И я улыбался

– Что-то непонятное происходит. – сказал я Сэму воскресным утром. – Что-то противоестественное.

Сэм вальяжно закинул руки за голову; его чёрный, с иголочки, костюм, странно контрастировал с рыжей вельветовой обивкой.

«Костюм как у Бон Джови», – пришла мне в голову человеческая мысль.
Сэм усмехнулся.

– Я всё слышу!
– А я и вслух могу сказать!
– Так чего ради ты вытащил владыку ада из самого лучшего в мире места?
– Это где у нас такое место?
– Не скажу. Меньше будешь меня дёргать по воскресеньям.

Я понимающе хмыкнул.

– В Вегасе был?
– Ну, в Вегасе...

Я до боли в глазах смотрел на кофейную чашку, которую Сэм поставил рядом. Ещё вчера она была тускло-серой, почти бесцветной была эта чашка.

– Сэм, а ты испытываешь радость?
– В данный момент...
– Да не в данный! Знаю я, что ты мне скажешь про данный момент. Нет, я про вообще.

Брат задумался, глядя в потолок.

«Только ноги на стол не клади», – подумал я, и Сэм немедленно это сделал.

– Свинья ты...
– Рот бы тебе с мылом помыть.
– Ну так что? Чувствуешь ты, как люди?
– Сказать сложно... Отвечу так, братец: мне не-наплевать на всё вокруг. Можно это считать радостью?

Теперь я смотрел на зелень дерева за окном, и она казалась мне ослепительно-яркой, сияющей, совсем не такой, как вчера.

– В твоём случае, наверное, можно.
– А к чему ты это вообще спросил?
– Да так. Извини, что вызвал; я просто подумал – давно не виделись.
– Ну ты, братец, даёшь, – Сэм одним глотком осушил чашку с кофе, – совсем сентиментальным стал. Ещё раз вытащишь меня из объятий прекрасных дев – попадёшь в геенну огненную...

И он со щелчком растворился в воздухе.

А я всё смотрел на цветные тени, на корешки книг, которые больше не были чёрно-белыми; слушал звуки города, невнятный рокот, смех за стеной.

Предвкушал вечер – с его музыкой, полумраком, с его тающими свечами. И с людьми, людьми, людьми, которые больше не были для меня бесформенной толпой – одинаковой во всех городах этого странного мира.

Что-то теплилось там, где у человека должно находиться сердце.
Впервые за последнюю тысячу лет, крылья не тянули меня наверх, в Серебряный Град, нет, они желали быть здесь, на земле, быть как можно дольше.

И я улыбался.

Неловко.

Но искренне.