке еврей,            
твой взгляд как  густое вино,
полячка, гляди и меня не жалей,
души уже нет всё равно.
Лишь холод в груди и качается свет   
как лампа над страшной тюрьмой,
твоими попами я буду отпет
хоть завтра, но этот день – мой.

Остап:

У поляков ох крепки верёвки,   
улица как с лошади видна,
вот сбежались польские торговки,
дура полька смотрит из окна.
Их дома насквозь пропахли гнилью,   
рожи панов как сковорода
в детстве всё мечтал, чтоб были крылья,
крыльев уж не будет никогда.
Господи, как сильно я изломан,
для того ли поп меня крестил,
говорят в Московии Ерёма,
тот из дома и не выходил.               
Уж они людей ломать умеют,
но всему на свете есть конец,
я не закричу, окаменею,
будто на помост глядит отец.
Это тело мне уже не нужно,
отслужило свой короткий срок,            
дух от палача насквозь сивушный,
дёгтем пахнет от его сапог.
Я не закричу, окаменею,
жизнь моя лишь до исхода дня,
пусть не будет радости злодею,
батька, батька, видишь ли меня!