Разные

Театр

Хотелось мне в иные дни‚
Пусть я о том вздыхаю редко,
Ходить в театр‚ писать стихи
И чтоб моей была соседка.

А вот теперь я стал не тот.
Потяжелел да лень заела.
Высоцкий больше не поет,
И мне в театре надоело.

Oстались, брат‚ стихи‚ но зря
Я их ласкал - стихи прокисли.
Соседки нет. Любовь прошла‚
И в голове застряли мысли.

Случайной жизни водевиль
Влечет того‚ кто ценит ветер.
А мне теперь дороже штиль
И пиво горькое в буфете.

Я понял вдруг, что режиссер
Во всем не прав. Что он тупица.
Костюмы - дрянь‚ спектакль – позор
И что ненатуральны лица.

Я осознал: премьер - свинья‚
А труппа - лишь толпа‚ не боле.
Но главное‚ что роль моя
Навек‚ напрасно‚ навсегда
Потеряна‚ и я без роли.

Болят виски‚ как будто в гроб
Пора‚ а неохота все же.
Зал затемнен, партер - окоп,
И сырость расползлась по ложе.

Я молод был. Галерки свист
Мне слух ласкал‚ а нынче - на те!
Не зритель я и не артист‚
Терпимый‚ грустный атеист‚
Случайный‚ тихий наблюдатель.

Иду в туман. И все не так.
Бурьян‚ коряги‚ пни да кочки…
Лимон‚ конфеты и коньяк-
Все выстроилось по цепочке.

И в эти пасмурные дни‚
Напомнит лишь каштана ветка‚
Как я хотел писать стихи
И чтобы отдалась соседка.



Последний вечер

Если бы знал, что утром умру,
Что бы я делал вечером?
Выпил текилы, съел бы хурму,
Черт с ним с ожиреньем и с печенью.

Взял бы бинокль, посмотрел в окно.
Напротив девочка – птичка.
Зимой воркует в теплом трико,
Летом – ходит без лифчика.

Mне очень нравится слабый пол
И та, что живет напротив.
Она подумает: “Старый козел!”
А я ей скажу: “Мой котик...”

Я закурил бы, – давно не курю, -
Пусть легкие дым калечит...

Ах, если бы знал я, что утром умру,
Как славно провел бы вечер!



Памятник

Я памятник воздвиг‚ но рукотворный.
Ему придал знакомые черты.
Он сохраняет возраст‚ вес и формы
И‚ как живой‚ боится высоты.

Мой памятник скромней меня и проще.
Не метя на высокий пьедестал‚
Друзьям и недругам‚ родителям и теще‚
Он никому ни разу не солгал.

О современники‚ сограждане‚ мужчины!
В том‚ что имеем очень глупый вид‚
Как часто обвиняли мы картины
И в исступленьи рушили гранит.

Мне с детства нравились шитье‚ резьба и лепка.
Не потому ль‚ в музеях частый гость‚
Я вытер пыль – и засияла кепка‚
Протер платком – и засверкала трость.

Мой памятник‚ прости меня‚ иуду‚
Коль будет трудно в облике моем.
За все‚ что сделал‚ делаю и буду
Тебя к ответу привлекут потом.

И может быть‚ когда–нибудь‚ когда–то‚
Решительно от надоевших строк
Ты отмахнешься‚ как от компромата...
А впрочем‚ из меня плохой пророк.



Цветок

”Тюк–тюк‚”– проклюнулся цветок.
Ничей‚ он май прославил.
Я посадил его в горшок
И на окно поставил.


Я говорил ему: ”Расти!”
Но‚ как я ни старался‚
Увял цветок‚ дитя любви…
А вот горшок остался.



Испания

Испания. Еще один один рубеж.
Колумб. Аквариум. Рыбацкая застава.
А утром – Tossa или Costa Brava
И тело дорогое цвета беж.

Песок, как бесконечная кровать.
Щебечет пляж. Чужие люди рядом.
Они ее готовы обласкать
Мечтами‚ жестами или хотя бы взглядом.

Недаром грудь‚ упругую пока‚
С улыбкой девушка раскрыла так невинно.
С ней рядом… ладно‚ назовем его мужчина‚
Рассеянно считает облака.

Он думает о том‚ что где–то быт.
Она – о сексе или о доходе.
Так день искрится‚ тает и проходит‚
Покуда разум тешится и спит.

Когда–нибудь я вновь найду причал‚
В деревне той‚ где с вечностью не споря‚
Художник белорусский‚ Марк Шагал,
Жил‚ называя раем берег моря.



Пень

Я жизнь‚ как размеренный сонет‚
Перечитал и ощутил как туже
Сдавили шею кольца прошлых лет‚
И солнце дрогнуло и отразилось в луже.

Жаль‚ у меня не лучшая пора.
Пень у дороги – грустная картина.
На мне когда-то посреди двора
Играли в карты пьяные мужчины.

Я молча вспоминаю до сих пор‚
Как люди спорили до хрипоты‚ до драки
Потом‚ когда ломали старый двор
Бульдозером и старые бараки.

А на меня‚ им было просто лень‚
Бросали доски‚ камни и огрызки.
От разрушенья спасся только пень
Лишь потому‚ что круглым был и низким.

И вот теперь‚ когда рассеян дым‚
Когда стою в тепле дорожной пыли‚
Я понимаю: деревом большим
Давно разрублен был бы и распилен.

И пусть я не отбрасываю тень‚
И над землей заметен еле–еле‚
Все говорят‚ я очень прочный пень‚
А люди понимают в этом деле.



Карлик

День растаял. Ночь в итоге.
Неприкаянный и злой
По заснеженной дороге
Карлик шел к себе домой.

У него в кармане булка.
У него в душе запой.
По безлюдным переулкам
Карлик шёл к себе домой.

Был он умным‚ но сердитым‚
Ненавидел всех и вся.
Громко цокали копыта‚
Горько ёкала душа.

Шёл и сыпал соль на раны:
Бабы – дуры‚ мир – бардак.
Шел и думал: ”Снег поганый‚
Да и сам я тоже брак.”

Худшей ты не сыщешь кары
Не найдёшь в судьбе резон,
Коль живёшь больной и  старый,
А в душе Наполеон.



Пепельница

Сегодня будет скатерть подо мной.
Сегодня в доме хорошо и чисто.
А было так: окурки кто–то злой
Во мне гасил‚ БТ и Монте Кристо.

Не обладаю мудростью совы‚
Зато не поддаюсь битью и сколам.
Вот эта форма‚–форма головы‚–
Находка мастера – покойник был веселым.

Так устоять‚ как я‚ ну кто бы мог!
Всегда в дыму‚ всегда в огне‚ но все же
Терпеть ожоги – это мой конек‚
И мне покорность уцелеть поможет.

В квартире‚ на балконе‚ тут и там‚
На кухне или в ресторанном зале
Молчала я назло говорунам‚
Тем‚ что свое уже отвоевали.

Блондин повесился‚ с ума сошел поэт.
Шумел театр‚ атрибут в котором
Я свой имела маленький секрет‚
Не споря понапрасну с режиссером.

Во мне гасил окурки кто–то злой.
Мне череп грел рукав преферансиста.
А вот сегодня скатерть подо мной
И в доме нашем хорошо и чисто.

От этой скатерти‚ от этой чистоты
Сияет все от потолка до пола.
Не обладаю мудростью совы‚
Зато не поддаюсь битью и сколам.



Письмо женщины

Мы с Вами познакомились в Ельце.
Потом встречались в Киеве и в Сочи.
Зачем Вы написали этот очерк‚
Где плохо отозвались об отце?

Я помню море‚ а над ним – луна.
Я помню все: елецкие соборы‚
Ваш теплый Днепр. Разговор‚ который
Рассорил нас‚ возможно‚ навсегда.

Зачем Вы пишите‚ что мой отец неправ?
Как это стыдно‚ горько и некстати.
Он служит честно при военкомате
И уважает форму и устав.

Да‚ смелый‚ может‚ не довеивал.
Да‚ честные не дожили и что же?
А сами Вы – на тридцать лет моложе‚
Упрямый‚ образованный нахал.

Оставьте их‚ не трогайте калек!
Вы пишите с бесстыдством журналиста:
”Кто бил своих‚ а кто стрелял фашистов…”
Так мог сказать лишь пошлый человек.

Солдаты‚ получавшие приказ‚
Одели в мае старые награды.
Не ворошите прошлое‚ не надо‚
Их правда в том‚ что вырастили нас.

Когда–то познакомившись в Ельце‚
Встречались мы и в Киеве‚ и в Сочи.
Вы плохо отозвались об отце.
Вас мало расстрелять за этот очерк.



Алику Г-му

Просиживаю в келье вечера.
А для чего – меня едва ли спросят.
Я делаю прекрасные кра–кра‚
Но в этом городе кра–кра никто не носит.

Я обожаю всякие кра–кра.
Я их выстругиваю и в пылу‚ и в зуде.
Вот получилось‚ вот опять‚ ура!
А пользы нет‚ увы‚ ни мне‚ ни людям.

Уже я стал седым. Давно пора
Работать‚ зарабатывать‚ мотаться…
А я все делаю и делаю кра–кра
И продолжаю глупо улыбаться.



Характер

Мы с тобой, несомненно, похожи.
Не звонишь, не приходишь, а я
Не надеюсь. А после, быть может,
Ты напишешь «на память отца».

Есть характер у нас вместо кляпа.
Он мешает, мешает всегда.
Ты когда-нибудь будешь, как папа,
Водку пить у пустого окна.

Моя смерть – троеточье, не точка.
Я мечтаю: в положенный срок
Будет сын у тебя. Будет дочка.
И ты с ними поладишь, дружок.

А потом, когда вырастут дети,
Ты, и мой вспоминая конец,
Старость встретишь, как я ее встретил,
И как встретил ее мой отец.

Мне так жалко тебя, толстокожий.
Не звонишь, не приходишь, а я
Зря надеюсь.
А завтра, быть может,
Ты напишешь «на память отца»...

Мы не в ссоре, мы в вечной разлуке.
Хоть обидно бывает порой,
Все пройдет! Я сглотну эти муки.
Только ты будь здоров, дорогой.



В тот день

В тот день, когда смотрел в окно,
Я не ловил прохожих взглядом.
Я вдаль смотрел.
Но далеко
Мешало видеть то, что рядом.

А там маячили друзья,
Кого уж нет, кто жив, но где-то.
Мир близко чётко видел я,
А дальше – в виде силуэта.

Лишь разгадав по голосам
Всех тех, с кем молод был и весел,
Я им налил по сорок грамм
И сала двадцать грамм отвесил.

Печально было и легко
Есть горький хлеб с кусочком сала.
А счастье, выпорхнув в окно,
Крылом взмахнуло и пропало.
Блатной

Его боялась детвора.
А он был видным и весёлым,
Блатной из нашего двора
И нашей школы.

В дома приличные не вхож,
Имел широкую походку.
Носил в кармане острый нож
И пил креплёное и водку.

Так, не читая умных книг,
Он рос задиристым и резвым.
А в жизни малого достиг
И умер молодым и трезвым.

Давно забыт блатной сосед.
И на заброшенной могиле
Знакомый с детства мне портрет
Поблек под толстым слоем пыли.



Кредо

Оставим все, что нас превыше.  Жить скучно – скучно. Это кредо. Все тети, дяди, бабы, деды, хоть преданы как фокстерьеры, любимы редко. Это факт. Здесь важно соблюдать границы, чтоб, оступившись невзначай, однажды в пошлость не свалиться и громко не кричать ай-яй.

Ценю я юмор, как товар. (Здесь важно в пошлость не свалиться.) Ценю его, как санитар. Как врач ценю. Как друг надежный. Ученый, неуч и босяк! Без юмора ваш выбор ложный! Народ без юмора - дурак.

Ценю я книги, как товар. Но, чтобы в пошлость не свалиться, ценю не все. Во всех вранья так много, будто рыбы в море. И даже более того...

Ценю кино! И страсть в актере, но лишь на сцене, на экране. Актеров не люблю в быту. За эгоизм, за разговоры. Пусть извинят меня актеры, людей играя и козлят, за этот нестандартный взляд. 

Люблю друзей. Но только так, как я умею. Постоянно. Не пылко. Преданно. Всегда. Но как в аптеке – в малых дозах. Поскольку быть люблю один.

Деревня - мой валокордин! Мне нравятся и лес, и речка, хоть городской я человек и предан городу навек.

Люблю красивые тела. Мужские лбы и женщин груди. И благодарен я природе за все, что создает она. Мне нравятся любые люди!

Мне нравится, что есть семья. Что братья есть в семье и сестры. И нравится моя жена, хоть и язык имеет острый.

Я вкус ценю, ценю во всем: в еде, в одежде, в разговоре. В уменье помолчать вдвоем и поддержать, коль надо, в горе.

И пусть полезнее вода, люблю я водку иногда. Здесь важно, чтобы каждый день. Чуть-чуть и чтоб под настроенье.

Люблю шансон. Такое пенье понятно мне и по душе, пусть и бывает много дряни.

Мне думать нравится в тиши. Люблю машины (до поломки). Еще - людей, что хороши профессией своей негромкой.

Я спорт люблю, а вместе с ним люблю я секс, но только дома. И так живу я много лет приятно, хоть и невесомо.

В том смысл жизни я узрел, чтобы, свое составив кредо, жить так, как сам того хотел до, после и подчас обеда.



Дежурный по стране

Был юмористом, а потом
Добился славы. Стал шутом.



Соображая на троих

Соображая на троих,
Пытался я понять намедни:
Как написать последний стих,
Чтоб не стыдиться за последний?

Когда кончается процесс,
Час оговорен, предположим,
Как все устроить, чтобы бес
Не строил пакостные рожи?

Как попросить тебя, судьба,
Чтоб ты спасла от муки этой:
Стыдиться самого себя,
Как коммунисты партбилета?

"Когда не стану на троих
Я водку пить, то буду гадом," -
Я им поклялся и затих,
Несправедливый к тем, кто рядом.



Случай с пациентом

Кто-то скажет, что это скандал.
Засекреченный, как Камасутра,
Вез в больницу свой стул или кал
Я в трамвае однажды под утро.

И не знаю как вышло потом, -
Повторить все придется сначала, -
Я в больницу пришел на прием,
А в кармане как не было кала.

Тот, подлец, тот, кто это украл,
Тот судьбою наказан в итоге.
Ну, а я, отвозя свежий кал,
Уж теперь не расслаблюсь в дороге.



Просьба (почти молитва)

Бывает ночью или днем,
Презрев запоры и преграды,
Приходит Он с большим кульком
И забирает все, что надо.

Не стану я гневить судьбу.
Коль так,  то пусть оно свершится:
Бери любовницу мою,
Как сувенир из-за границы.

Бери коньяк. Бери значки,
Компьютер, новую одежду...
А мне оставь мои очки,
Мой юмор, сало и надежду.



На берегах далекой Тисы

На берегах далекой Тисы,
Средь прочих бесполезных дел,
Составил я весомый список
Всего, что мог, но не хотел.

Бурлила Тиса и кипела,
Спеша к Дунаю тет-а - тет.
А я писал, - такое дело,-
А для чего еще поэт!

Прошли года, и список сгинул.
И вот сейчас не знаю я,
Когда дела влекут в трясину,
Как уцелеть на склоне дня.

Ошибок сделано немало.
Но подводя итог потерь,
Я жизнь свою начать сначала
Не согласился бы теперь.

Пишу стихи не без описок,
Как жизнь живу подчас не так.   
И вспоминаю берег Тисы,
Где был я молод и дурак.



Летом

Девки страшные, рябые
Вдоль по улице бегут.
Выйдут замуж молодые,
Станут старые – помрут.

Я смотрю, застывши сдуру.
Взгляд мой цепок, будто краб.
Вот бы спорт и физкультуру
Запретить для этих баб!

Чтобы дома утром спали,
А не бегали в трусах,
Размалеванные крали
В наших с вами городах.

Видно, в детстве их не били,
Ни скакалкой, ни рукой.
Вот теперь в спортивном стиле
Девки бегают рысцой.

У окна стою тревожно,
Возмущаясь всякий раз
Как трясут они безбожно
Тем, что грудь, и тем, что таз.