Жили - были

Отъезд

Я, Костя и друг Сулико
Из края по имени Гудаута
Сегодня вечером или завтра утром
Стартуем в коммунистическое далеко.
Мы на перроне оставим жён.
Там, в будущем, все женщины — жёны.
Там каждый декретно будет влюблён,
А каждый третий - страстно влюблён-ным.
Придут на проводы наши друзья,
Подруги, сотрудники, соседи и дети.
Придут сказать нам «всего» и «пока»
Все те, кому в коммунизм не светит.
Придёт начальник. Отвесит поклон.
Скажет: «Простите, вы были правы».
Я только сплюну на грязный перрон,
На чистый спиджак и благородные нра-вы.
Ещё мы скажем: «Большой привет!».
Поезд тронется под стихи Есенина.
На правом буфере — Сталина портрет.
На левом буфере — товарища Ленина.
Спасибо нашей прекрасной судьбе.
Пора! Людям крикну в азарте я:
«Прощайте, товарищи. Абсолютно все!
Мы уезжаем! Да здравствует партия!»
Песней тронет сердца Сулико,
Вкушая прелести разврата и пьянства.
И тут мы тронемся, как спринтер легко, 
В коммунистическое пространство.

Командировка

Пусть кто–то грубый‚ молодой и резкий
Жизнь разольёт, как водку, по стихам.
Я расскажу лишь об одной поездке.
Я пережил её однажды сам.

В тот вечер я не говорил «спасибо»,
Когда с тяжелой папкой чертежей
Я прибыл в город среднего пошиба
Бесспорно замечательных людей.

Я подошёл к закрытому участку
И, надорвал там горло у ворот.
Облаян псами и дождём обласкан,
Я встретил сторожа. Бедняга там живет.

В вагончике, возможно, даже в спальне,
Где даже умным нечего украсть,
Я пил со сторожем‚ шутя и тривиально
Поругивая городскую власть.

Он пил красиво‚ но при том не мало.
За урожай, за родину, за мать…
Горбушка хлеба‚ огурцы и сало…
Плюс дождь… ну, невозможно отказать!

Как собутыльник заработав двойку‚
Я незаметно разомлел и сник.
И полулёг на узенькую койку‚
А чуткий сторож перешёл на крик.

«Я партизан‚– кричал‚– я трижды ранен!
Я воевал под Курском и в Литве!
А не пошел бы ты к ядрёной маме!..»
И сдулся вдруг на пике и в пике.

«Какой вопрос пригнал тебя‚ однако?
Да ты привёз бумаги целый пуд.
У нас бывает приключится драка‚
Но чертежи… простите, не поймут.

Чертежник – значит инженер‚ бездель-ник.
Не пахарь он‚ не шофер‚ а стервец.
К тому же‚ ты приехал в понедельник…
Да ты кусай смелее огурец!»

Родная речь! Какие обороты!
Я возразить по логике не мог.
Мне в голове в тот час мешало что–то‚
Как будто я подглядывал в глазок.

«Ты прав‚ отец‚ давай ещё закурим.»
И мы курили снова‚ он и я‚
Два собутыльника, товарищи по дури‚
И я жалел всем сердцем старика.

А утром прибежал начальник стройки.
Он высморкался‚ закурил и сел.
«Вставай‚ браток‚ лежать на этой койке
Позор‚ когда на свете столько дел.»

Запел бульдозер. Катер у причала
Прокашлялся‚ и я нашел носки.
Болел живот‚ в котором клокотала
Смесь самогона‚ чая и тоски.

И вдруг‚ всё сразу сотрясая вместе‚
Сарай‚ причал и придорожный лес‚
Копёр завёл свою шальную песню‚
Вгоняя сваи в землю под обрез.

Весь день прошёл, как медленная осень.
Я вымок и вступил ногой в говно.
И вечер‚ неожиданный как проседь‚
Меня загнал‚ как в лузу шар‚ в кино.

Мой поезд был ночным. И дождик ка-пал.
Согрелся я. Расслабился. Раскис.
Чужие женщины бросали вяло на пол
Бумажки от засохшего «кис–кис».

А на экране загорала Ницца.
Играла музыка. По–моему‚ Легран.
Мне как серпом по горлу заграница!
Я все забыл. Где сторож? Где стакан?

А после полусонный на вокзале‚
Когда я то ли грезил‚ то ли нет‚
Я вспомнил вдруг свою соседку Валю.
Красавицу! Не помню сколько лет.

И хоть об этом говорить неловко‚
Хотелось мне припасть к её ногам…
Вот вам история одной командировки‚
Я пережил её однажды сам.

Сочи – Киев

Я ехал в поезде пустом,
Как на скрипучей карусели.
Мелькали лица за окном,
Мне незнакомые доселе.
Передо мной сидел грузин.
Он наливал и пил из рога.
Я ехал в поезде один,
Хотя нас было очень много.
Достал из сумки он сосуд,
Отрезал пряный лист капусты.
Контакт возник за пять минут,
А через десять стало пусто.
Хотелось выйти на вокзал,
Но проводник захлопнул двери.
«За Сталина!» — сосед сказал
И мне налил по полной мере.
Я пить не мог и не хотел,
Но не искал случайной ссоры.
Грузин сказал, что он мегрел,
А поезд, между прочим, — скорый.
Что Сталин — это далеко,
Но дух его живёт и кружит.
Что если прошлое дерьмо,
То дальше будет только хуже.
Я очень тщательно кивал
Во избежание истерик.
Хотелось выйти на вокзал,
Через захлопнутые двери.
Я ехал в поезде один,
Хотя нас было очень много.
Передо мной сидел грузин,
И вечною была дорога.

********************

Об этой встрече я забыл.
Но жизнь столкнула нас когда-то
Лет через тридцать. Он был мил
И обнимал меня как брата.

А я, едва его узнав,
Кивал, и в этот раз не споря.
Всё стало хуже. Он был прав
При нашем первом разговоре.

Письмо женщины

Мы с Вами познакомились в Ельце.
Потом встречались в Киеве и в Сочи.
Зачем Вы сочинили этот очерк‚
Где плохо написали об отце?

Я помню море‚ а над ним – луна.
Я помню все: елецкие соборы‚
Ваш теплый Днепр. Разговор‚ который
Рассорил нас‚ возможно‚ навсегда.

Зачем Вы пишите‚ что мой отец неправ?
Как это стыдно‚ горько и некстати.
Он служит честно при военкомате
И уважает форму и устав.

Да‚ смелый‚ может‚ не довеивал.
Да‚ честные не дожили и что же?
А сами Вы – на тридцать лет моложе‚
Упрямый‚ образованный нахал.

Оставьте их‚ не трогайте калек!
Вы пишите с бесстыдством журналиста:
”Кто бил своих – тот не стрелял фаши-стов…”
Какой Вы все же скользкий человек!

Солдаты‚ получавшие приказ‚
Одели в мае старые награды.
Не ворошите прошлое‚ не надо‚
Их правда в том‚ что вырастили нас.

Когда–то познакомившись в Ельце‚
Встречались мы и в Киеве‚ и в Сочи.
Вы плохо написали об отце.
Вас мало расстрелять за этот очерк.

Облака

Плывут облака над Россией,
Меняя всё время маршрут.
Как будто плывут часовые.
Не знаю куда, но плывут.

Скользят‚ презирая погоню‚
Легки‚ словно утренний сон.
И кажется – ты похоронен,
А, может, и не был рожден.

Печальней не знаю занятья -
Смотрю‚ как плывут облака.
То красные в ржавом закате‚
То утром‚ под цвет молока.

То тёмные, мрачно–седые‚
Пытаясь, возможно, спасти
Кого-то вдали от России,
А, может, кого-то внутри.

Плывут, подчиняясь приказу,
Как птицы большие в строю.
Спасают они не от сглазу -
От места, в котором живу.

Где боль – как печать и прописка.
Где страх – это вечный закон.
Где жить невозможно без риска,
Где каждый свободный пленён.

Меняют цвета, словно платья,
И смотрят всегда свысока.
Печальные сёстры и братья –
Плывут над землёй облака.

Петербург
Страдания по Гоголю

В Петербурге, где вечная слякоть,
Где туман застилает рассвет,
Человеку приспичило какать
Там, где трудно найти туалет.

И томимый ужасной истомой,
Он другого пути не нашёл,
Как в  холодный подъезд незнакомый
Заскочить и покакать на пол.

А потом, убегая по лужам
В ситуации этой чудной,
Он вернулся домой и на ужин
Съел компот и сошёлся с женой.

Спал он плохо. Метался и плакал.
А под утро явилось во сне,
Как на Невском слепая собака
Захлебнулась в душистом говне.

Петербург! Город снов и обмана.
Как товарищ, чекист или крез.
Человек принял тёплую ванну
И опять на супругу залез.

Просыпались мосты и собаки.
И как только рассеялась мгла,
Вновь пошёл он, как вечный Акакий,
Делать очень большие дела.

Я родился в совет-ском союзе

Пусть другой вас сегодня нагрузят
Информацией, мне наплевать!
Я родился в советском союзе
И меня родила моя мать.

Мы носили чулки и ботинки.
И, гуляя ватагой блатной,
Пистолеты, кастеты и финки
Мы в карманaх таскали с собой.

Мастерили мы луки и плети.
Во дворе, где играл патефон,
Нехорошие выросли дети,
Как отрыжка военных времен.

В восемь лет мы уже октябрята.
Пионерами стали, a там
Мы прошли все ступени разврата,
Как судьба уготовила нам.

Мне с годами роднее и ближе
Те, кто предан проклятой страной.
Самый честный в Сибири не выжил.
Самый гордый зарезан шпаной.

То, что были святыми когда-то,
Пусть расскажут вам ваши отцы.
Только вы им не верьте, ребята,
Не живите вы так, как они.

Мы всю жизнь, как змеи, на пузе
Провели, притворяясь травой.
Вот и все. Я родился в союзе
В результате победы большой.