Пятая графа

Дега

Однажды в среду где-то в два часа,
Похожую на раненую птицу,
Я юную увидел танцовщицу
На полотне художника Дега.

Мне нравились движение рукой,
Изгиб спины и фон картины странный.
И несмотря на плотную охрану
Я танцовщицу уволок домой.

Дега – художник был антисемит.
Еврей в душе унес его картину.
Но не повесил дома над камином...
Ну, и о чём нам это говорит?..

«Ну, как же так» - сказала мне жена.
«То ты украл картину, то икону…»
А нафига тогда писал Дега -
Ответил я, по-моему, резонно.


Дед

Я внук убитого в Народичах жида.
Над Косумелем небо голубое.
Здесь море тихое, прозрачная вода
И девочки гуляют вдоль прибоя.

Здесь облака беспечные плывут
И раскрывают небо нараспашку.
А я, на нос наклеивши бумажку,
Читаю Гитлера, как дурень или плут.

Смотрю на фото - нервное лицо.
Людей не мог, но рисовал пейзажи.
И невозможно объяснить за что.
И я не в силах разозлиться даже.

Другое фото. Старенький аскет.
Одет красиво будто бы на праздник.
Молился ты, когда на склоне лет
Жену и дочь повёл на место казни?

Страдая с истечением минут
Ты думал, верно, о несчастном сыне.
Кому теперь достанется Талмуд?
Что будет с печкой, где картошка сты-нет?

Прости за то, что я читаю вздор.
Искать ответы лучше было б в Торе.
Прости ещё за то, что разговор
Наш состоялся на Карибском море.

Мне в Косумеле нравится вода.
Но я купаюсь только до обеда.
Как жаль‚ я никогда не видел деда,
Убитого в Народичах жида.


Случай в трамвае

У дяди Бори странная нога.
Она не гнётся и хрустит некстати.
Он говорил‚ что это медсестра‚
Спасла его и ногу в медсанбате.

Мы с ним в трамвае ехали домой.
Он был не весел и дремал убого.
Со стороны как будто неживой‚
Как будто даже ёбнутый немного.

Трамвай скрипел‚ а дядя Боря спал.
Мы ехали‚ а я читал газету.
И вдруг один упитанный нахал
Ударил дядю Борю по берету.

Он вдруг сказал‚ что дядя Боря жид.
Что ногу не сгибает лишь для вида.
Что‚ мол‚ уснул‚ а женщина стоит‚
Пока он тут играет инвалида.

”Их надо всех отправить на Синай!”–
Так он кричал нелепо и жестоко.
Я растерялся‚ как и весь трамвай‚
И повернулся к дяде Боре боком.

А дядя Боря‚ ветеран–танкист‚
Спор поддержал ударом снизу ловким.
Тут незнакомец моментально скис‚
И вышел‚ не дождавшись остановки.

Мы ехали. Универмаг. Вокзал.
Проспект Победы. Городская Дума.
Трамвай скрипел‚ а дядя Боря спал‚
Как будто чокнутый‚ не замечая шума.

Так много лет прошло, a я о том
Пишу и думаю‚ и вспоминаю снова:
Трамвай скрипучий‚ наш огромный дом…
И дядю Борю (кстати‚ Иванова).


Трояк

”Веками они спаивали наш великий народ…”
И.Петренко

Называя квартирами хаты‚
Мы в посёлке скрывались от бед.
«Дай‚ жидовка‚ трояк до зарплаты», –
Попросил мою маму сосед.

Деньги были в буфете под солью.
Мама тихо вздохнула. Потом
Трёшку взял он‚ но был недоволен,
И ушёл‚ пригрозив кулаком.

«Зря ты‚ Фира. Пошли его к чёрту.
Три рубля для тебя не пустяк.»
А нашли его пьяным и мертвым.
Так пропал наш заветный трояк.


Крещеный еврей

Мне приснился крещеный еврей.
По талмуду еврей этот - мин.
Он топтался всю ночь у дверей,
Будто здесь дорогой магазин.

Не родня мне, не кореш, не вор,
То ли баба, а то ли мужик...
Что за зверь?  Из каких это нор
Он в мой сон без билета проник?

Музыкант? Поэтесса? Артист?
Неужели она или он
Здесь затем, чтобы я, атеист,
Посмотрел увлекательный сон?

Ночь прошла. Тишина у дверей.
Растворилось под утро легко
То, что есть по Галахе еврей,
А по жизни – не знает никто!


Маца

Маца — традиционный еврейский хлеб,
употребляемый на праздник Песах.
В СССР её распространение было
официально ограничено.
Верующие нередко приносили мацу
из синагог в наволочках:
так можно было сохранить хрупкий
продукт и избежать нежелательного
внима-ния со стороны соседей или
властей.

Не всем известный по лицу
Во времена былых сражений,
Поэт носил, как я мацу,
Архив своих стихотворений.

Нет, я не Хлебников никак.
Чужая слава — мне помеха.
На белой наволочке знак -
То номерок, а не прореха.

В руках - тяжёлый взрыв пакет.
Но сила в нём совсем иная.
Я вёз тот груз в шестнадцать лет,
Себя напрасно укоряя.

Едва переступив порог,
Тотчас решительно смелея,
Я слышал голос: «Ты продрог!
Садись, сынок, за стол, скорее.»

Прошли года, и мамы нет.
Пусть не такой, как прежде, ловкий,
Но я несу домой пакет
В руках без всякой маскировки.

В пакете том лежит маца.
И я иду, навек прощаясь
С тем пареньком, что жил, как я,
Кивая и всего стесняясь.