Гамлет

Буран затих, остепенилось море,
пришвартовался к берегу фрегат,
капризным крикам чаек грубо вторя,
вновь набирает силу маскарад.

И вновь толпой выходят на подмостки
король и дама, слуги и шуты.
Не обессудьте, шутки нынче плоски
и грубоваты юношей мечты.

Крутые стены замка крушат волны,
так и мою снедает душу гнев.
От раны резаной бывает телу больно,
но ядовитый яростнее зев.

Я вижу взгляд трусливого убийцы,
льстецов блудливых скользкие глаза.
Их равнодушны мелочные лица,
в них крокодилова голодная слеза.

Кто в ослеплении своём теряет меру
в разумность прочных жизненных основ,
познает полной горестною мерой
он приговор воинственных богов.

Офелия, ребёнок, цвет увядший,
мой мозг уже не крепче твоего.
Нам не вернуть того, что было раньше,
нам не достичь цветущих берегов.

Король-убийца, родственник кровавый.
Он благоденствует, и с ним, ему под стать,
с улыбкой ласковою, Боже правый!,
сидит, красуется моя родная мать.

Никто, никто не видит в том причины
признать за ними толики вины,
глаза обоих блеклы и невинны,
высокомерия забавного полны.

Быть иль не быть владетельному дому?
Подняться ввысь иль рухнуть в пропасть с ним?
Нам наши чувства мёрзлые знакомы,
мы до конца в себе их сохраним.

Как нам приятна чувственная злоба,
сердца ярит свирепая пурга,
плясать и петь хотим на крышке гроба
исподтишка убитого врага.

Во мне, я чувствую, сплелись в смертельный узел
судьбы концы. Так призрачную нить,
что называют родственные узы,
как тот Гордиев узел разрубить!

Простить друг друга уходящим в вечность?
Нет, невозможно, как делить на ноль.
На этой мрачной сцене безупречно
мы отыграем каждый свою роль.

И не исполнить пьесы по-иному,
удар судьбы уже не отклонить.
Быть иль не быть владетельному дому?
Я возвещаю всё-таки не быть!