Привет графоманам и поэтам
1. Гений
В Михайловском зимой тоска,
Хоть это и Европа.
Помянем Пушкина, друзья,
Потомка эфиопа!
Крестьянку пухлую задрав,
Не раз меняя позы,
Он написал там много глав
Поэзии и прозы.
Он сытно ел и жил греша.
Но ни фейсбук, ни твиттер
Там не работали. Душа
Рвалась в Москву и в Питер.
В Москве в разгаре декабря
Был бал. Сверкали ноги.
Пассэ учил, плие и па
Сам балетмейстер Йогель.
Судьба послала в этот раз
Тяжелый тест для мэтра:
Шестнадцать лет, есть грудь и таз
И рост почти два метра.
Сложился вдруг красивый брак.
Но камер юнкер скоро
Стал нервничать. Подвёл свояк
Француз де Геккерн Жора.
Честь защищая, под прицел,
С презрением во взгляде,
Стал гордый муж. Его отпел
Архимандрит Геннадий.
Стоял февраль и ветер злой
Хлестал в тот год особо.
Козлов Никита сам не свой
Рыдал навзрыд у гроба.
Горчит судьба, как нашатырь.
Всё кончено. В итоге
В Святоуспенский монастырь
Свезли поэта дроги.
И чёрный ангел или бес
Кружил всё ниже, ниже...
А муж сестры жены Дантес
Продолжил жизнь в Париже.
2. Сын Гения
Зазря старался Лермонтоff.
Стреляя мимо цели,
Он завершил свой цикл стихов
На роковой дуэли.
Завёл язык в тупик в тот день
Опального поэта.
И превратил шута в мишень
Под дулом пистолета.
Любил Мартынов слабый пол.
Но был не по заслугам,
И потому был страшно зол,
Унижен лучшим другом.
Поэт, конечно, не был прав,
Хоть смерть он принял стоя.
Увы, не спас его Минздрав
В то время роковое!
Черкесский край. Гора Машук.
Пол мили до Провала.
Оставил дома лучший друг
Бешмет и два кинжала.
Но навела гранёный ствол
Судьба рукой майора.
И кухенройтер не подвёл.
Так завершилась ссора.
Смертельно ранен в правый бок,
Лейб-гвардии поручик
На землю мокрую прилёг.
Шёл дождь. Сгущались тучи.
Назавтра, среди прочих дел,
Покуда не истлело,
Барклай де Толли осмотрел
Беспомощное тело.
Закончил дело эскулап,
Описывая раны.
Замкнулся круг. Но был этап
Последний – путь в Тарханы.
Как образец семейных скреп,
Из кирпича и бука,
Арсеньевой воздвигнут склеп
Для дорого для внука.
А что же царь? На краткий срок
За нарушенье правил
Он Соломоныча в острог
Мартынова отправил.
Таков итог или конец
Печальной дружбы двух сердец.
Посвящение Стихире
Собрались Пушкин‚ Моцарт и Пеле‚
В сомбреро‚ в кружевах и в эполетах‚
И долго спорили‚ – до самого рассвета‚–
Кто был весомей‚ почему и где.
– Конечно‚ Пушкин‚– спорил футболист.
– Ведь каждая девчонка в знойном Рио
Не может жить без секса и без чтива‚
А Пушкин – это был специалист.
–А знаешь‚– возражал ему поэт‚–
Наверно‚ все же Моцарт был весомей.
Не зря его услышишь в каждом доме‚
А ведь прошло почти что 300 лет.
А Моцарт вскрикивал:
-Пеле! Пеле! Пеле!
Как он играл! Один‚ без клавесина!
Кто этот Пушкин? Дуэлянт! Скотина!
Хоть и писал когда–то обо мне.
Так духи спорили упрямо до утра.
Но солнце осветило коридоры‚
И духи‚ – даже тот‚ спортсмен который‚–
Нырнули быстро – вниз и в никуда.
Возможно‚ кто–то скажет: ”Что за вздор!”
Что ж‚ я и сам считал бы вздором это‚
Когда б случайно в обществе поэтов
Не вспомнил этот старый разговор.
Зачем писал Омар Хаям
Его короткие стихи
Весьма высокой пробы.
По форме это рубаи,
Но вкус у них особый.
Он ел шашлык. Он пил вино.
Оставив след в сатире.
Он жить учил, но ничего
Не изменилось в мире.
Зачем писал Омар Хаям?
При встрече он расскажет вам.
Прощание
«Англичане уходят не прощаясь.
Евреи прощаются, но не уходят».
Народная примета
Написал я немало и рад:
Наконец-то поставлена точка!
Я поэзии больше не брат,
Не жених, не жена и не дочка.
Пусть страдают Антон и Олег,
Пусть Сережа не спит или Коля.
Я свободный теперь человек,
Жизнь свою доживаю на воле.
Написал я немало баллад.
И рифмую теперь так, как проще.
Я поэзии больше не брат,
Не отец и, конечно, не теща.
До свидания, Петр и Максим.
Или лучше – прощайте, поэты!
Расставание будет скупым.
И никто не заплачет при этом.
Разрываю порочный сей круг
Без обиды, тоски или злобы.
Я поэзии больше не друг,
Хоть и клялся когда-то «до гроба»!
Вам неведом спокойный ночлег.
Понимаю, сочувствую боли.
Только я не такой человек,
Рифмы – плен.
Не могу я в неволе!
Все написано было уже.
Потому, отбиваясь от стаи,
Как модель в дорогом неглиже,
Я пройду, улыбнусь и растаю.
Гром отгремел
Гром отгремел. И отошел застой.
И за плечами не было котомки,
Когда однажды плавно и негромко
Ушли шестидесятники домой.
Все это повторится многократ.
И нам известен результат расчетов.
А ветряные мельницы стоят
И поджидают новых Дон Кихотов.
Поправила курсистка белый бант
Поправила курсистка белый бант
И отложила в сторону тетрадку.
«Откуда в Константиново талант?»-
Она пыталась разгадать загадку.
Безнравственный, самовлюбленный, злой,
Неблагородный, вспыльчивый и смелый...
Как он посмел владеть её душой?
А был бы рядом, завладел бы телом.
Как странно всё-таки: есть вдоль Оки село,
Где он мечтал о славе и престиже...
А вот курсистке нашей повезло:
Она влюбилась и жила в Париже.
Stixi.ru
Я ходил по стихире и плакал.
И вздыхал над судьбою своей.
Сколько здесь гениальных, однако
И ужасно несчастных людей!
Из Америки или России…
Есть Израиль, Гонконг и Непал…
Будто в госпиталь психиатрии
Я случайно зашёл и застрял.
Эйфория из тысяч орудий…
Скрипки, флейты, тромбоны, там-там.
Я хотел бы помочь этим людям
И спастись, при возможности, сам.
Непокорный наш сервер однажды
Отключился на целых два дня.
Тишина, утолившая жажду,
Показалось, что к нам снизошла.
Но опять кто-то крикнул: «В атаку!».
Ну, и я, как покорный вассал,
Побежал по стихире, заплакал,
Засмеялся и вновь зарыдал.
Выходной с Пушкиным
Выпив пива с таранькой две кружки,
Я укутался в мысли и плед.
Прикорнул. Мне пригрезился Пушкин,
Всенародно любимый поэт.
И мгновенно русалки запели,
И мяукнул на дереве кот.
Ах, как жаль! Он убит на дуэли,
Был застрелен, по слухам, в живот.
Мне пригрезился ствол пистолета.
Я напряг свои мышцы и пресс.
«Пиф!» — и метко стреляет в поэта
Жорж де Геккерн и он же Дантес.
Как же так? Но русалки пропели,
Что, когда бы не бог и друзья,
Двадцать раз умереть на дуэли
Пушкин мог и до этого дня.
Мне филолог одна рассказала,
Подшофе, так сказать, тет-а-тет:
Первым дядю убить Ганнибала
Собирался великий поэт.
Интересные выплыли факты,
Как сквозь сито просеялся дым.
Он пульнул в Кюхельбекера как-то
И почти что покончил с Толстым.
С каждым годом был список длиннее:
Карты, дамы, стихи да вино...
На дуэль напросились Рылеев,
Некто Крофт, Дегильи и Руссо.
Как он жил? Почему он стрелялся?
Где лежит вдохновенья исток?
Под тарань разгадать я старался.
Но размяк, задремал и не смог.
Про интим
Да здравствует судьбы интрига,
Да здравствует чужой сюжет!
В шкафу моём пылится книга.
А написал её поэт.
Я прочитал о том вначале,
Что он женат. Она была
Пучком травы, лучом в подвале,
Костром без дыма и огня.
Их брак — как осенью погода.
Вот что скрывается за сим:
Любовь его другого рода.
Он жил с женой, а спал с другим.
К ним в гости приходила лира.
Они шептались по ночам,
В засаленные их квартиры
Вселяя похоть и бедлам.
На полке затерялась книга.
Я пыль смахнул и в тот же миг
Из книги выскочила фига
Для почитателей интриг.
Свидетельство о публикации №125080106088