Пятая графа

Дега

Однажды в среду где-то в два часа
Похожую на раненую птицу
Я юную увидел танцовщицу
На полотне художника Дега.

Мне нравились движение рукой,
Изгиб спины и фон картины странный.
И несмотря на плотную охрану
Я это полотно унес с собой.

Дега – художник был антисемит,
И вот еврей унес его картину.
Но не повесил дома над камином...
Ну, и о чем нам это говорит?



Дед

Я внук убитого в Народичах жида.
Над Косумелем небо голубое.
Здесь море тихое, прозрачная вода‚
И голые, как образец покоя.

Здесь облака беспечные плывут
И раскрывают небо нараспашку.
А я, на нос наклеивши бумажку,
Читаю Гитлера.
Невыносимый труд.

Смотрю на фото: нервное лицо.
Людей не мог, но рисовал пейзажи.
И я не в силах разгадать за что.
И я не в силах разозлиться даже.

Другое фото. Старенький аскет.
Одет красиво будто бы на праздник.
Молился ты, когда на склоне лет
Жену и дочь повёл на место казни?

Страдая с истечением минут
Ты думал, верно, о несчастном сыне.
Кому теперь достанется Талмуд?
Что будет с печкой, где картошка стынет?

Прости за то, что я читаю вздор.
Искать ответы лучше было б в Торе.
Прости ещё за то, что разговор
Наш состоялся на Карибском море.

Мне в Косумеле нравится вода.
Но я купаюсь только до обеда.
Как жаль‚ я никогда не видел деда,
Убитого в Народичах жида.



Случай в трамвае

У дяди Бори странная нога.
Она не гнется и хрустит некстати.
Он говорил‚ что это медсестра‚
Спасла его и ногу в медсанбате.

Мы с ним в трамвае ехали домой.
Он был не весел и дремал убого.
Со стороны как будто неживой‚
Как будто даже ёбнутый немного.

Трамвай скрипел‚ а дядя Боря спал.
Мы ехали‚ а я читал газету.
И вдруг один упитанный нахал
Ударил дядю Борю по берету.

Он вдруг сказал‚ что дядя Боря жид.
Что ногу не сгибает лишь для вида.
Что‚ мол‚ уснул‚ а женщина стоит‚
Пока он тут играет инвалида.

”Их надо всех отправить на Синай!”–
Так он кричал нелепо и жестоко.
Я растерялся‚ как и весь трамвай‚
И повернулся к дяде Боре боком.

А дядя Боря‚ ветеран–танкист‚
Спор поддержал ударом снизу ловким.
Тут незнакомец моментально скис‚
И вышел‚ не дождавшись остановки.

Мы ехали. Универмаг. Вокзал.
Проспект Победы. Городская Дума.
Трамвай скрипел‚ а дядя Боря спал‚
Как будто чокнутый‚ не замечая шума.

Так много лет прошло, a я о том
Пишу и думаю‚ и вспоминаю снова:
Трамвай скрипучий‚ наш огромный дом…
И дядю Борю (кстати‚ Иванова).



Случай в поселке

”Веками они спаивали наш великий народ…”
И.Петренко

Называя квартирами хаты‚
Мы в поселке скрывались от бед.
”Дай‚ жидовка‚ трояк до зарплаты,”–
Попросил мою маму сосед.

Деньги были в буфете под солью.
Мама тихо вздохнула. Потом
Трешку взял он‚ но был недоволен
И ушел‚ пригрозив кулаком.

”Зря ты‚ Фира. Пошли его к черту.
Три рубля для тебя не пустяк”.
А нашли его пьяным и мертвым.
Так пропал наш заветный трояк.



Мне приснился крещеный еврей

Мне приснился крещеный еврей.
По талмуду еврей этот - мин.
Он топтался всю ночь у дверей,
Будто здесь дорогой магазин.

Не родня мне, не кореш, не вор,
То ли баба, а то ли мужик...
Что за зверь?  Из каких это нор
Он в мой сон незаметно проник?

Музыкант? Поэтесса? Артист?
Появилась она или он,
Чтобы я, рядовой атеист,
Посмотрел замечательный сон.

Ночь прошла. Тишина у дверей.
Растворилось под утро легко
То, что есть по Галахе  еврей,
А по совести – черт знает кто!



Маца

Как в наволочке Хлебников стихи‚
Я в наволочке вез мацу‚ стесняясь.
Сначала до трамвая‚ спотыкаясь‚
А после на трамвае – вдоль реки.

Я знал‚ что я переступлю порог‚
И мама скажет тихое спасибо.
Размытый‚ как в аквариуме рыба‚
Был на ладони виден номерок.

Запомню эту цифру навсегда.
Какая все же странная затея -
По полю минному, - раз пасха у еврея,-
Тащить пакет, в котором есть маца.

Жизнь прожита, и мамы больше нет.
И я уже не робкий и не ловкий
Везу домой торжественный пакет
В красивой и блестящей упаковке.

И память жжет, и мучает тоска.
Xoчу закончить жизнь свою покаясь.
И, может быть, простят меня друзья
За то, что жил кивая и стесняясь.