Есть город, которого нет

Было время

Было время. Не помню когда.
Только помню, что было такое:
Мы сидели на склонах Днепра
И вино пили очень сухое.

Помню время –каштаны цвели.
И весна прорывалась упруго.
В недалекие эти деньки
Мы навеки любили друг друга.

И когда поцелуй на губах
Застывал и когда мы молчали,
Нам неведом был подленький страх
И неведомы были печали.

Нам казалось, что все ерунда
И что осень любовь не остудит.
Так сегодня на склонах Днепра
Молодые целуются люди.

И как раньше, всегда и теперь,
Кто-то шепчет «люблю», «дорогая»...
Ни измены, ни боли потерь
В этой жизни покуда не зная.




Весна

Весна! И нелады в желудке.
Но тянет на бульвар погреться‚
Где молодые проститутки
Холодным взглядом плавят сердце.

Они смеются зло и грубо.
Они загадочны и строги.
В цене у них и грудь‚ и губы‚
И накрест сложенные ноги.

Пришла весна‚ пришла баюкать
Бульвар и старенькую площадь.
Здесь чьи–то пальцы чьи–то руки
Впервые пробуют наощупь.

Ах‚ эта молодость! Такая,
Всегда украдкой, как в запрете,
Она волнуется, играя‚
И исчезает на рассвете.




Памятник Шолом-Алейхему

«Остановился он в заезжем Алтера Каневера‚
в нижней части города‚ называемой Подолом‚
где разрешалось жить евреям.
Я говорю – ”разрешалось жить евреям‚”
но должен тут же оговориться‚
чтоб не подумали‚ упаси Б–г‚
что любому еврею разрешалось там жить».

Он жил на Украине‚ реб Шолом.
Писал на идише‚ язык теперь не в моде.
Зачем писать на языке таком‚
Который словно молодость проходит?

Зачем им вечно видеть чужака,
Когда свои писатели забыты?
Прописку выдали‚ – а царь сказал нельзя‚–
Богдана недостойные пииты.

Есть памятник – и даже в полный рост‚
Но почему–то видится другое:
Дома пустые‚ выцветший погост…
Потомков нет на родине героя.

Ты слышишь эту музыку? Мой Б–г‚
Зачем тебе печальные мотивы?
Казалось мне‚ что я давно оглох‚
Как человек спокойный и счастливый.

Так долго я не думал. Я забыл‚
Что быть богатым – это лишь пол дела.
И вдруг скрипач‚ упрямый‚ он пилил
Смычком плечо свое – и музыка задела.

Он жил на Украине‚ реб Шолом.
Смешил людей‚ раввин с душой поэта.
Всех‚ кто не дожил – вычти‚ а потом
Поймешь и ты‚ что значит имя это.




Размышления у памятника Паниковскому

Прорезная‚ Прорезная‚
Мы по ней идем вдвоем.
А куда идем не знаем‚
Только знаем‚ что идем.
Ян. 196Х

Добрались как–то мы до этих дней.
Грехи отпущены. Забыто‚ что когда–то
Ты так не мог не воровать гусей‚
Как я не мог прожить без самиздата.

Был долог век‚ но ты его проспал.
Уснуть под НЭП – прекрасная затея!
Семнадцать – лишь начало из начал‚
A дальше будут Аувшвиц и Зея.

Друзья мои по свету разбрелись,
Зато твои в почете нынче снова.
Все так же тянет Прорезная ввысь.
Промашка вышла‚ значит‚ со Свердлова.

Когда–то здесь стоял городовой.
Ходили тут крестьяне и вельможи.
На переходе‚ временно слепой‚
Работал вор на Гердта чуть похожий.

Был у него гешефт. Была семья.
Был самовар и кошка на диване.
Какой Чернобыль? Что за ерунда!
Какие там события в Афгане?

А знаешь‚ был еще один конфуз!
Погасли звезды на Кремлевской елке‚
Когда распался вечный наш Союз‚
И страны разлетелись‚ как осколки.

Но главное‚ что Город есть‚ такой
Красивый‚ вечный – будто на картинке!
Здесь те же нравы: самостийный строй
И женщины… oсобенно‚ блондинки.

Мне согревает душу‚ как бальзам‚
Простая мысль – ведь мы опять на взлете:
Ты – памятник‚ на радость голубям‚
А я уехал в Сан Франциско. К тёте.

Крещатик вымер. Ночь. Зима. Мороз.
Снег на деревьях голых – что за диво!
Я опустил на плитку‚ – вместо роз‚–
Тот камень‚ что привез из Тель Авива.




Апрель

В городе снова стало тепло.
Стал раем бульвар для влюбленных.
Не ходят женщины больше в трико‚
Мужчины не ходят в кальсонах.

Природа вздрогнула. Кончен сон.
И снова бушуют страсти.
Когда–то в Ларису я был влюблен!
Когда–то хотел я Настю.

В любви‚ как в работе‚ я видел цель.
Прожёг. Потерял. Расстратил.
Да я бы не вспомнил‚ но вот Апрель
Задрал над коленками платья.

Как странно‚ на плащ поменяв пальто‚
Хоть этого быть не может‚
Стать легче на два или три кило
И на год один моложе.




Трамвай

Молчание – большая благодать.
Ценю молчание‚ но слушай‚ слушай‚ слушай‚
Так хочется о многом рассказать
И настежь распахнуть больную душу.

Да‚ у меня колеса вместо ног‚
Но люди сами выдумали это.
Мне предлагают постоянный ток
И нелитературные сюжеты.

Кто создан для того‚ чтоб жить служа‚
Бывает часто суетлив вначале.
Перетащил я тонны багажа
И раздавил зеваку на вокзале.

Водитель мой‚ уставший‚ вечно злой‚
Глядит в окно на рельсы и на шпалы.
А там внутри‚ отвергнутый толпой‚
”Откройте дверь!”– кричит какой–то малый.

Мне кажется‚ терпения запас
Почти иссяк‚ но снова в давке люди.
И женщина красивая сейчас
О чей–то локоть расколола груди.

Трамвай знакомый‚ смерть свою продля‚
Хоть неудобно говорить об этом‚
Сжег‚ – так мосты сжигают! - тормоза
И нынче служит платным туалетом.

Теперь он дни проводит просто так.
В нем тихо‚ как в стационарном доме.
И он бы рад был‚ но один босяк
Стащил однажды у бедняги номер.

Скажите мне‚ ценители себя‚
Без оговорок‚ кто из вас прекрасен?
У каждого из нас своя судьба‚
А мне вчера сломали дверь на трассе.

Я знаю‚ человеки‚ мир жесток.
В нем трудно без счастливого билета.
Спешит трамвай на запад‚ на восток‚
И кажется ему‚ что он – планета.

Ах‚ если бы об этом рассказать
И настежь распахнуть больную душу!
Молчание – большая благодать‚
Ценю молчание‚ но слушай‚ слушай‚ слушай…




Бульвар, которого нет

Ради интереса‚ не для форса‚
Я для форса‚ к сожаленью‚ прост‚
Приходите к памятнику Щорса‚
Там есть конь‚ а у коня есть хвост.

Приходите‚ если вы мужчина‚
Оторвитесь от привычных дел.
Мы подышим гарью и бензином
Там‚ где Щорс навек окаменел.

Мы покурим молча на бульваре.
На людей посмотрим‚ как в окно.
Хорошо‚ когда весна в разгаре‚
Но и летом курится легко.

Повесть это‚ сцена или сценка‚
Или исторический роман?
Бибиковский‚ а потом Шевченко
Был всегда душою киевлян.

Город – как живительная влага.
Удивляет это каждый раз.
Там внизу‚ где цирк с универмагом‚
Говорят‚ когда–то был Евбаз.

Чуть повыше – зданиe ОВИРа.
Я открою вам большой секрет:
Мне когда–то прошептала Ира
Здесь свое решительное ”нет.”

Ну‚ а дальше‚ в университете‚
Где следы совсем иных примет‚
Слева‚ в доме зодчего Беретти‚
Не всегда был университет.

Я бы вам‚ как дорогому гостю‚
Весь бульвар на память подарил.
Здесь учился Паустовский Костя‚
Тут взрослел Булгаков Михаил.

Бродят удивительные тени‚
Днем и ночью сами по себе.
Надсон‚ Лобановский‚ даже Ленин...
Это тот‚ что с кепкою в руке.

Приходите‚ трезвый или пьяный.
Пусть вы даже выросли не здесь‚
Встретят вас улыбкою каштаны
И пошелестятся в вашу честь.

****************************

Снова ночь‚ бульвар и гимназисты.
Тихий сквер. Владимирский собор.
Скачет Щорс куда–то‚ но не быстро‚
Продолжая неприятный спор.