Наш паровоз...

Ко "Дню железнодорожника" /из книги "Всё, что осталось"/

***
Всю свою сознательную жизнь батя занимался металлом, железом, техникой. Первым моим впечатлением был паровик, которым он управлял. О, это было что-то: свист пара, жар, шум ремней, верчение огромного колеса сбоку. Грохот чего-то, что я к счастью, уже забыл, по-видимому, молотилки. И, какие-то красивые стекляшки с маслом, стрелки, колёсики, цветные трубочки. Весь облик паровика, его окраска и стать, беготня вокруг говорили, что это силач и щёголь, а тут бегают там, разные, только мешают.
***
Пару слов здесь уместно сказать и о младших братьях паровиков — паровозах. Кто их видел в деле, никогда не забудет. Когда подрос, специально иногда ходил на станцию, помня батин паровик. И каждый раз, было как-то жаль того огромного, мощного, раскалённого чудища, ворочающегося внутри огромной лежащей на боку бочки на колёсах, дышащего паром в ухающую трубу то чёрным, то белёсым дымом. Мороз по спине, когда чудище вдруг дёргало состав, и грохот вагонных тарелок прокатывал по всей его длине. А когда было и ему невмоготу, то яростно буксовал пару секунд, пытаясь сдвинуть сотни колёс сдавленных тысячей тонн груза. Но как же этот черномазый силач в умелых руках начинал нежно двигать пассажирские вагоны. Разве что иногда, разгильдяй — помощник машиниста спешил, и тогда вагоны торопливо догоняли пытавшийся удрать локомотив, толкались в суете, и в такт им помогали дружными кивками сотнями голов пассажиры. И где вы ещё можете увидеть такое единое людское действо, разве только не в бессмертном ото дня своего рождения футболе! До недавнего времени, ещё какие-то десятки лет, сжималось сердце, когда видел на станциях в тупиках ряды прокопчённых безмолвных теперь, сберегаемых тружеников, шедших рядом с нами, страной, в войнах и мире, и ушедших теперь на металлолом. Престарая байка про паровозы: «Привёл дед внука на станцию, а там паровоз. Внук лезет руками к паровозу, дед не пускает. Машинист сверху не выдержал — ну пусти, дед. Не пущу, он всё ломает!». Со сломом страны поезда, теперь во главе с электровозами, проскакивают станицу без остановки. С этой же улицы Книгина, я и ушёл более полувека назад в ряды Советской Армии, да так и не вернулся. Теперь, читаю потёртые метрики от августа 1941, на двух языках, русском и адыгейском, и узнаю — торопливый росчерк пера барышни из ЗАГСа начала военного времени задокументировал, что вовсе я и не «Владимир», а «Владимер». И моя попытка «покачать права» за справедливость при получении финишного моего паспорта уже в двадцать первом веке, вызвал ценящий юмор хохот девочек, рождённых как граждане уже в другой стране, я начинаю понимать неизбежное — время!