Константин Бальмонт

Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,
Из сочных гроздий венки свивать.
Хочу упиться роскошным телом,
Хочу одежды с тебя сорвать!

Хочу я зноя атласной груди,
Мы два желанья в одно сольем.
Уйдите, боги! Уйдите, люди!
Мне сладко с нею побыть вдвоем!

Пусть будет завтра и мрак, и холод,
Сегодня сердце отдам лучу.
Я буду счастлив! Я буду молод!
Я буду дерзок! Я так хочу!
1903 г.

Бальмонт - совсем не мой поэт, но я решил написать крошечный очерк о нём по двум причинам: во-первых, Бальмонт был действительно необычайно популярен в свое время, почему? И почему вдруг его влияние и восторги по поводу его поэзии исчезли? Изменились взгляды или вкусы публики, или что? И второе, я встретил о нем живое мнение его современников, в частности, Надежды Тэффи, и мне это было интересно, так что я решил поделиться.  Кроме того, мне было интересно отношение к Бальмонту со стороны Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. К его поэзии тоже относились по-разному в разные времена, от полного погружения, до мнения Владимира Маяковского, который называл Бальмонта и Игоря Северянина «фабрикантами патоки».
Надежда Тэффи пишет о нем: «К Бальмонту у нас особое чувство. Бальмонт был наш поэт, поэт нашего поколения. Он наша эпоха. К нему перешли мы после классиков, со школьной скамьи. Он удивил и восхитил нас своим «перезвоном хрустальных созвучий», которые влились в душу с первым весенним счастьем. Теперь некоторым начинает казаться, что не так уж велик был вклад бальмонтовского дара в русскую литературу. Но так всегда и бывает. Когда рассеется угар влюбленности, человек с удивлением спрашивает себя: «Ну чего я так бесновался?» А Россия была именно влюблена в Бальмонта. Все от светских салонов до глухого городка где-нибудь в Могилевской губернии знали Бальмонта. Его читали, декламировали и пели с эстрады. Кавалеры нашептывали его слова своим дамам, гимназистки переписывали в тетрадки:

Открой мне счастье,
Закрой глаза…   »

Теперь о его женах и привязанностях. В 1889 году Константин Бальмонт женился на Ларисе Гарелиной (1864—1942). Гарелина - дочь шуйского фабриканта, была она барышней красивой. Её мать была против женитьбу, но Бальмонт был в своём решении непреклонен и решился на разрыв с семьёй. «Мне ещё не было двадцати двух лет, когда я… женился на красивой девушке, и мы уехали ранней весной, вернее, в конце зимы, на Кавказ, в Кабардинскую область, а оттуда по Военно-Грузинской дороге в благословенный Тифлис и Закавказье», — позже писал он. Однако свадебная поездка не стала прологом к счастливой семейной жизни. Жизнь их была мучительной, по словам Бальмонта даже с демоническим ликом. Когда они прожили четыре года, в начале 1890 года от менингита у них умерла дочка, первый ребёнок. Второй ребенок, сын Николай, страдал психическим заболеванием. Жизнь осложнялась тем, что Лариса Гарелина относилась к мужу с подозрением и ревностью, кроме того, она пристрастилась к алкоголю. Их угнетала бедность и постоянные ссоры, да и общего у них было совсем мало, литературные устремления Бальмонта сочувствия у неё не находили. В отчаянии 13 марта 1890 года Бальмонт решил покончить жизнь самоубийством, он выбросился из окна третьего этажа московской гостиницы, выжил, но с тех пор прихрамывал. Вот фрагмент его стихотворения «Лесной пожар» о тех событиях:
…
Мне грезились миры, рожденные мечтою,
Я землю осенял своею красотою,
Я всех любил, на все склонял свой чуткий взор,
Но мрак уж двинулся, и шел ко мне, как вор.
Мне стыдно плоскости печальных приключений,
Вселенной жаждал я, а мой вампирный гений
Был просто женщиной, познавшей лишь одно,
Красивой женщиной, привыкшей пить вино.
Она так медленно раскидывала сети,
Мы веселились с ней, мы были с ней как дети,
Пронизан солнцем был ласкающий туман,
И я на шее вдруг почувствовал аркан.
И пьянство дикое, чумной порок России,
С непобедимостью властительной стихии,
Меня низринуло с лазурной высоты
В провалы низости, тоски, и нищеты.  …

Короче, влюбила в себя и споила несчастного поэта. Исследователи часто пишут о Гарелиной, как о неврастенической натуре. принято считать, что именно она пристрастила его к вину. Вскоре после выздоровления после попытки самоубийства, Бальмонт расстался с Ларисой Гарелиной. Их сын Николай (1891—1926) — впоследствии страдал нервным расстройством. Знавший его Михаил Васильевич Бабенчиков вспоминал: «Никс Бальмонт, с которым я дружил в юности, писал стихи, а впоследствии серьёзно занялся музыкой и подавал в этой области большие надежды. Но конец его жизни оказался очень печальным. В самом расцвете сил он заболел психически, и в таком виде я встретил его в 20-х годах в Москве. Тяжело было смотреть, как медленно и упорно разрушалась его нервная система, как он терял память и превращался в беспомощного ребенка. Человек с несомненно богатыми задатками, Никс Бальмонт не оставил после себя ничего, и только самые близкие к нему лица смогли оценить его рано погибшее тонкое дарование». Небольшой промежуток своей жизни, между 1915 и 1918 годом Николай достаточно близко общался со своим отцом, и даже целый год жил у него, помогая с переводами и поиском книг. Насчёт «демонизации» Гарелиной, частично это связано, по-моему, с самим Бальмонтом, ведь после развода с Бальмонтом Гарелина вышла замуж за историка литературы Николая Александровича Энгельгардта и мирно прожила с ним много лет. Её дочь от этого брака, Анна Николаевна Энгельгардт, стала второй женой Николая Гумилёва.
    Вторая жена Бальмонта Екатерина Андреева-Бальмонт (1867—1950), «изящная, прохладная и благородная», родственница известных московских издателей Сабашниковых, происходила из богатой купеческой семьи (Андреевым принадлежали лавки колониальных товаров) и отличалась редкой образованностью. Современники отмечали и внешнюю привлекательность этой высокой и стройной молодой женщины «с прекрасными чёрными глазами». Долгое время она была безответно влюблена в Александра Урусова. Бальмонт, как вспоминала Андреева, быстро увлёкся ею, но долго не встречал взаимности. Когда привязанность всё-таки возникла, выяснилось, что поэт женат: тогда родители запретили дочери встречаться с Бальмонтом. Впрочем, Екатерина Алексеевна, просвещённая в «новейшем духе», на обряды смотрела как на формальность и вскоре переселилась к поэту. Бракоразводный процесс, дозволяя вступить во второй брак Гарелиной, мужу запрещал жениться навсегда, но, отыскав старый документ, где жених значился неженатым, влюблённые обвенчались 27 сентября 1896 года, а на следующий день выехали за границу, во Францию, а затем в Испанию, Голландию и Англию. В письме матери Бальмонт пишет: «Со мной моя черноглазая лань!». Также он пишет матери из Рима: «Весь этот год за границей я себя чувствую на подмостках, среди декораций. А там — вдали — моя печальная красота, за которую десяти Италий не возьму».
    С Екатериной Алексеевной Андреевой Бальмонта объединяла общность литературных интересов; супруги осуществили немало совместных переводов, в частности Герхарта Гауптмана и Одда Нансена. Борис Зайцев в своих воспоминаниях о Бальмонте Екатерину Алексеевну называл «женщиной изящной, прохладной и благородной, высоко культурной и не без властности». Их квартира на четвёртом этаже дома в Толстовском была, как писал Зайцев, «делом рук Екатерины Алексеевны, как и образ жизни их тоже во многом ею направлялся». Бальмонт находился «…в верных, любящих и здоровых руках и дома вёл жизнь даже просто трудовую». В 1901 году у них родилась дочь Ниника — Нина Константиновна Бальмонт-Бруни (умерла в Москве в 1989 году), которой поэт посвятил сборник «Фейные сказки».
    Третья жена Бальмонта - Елена Цветковская. Она была его гражданской женой, а он был её любимым поэтом с ранней юности, стихи его она знала наизусть, всегда держала при себе его книгу «Будем как Солнце». Познакомились они в Париже, на лекции Бальмонта. Елена была дочерью генерала Константина Георгиевича Цветковского, студенткой Сорбонны и изучала математику.  После выступления они зашли в кафе, где Бальмонт немало выпил, а затем отправились блуждать по ночному городу. "Когда все кафе закрылись и негде было сидеть, она повела Бальмонта к себе в комнату, так как Бальмонт никогда не возвращался домой, когда был нетрезв. Елена ни минуты не колебалась произвести скандал в маленьком скромном пансионе, где она жила, приведя с собой ночью мужчину." Бальмонт был очарован Еленой, писал жене о встрече с этой необычной девушкой. Елена не придавала значения его новому знакомству, считая это очередной влюблённостью мужа, а зря. Когда Екатерина познакомилась с Еленой лично, ничего загадочного в девятнадцатилетней девушке она не увидела. Отметила, однако, её необычную наружность. Цветковская же не считалась ни с кем, включая жену, но она всегда давала понять, что обожает Константина. Для неё он словно стал центром Вселенной. Она разделяла все его интересы и даже начала учить те иностранные языки, которые до этого не учила, но их знал Бальмонт, он действительно много переводил м знал несколько языков. Цветковская забросила занятия математикой и астрономией, целиком растворившись в обожаемом Константине. Она говорила его цитатами и всюду следовала за ним, как тень. А когда поэт читал стихи, Елена сидела у его ног. Примерно с 1904 года Елена всюду была с Бальмонтом и, между прочим, с его семьёй. Екатерина была старше Цветковской на 15 лет, и та держалась с женой поэта с должным тактом и уважением. Называла Екатерину "царицей", уверяла поэта, что преклоняется перед его супругой. Тот верил и сокрушался, что его жена не разделяет этих прекрасных чувств. Треугольник сложился, и он был мучительным, как это часто бывает. Бальмонт разрывался между двумя женщинами. Молодая Елена не могла провести без него и дня, ей всегда было мало его, она страдала и обращала эти страдания к нему. Екатерину тяготила такая жизнь, при этом она уже понимала, что бесполезно пытаться договориться с Еленой. Екатерина начала избегать общения с соперницей, но та, хвостом ходившая за Бальмонтом, приходила к ней вместе с её мужем. "Бальмонта ужасно огорчала моя «неприязнь» к ней, и он всячески старался примирить нас, но ничего не выходило, и он разрывался между нами, страдая, и искал забвения в вине." Екатерина понимала, что так продолжаться не может. Понимала она и то, что Елена не отступит.
Родные просили Екатерину уйти от Бальмонта, вернуться в Россию и начать новую жизнь. Но на десятом году семейной жизни женщине было тяжело уйти от мужа, с которым она была счастлива. У Екатерины была всё-ещё надежда, и решение о расставании пришло лишь после того, как она узнала, что Елена ждёт от Константина ребёнка. "Он был потрясен неожиданностью. «Почему расстаться, я хочу быть с тобой. Но я не могу оставить Елену, особенно теперь, это было бы нечестно с моей стороны». С этим я была согласна." В 1907 году Елена родила Бальмонту дочь Мирру. Метания поэта не прекратились. До 1917 года Бальмонт жил в Санкт-Петербурге с Цветковской и Миррой, время от времени приезжая в Москву к Екатерине и дочери Нине.
    В отличие от Екатерины Андреевой, Елена Цветковская была «житейски беспомощна и никак не могла организовать быт». Она считала своим долгом всюду следовать за Бальмонтом: очевидцы вспоминали, как она, «бросив дома ребёнка, уходила за мужем куда-нибудь в кабак и не могла его оттуда вывести в течение суток». «При такой жизни не мудрено, что к сорока годам она выглядела уже старухой», — отмечала Тэффи.
     Бальмонт и Цветковская остались вместе до конца дней, что, конечно, не исключало историй на стороне, например, с Дагмар Шаховской, с которой Бальмонт виделся изредка, но писал ей почти ежедневно и признавался в любви (см. ниже). А дружба Константина и Екатерины длилась только по переписке, поскольку Бальмонт покинул страну вместе с Еленой, до 1934 года, когда советским гражданам запретили переписываться с родными и близкими, проживающими за границей.
"Всю жизнь он не менялся ко мне. Наша душевная близость, наша дружба, его постоянное внимание ко мне и к моим близким не только не ослабели, напротив, возрастали с годами. Он тосковал, не выносил долгой разлуки со мной, писал мне каждые два-три дня в продолжение всей жизни. И его письма свидетельствуют о том, как искренне и неизменно он любил меня."
В конце концов Екатерина Алексеевна уехала на Урал. Там в 1916-1920-х годах она работала на заводе в Миассе, потом библиотекарем в гимназии, преподавала французский.  Она вспоминала: "Ехали мы на Урал на три летних месяца, а пришлось остаться там более трех лет из-за гражданской войны, отрезавшей нас от Москвы. Бальмонт провожал нас на вокзал. Посадка была очень трудная. Поезда были переполнены военным людом, возвращающимся с фронта. Вагоны битком набиты, мы еле протискались в свое купе второго класса, и здесь ночью нам пришлось простоять. Мы ехали в Нижний, оттуда Волгой до Уфы. На вокзале толпа разъединила нас с Бальмонтом, и, несмотря на все его усилия, он не мог подойти к вагону проститься еще раз со мною. Я стояла у окна и смотрела на него. У него было очень расстроенное лицо, вытянув шею и сдвинув шляпу со лба, он протискивался сквозь толпу и искал меня своими близорукими глазами. Не думала я тогда, что вижу его в последний раз в жизни."
    В Москву Екатерина вернулась с семьёй дочери в 1920 году, и снова работала в издательстве (переводчицей). В 1950-м году Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт скончалась. Она похоронена на Даниловском кладбище.
   О Дагмар Шаховской примерно та же песня: семью бросить не пожелал, только письма писал каждый день. Живя в Париже, Бальмонт возобновил свое знакомство с Дагмар Шаховской (1893-1967), с которой он познакомился еще в 1919 года в Москве. Дагмар Шаховская приехала во Францию вскоре после приезда туда Бальмонта. Родом она была из Эстонии, но с русскими корнями, ее мать родилась в Санкт-Петербурге. Бальмонт в письме эстонскому поэту Алексису Ранниту так охарактеризовал ее: "Oдна из близких мне дорогих, полушведка, полуполька, княгиня Дагмар Шаховская, урожденная баронесса Lilienfeld, обрусевшая, не однажды напевала мне эстонские песни". Короче, идиллия и ангелочки, правда со временем Шаховская родила Бальмонту двух детей: Жоржа (1922-194?) и Светлану (р.1925). Обстоятельства сложились так, что Бальмонт не смог порвать со своей семьей и соединить свою судьбу с Шаховской. Правда писал он ей много и ежедневно по письму, и даже по два. С нею Бальмонт делился своими творческими планами и надеждами. Он пытался ничего от нее не скрывать. В письме от 2 февраля 1923 года он пишет о своем высоком доверии к ней: "Мне трудно говорить о неудачах, но еще труднее не говорить, - ведь я же говорю Тебе обо всем". В своих письмах Бальмонт часто упоминает о взаимоотношениях с главными представителями русского литературного зарубежья - Буниным, Гиппиус, Куприным, Мережковским. Такие дела.
    Итак, Константин Дмитриевич Бальмонт (3 [15] июня 1867[9], деревня Гумнищи, Шуйский уезд, Владимирская губерния, Российская империя — 23 декабря 1942, Нуази-ле-Гран, Франция) — русский поэт-символист, переводчик и эссеист, один из виднейших представителей русской поэзии Серебряного века.
Я о нем кратко напишу, только то, что мне было интересно, можете посмотреть где угодно. Отец Дмитрий Константинович Бальмонт служил в Шуйском уездном суде и земстве. Мать Вера Николаевна, урождённая Лебедева, происходила из семьи полковника. Вера Николаевна хорошо знала иностранные языки. Читать Бальмонт научился самостоятельно в пять лет, подсматривая за матерью. Когда пришло время отдавать старших детей в школу, семья переехала в Шую. В 1876 году Бальмонт поступил в подготовительный класс Шуйской гимназии. Усилиями матери Бальмонт был переведён в гимназию Владимира. В конце 1885 года состоялся литературный дебют Бальмонта: три его стихотворения были напечатаны в петербургском журнале «Живописное обозрение». К этому времени относится знакомство Бальмонта с Владимиром Короленко. «Если вы сумеете сосредоточиться и работать, мы услышим от вас со временем нечто незаурядное», — так заканчивалось письмо Короленко, которого поэт называл впоследствии своим «крёстным отцом». Курс Бальмонт окончил в 1886 году, по собственным словам, «прожив, как в тюрьме, полтора года». «Гимназию проклинаю всеми силами. Она надолго изуродовала мою нервную систему», — писал впоследствии Бальмонт. 
    В 1886 году Константин Бальмонт поступил на юридический факультет Московского университета. Но уже в 1887 году как один из организаторов студенческих выступлений Бальмонт был исключён, арестован и посажен на трое суток в Бутырскую тюрьму, а затем без суда выслан в Шую. Поэзия в интересах Бальмонта возобладала лишь позже, в юные годы он порывался стать пропагандистом и «уйти в народ». В 1888 году Бальмонт вернулся в университет, но из-за сильного нервного истощения учиться не смог — ни там, ни в ярославском Демидовском лицее юридических наук, куда поступил в 1889 году. В сентябре 1890 года он был отчислен из лицея. Своими знаниями в области истории, философии, литературы и филологии Бальмонт был обязан себе самому и старшему брату, страстно увлекавшемуся философией. Дальше была женитьба, попытка самоубийства и болезнь. После расставания с женой Бальмонт жил некоторое время в нужде. В эти трудные дни Бальмонту вновь помог В. Г. Короленко. В сентябре 1894 года в студенческом «Кружке любителей западноевропейской литературы» Бальмонт познакомился с Валерием Брюсовым, впоследствии ставшим его самым близким другом. Брюсов писал об «исключительном» впечатлении, которое произвели на него личность поэта и его «исступлённая любовь к поэзии». Мне кажется, что они похоже писали.
Весной 1897 года Бальмонт был приглашён в Англию для чтения лекций по русской поэзии в Оксфордском университете, где познакомился с антропологом Эдуардом Бернеттом Тайлором и филологом, историком религий Томасом Уильямом Рис-Дэвидсом. В 1899 году К. Бальмонт был избран членом Общества любителей российской словесности.
    Сборник «Горящие здания» (1900), занимающий центральное место в творческой биографии поэта. Благодаря сборнику «Горящие здания» Бальмонт приобрёл всероссийскую известность и стал одним из лидеров символизма. «В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией. Другие поэты или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния», — писал Валерий Яковлевич Брюсов. Четвёртый поэтический сборник Бальмонта «Будем как Солнце» (1902) разошёлся тиражом 1800 экземпляров в течение полугода, что считалось неслыханным успехом для поэтического издания, закрепил за автором репутацию лидера символизма и в ретроспективе считается его лучшей поэтической книгой. Блок назвал «Будем как солнце» «книгой, единственной в своём роде по безмерному богатству».
В марте 1901 года Бальмонт он принял участие в массовой студенческой демонстрации на площади у Казанского собора, основным требованием которой была отмена указа об отправлении на солдатскую службу неблагонадёжных студентов. Демонстрация была разогнана полицией и казаками. 14 марта Бальмонт выступил на литературном вечере в зале Городской думы и прочитал стихотворение «Маленький султан», в завуалированной форме критиковавшее режим террора в России и его организатора, Николая II («То было в Турции, где совесть — вещь пустая, там царствует кулак, нагайка, ятаган, два-три нуля, четыре негодяя и глупый маленький султан»). По постановлению «особого совещания» Бальмонт был выслан из Санкт-Петербурга, на три года лишившись права проживания в столичных и университетских городах. Пожил у друзей в Курской губернии, а затем в 1902 года выехал в Париж, затем жил в Англии, Бельгии, вновь во Франции. Летом 1903 года Бальмонт вернулся в Москву. Но тогда Бальмонт уже пользовался всероссийской славой. Его окружали восторженные поклонники и почитательницы. «Появился целый разряд барышень и юных дам „бальмонтисток“ — разные Зиночки, Любы, Катеньки беспрестанно толклись у нас, восхищались Бальмонтом. Создававшиеся в эти годы поэтические кружки бальмонтистов старались подражать кумиру не только в поэтическом самовыражении, но и в жизни. Многие поэты (в их числе Лохвицкая, Брюсов, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Максимилиан Волошин и Сергей Городецкий) посвящали ему стихотворения, видя в нём «стихийного гения», и т.д
В 1905 году Бальмонт принял активное участие в политической жизни, по его словам, в декабре поэт «принимал некоторое участие в вооружённом восстании Москвы, больше — стихами». Сблизившись с Максимом Горьким, Бальмонт начал активное сотрудничество с социал-демократической газетой «Новая жизнь» и парижским журналом «Красное знамя».  Увлечённость революцией у него была искренней, в 1906 году Бальмонт, опасаясь ареста, спешно уехал в Париж. В Париже жил, чувствуя себя политическим эмигрантом. Весной 1907 года Бальмонт побывал на Балеарских островах, в конце 1909 года посетил Египет, в 1912 году путешествовал по южным странам, посетив Канарские острова, Южную Африку, Австралию, Новую Зеландию, Полинезию, Цейлон, Индию. 11 марта 1912 года на заседании Неофилологического общества при Санкт-Петербургском университете по случаю двадцатипятилетия литературной деятельности в присутствии более тысячи собравшихся К. Д. Бальмонт был провозглашён великим русским поэтом.
В 1913 году политическим эмигрантам по случаю 300-летия Дома Романовых была предоставлена амнистия, и 5 мая 1913 года Бальмонт возвратился в Москву. На Брестском вокзале в Москве ему была устроена торжественная общественная встреча. Жандармы запретили поэту обратиться к встречавшей его публике с речью; вместо этого, как явствовало из сообщений тогдашней прессы, он разбросал среди толпы свежие ландыши. В честь возвращения поэта были устроены торжественные приёмы в Обществе свободной эстетики и Литературно-художественном кружке. В 1914 году была завершена публикация полного собрания стихов Бальмонта в десяти томах, продолжавшаяся семь лет.
    Бальмонт приветствовал Февральскую революцию 1917 года, начал сотрудничать в Обществе пролетарских искусств, но вскоре разочаровался в новой власти и присоединился к партии кадетов, требовавшей продолжения войны до победного конца. Бальмонт категорически не принял Октябрьскую революцию, которая заставила его ужаснуться «хаосу» и «урагану сумасшествия» «смутных времён». Эти годы Бальмонт жил в Петрограде с Еленой Цветковской и дочерью Миррой, время от времени приезжая в Москву к Екатерине Андреевой и дочери Нине. Вынужденный таким образом содержать две семьи, Бальмонт бедствовал, отчасти ещё и из-за нежелания идти на компромисс с новой властью. Когда на литературной лекции кто-то подал Бальмонту записку с вопросом, отчего тот не издаёт своих произведений, последовал ответ: «Не хочу… Не могу печатать у тех, у кого руки в крови».
В 1920 году вместе с Еленой Константиновной Цветковской и дочерью Миррой поэт переехал в Москву, где «иногда, чтобы согреться, им приходилось целый день проводить в постели». По отношению к власти Бальмонт держался лояльно: работал в Наркомпросе, готовил к изданию стихи и переводы, читал лекции. В начале 1920 года поэт начал хлопотать о поездке за границу, ссылаясь на ухудшение здоровья жены и дочери. К этому времени относится начало долгой и прочной дружбы Бальмонта с Мариной Цветаевой, которая в Москве пребывала в сходном, очень тяжёлом положении.
Получив по ходатайству Юргиса Балтрушайтиса от Анатолия Луначарского разрешение временно выехать за границу в командировку, Бальмонт 25 мая 1920 года навсегда покинул Россию вместе с женой и дочерью. Борис Зайцев считал, что Балтрушайтис, бывший литовским посланником в Москве, спас Бальмонта от голодной смерти: тот нищенствовал и голодал в холодной Москве, «на себе таскал дровишки из разобранного забора».
В Париже Бальмонт с семьёй поселились в маленькой меблированной квартире. Как вспоминала Тэффи, «окно в столовой было всегда завешено толстой бурой портьерой, потому что поэт разбил стекло. Вставить новое стекло не имело никакого смысла, — оно легко могло вновь разбиться»
    В 1923 году К. Д. Бальмонт одновременно с Максимом Горьким и Иваном Алексеевичем Буниным был номинирован Роменом Ролланом на Нобелевскую премию по литературе.
    К концу 1920-х годов жизнь К. Бальмонта и Елены Цветковской становилась всё труднее. Литературные гонорары были мизерными, финансовая поддержка, которая исходила в основном от Чехословакии и Югославии, создавших фонды помощи русским писателям, стала нерегулярной, затем прекратилась. Поэту приходилось заботиться и о трёх женщинах, причём дочь Мирра, отличавшаяся крайней беззаботностью и непрактичностью, доставляла ему массу хлопот. «Константин Дмитриевич — в очень трудном положении, едва сводит концы с концами… Имейте в виду, что наш славный Поэт бьётся от нужды действительной, приходившая ему из Америки помощь — кончилась… Дела Поэта всё хуже, хуже», — писал Иван Шмелёв Владимиру Зеелеру, одному из немногих, кто регулярно оказывал Бальмонту помощь.
Положение сделалось критическим после того, как в 1932 году стало ясно, что поэт страдает серьёзным психическим заболеванием. С августа 1932 по май 1935 года Бальмонты безвыездно жили в Кламаре под Парижем, в бедности. Весной 1935 года Бальмонт попал в клинику. «Мы в беде великой и в нищете полной… И у Константина Дмитриевича нет ни ночной рубашки приличной, ни ночных туфель, ни пижамы. Гибнем, дорогой друг, если можете, помогите, посоветуйте…», — писала Цветковская Зеелеру 6 апреля 1935 года. Невзирая на болезнь и бедственное положение, поэт сохранил прежние эксцентричность и чувство юмора. По поводу автомобильной катастрофы, в которую он попал в середине 1930-х годов, Бальмонт в письме В. В. Обольянинову жаловался не на ушибы, а на испорченный костюм: «Русскому эмигранту в самом деле приходится размышлять, что ему выгоднее потерять — штаны или ноги, на которые они надеты…».
В апреле 1936 года парижские русские литераторы отметили пятидесятилетие писательской деятельности Бальмонта творческим вечером, призванным собрать средства в помощь больному поэту. В комитет по организации вечера под названием «Поэту — писатели» вошли известные деятели русской культуры: Иван Шмелёв, Марк Алданов, Иван Бунин, Борис Зайцев, Александр Бенуа, Александр Гречанинов, Павел Милюков, Сергей Рахманинов.
    В конце 1936 года Бальмонт и Цветковская перебрались в Нуази-ле-Гран под Парижем. Последние годы жизни поэт пребывал попеременно то в доме призрения для русских, который содержала Мария Кузьмина-Караваева, то в дешёвой меблированной квартире. Как вспоминал Юрий Терапиано, «немцы относились к Бальмонту безразлично, русские же гитлеровцы попрекали его за прежние революционные убеждения». Впрочем, к этому моменту Бальмонт окончательно впал в «сумеречное состояние»; он приезжал в Париж, но всё с бо;льшим трудом. В часы просветления, когда душевная болезнь отступала, Бальмонт, по воспоминаниям знавших его, с ощущением счастья открывал том «Войны и мира» или перечитывал свои старые книги; писать он уже давно не мог.
В 1940—1942 годах Бальмонт не покидал Нуази-ле-Гран; здесь, в приюте «Русский дом», он и скончался ночью 23 декабря 1942 года от воспаления лёгких. Его похоронили на местном католическом кладбище, под надгробной плитой из серого камня с надписью: «Constantin Balmont, po;te russe» («Константин Бальмонт, русский поэт»). Из Парижа попрощаться с поэтом приехали несколько человек: Борис Зайцев с женой, вдова Юргиса Балтрушайтиса, двое-трое знакомых и дочь Мирра. Ирина Одоевцева вспоминала: «…шёл сильный дождь. Когда гроб стали опускать в могилу, она оказалась наполненной водой, и гроб всплыл. Его пришлось придерживать шестом, пока засыпа;ли могилу». Французская общественность узнала о кончине поэта из статьи в прогитлеровском «Парижском вестнике», который сделал, «как тогда полагалось, основательный выговор покойному поэту за то, что в своё время он поддерживал революционеров».

     В разные периоды своей жизни Бальмонт был добрым и понимающим человеком, об этом прямо писали многие. Отмечались редкая человечность, теплота бальмонтовского характера. Пётр Перцов, знавший поэта с молодости, писал, что трудно было встретить такого «приятного, предупредительно-приветливого человека», как Бальмонт. Встречавшаяся с поэтом в самые трудные времена Марина Цветаева свидетельствовала, что тот мог отдать нуждающемуся свою «последнюю трубку, последнюю корку, последнее полено». Советский переводчик Марк Талов, оказавшийся в двадцатых годах в Париже без средств к существованию, вспоминал, как, покидая квартиру Бальмонта, куда он робко являлся с визитом, находил в кармане пальто деньги, тайком вложенные туда поэтом, который в ту пору и сам жил далеко не роскошно.
    Отношение к его поэзии менялось от полного восхищения до равнодушия и холодности. Надежда Тэффи вспоминает отношение к нему Анны Ахматовой. «Следующая встреча была уже во время войны в подвале «Бродячей собаки». Его приезд был настоящая сенсация. Как все радовались!
—;Приехал! Приехал!;—;ликовала Анна Ахматова.;—;Я видела его, я ему читала свои стихи, и он сказал, что до сих пор признавал только двух поэтесс;—;Сафо и Мирру Лохвицкую. Теперь он узнал третью;—;меня, Анну Ахматову.
Его ждали, готовились к встрече, и он пришел. Он вошел, высоко подняв лоб, словно нес златой венец славы. Шея его была дважды обвернута черным, каким-то лермонтовским галстуком, какого никто не носит. Рысьи глаза, длинные, рыжеватые волосы. За ним его верная тень, его Елена, существо маленькое, худенькое, темноликое, живущее только крепким чаем и любовью к поэту.
Его встретили, его окружили, его усадили, ему читали стихи. Сейчас образовался истерический круг почитательниц;—;«жен мироносиц».
—;Хотите, я сейчас брошусь из окна? Хотите? Только скажите, и я сейчас же брошусь,;—;повторяла молниеносно влюбившаяся в него дама. Обезумев от любви к поэту, она забыла, что «Бродячая собака» находится в подвале, и из окна никак нельзя выброситься. Можно было бы только вылезти, и то с трудом и без всякой опасности для жизни.
Бальмонт отвечал презрительно:
—;Не стоит того. Здесь недостаточно высоко.
Он, по-видимому, тоже не сознавал, что сидит в подвале».

    Бальмонт очень много переводил, В 1893—1899 годах Бальмонт издал в семи выпусках сочинения Перси Биши Шелли в собственном переводе со вступительной статьёй. В 1903—1905 годах товарищество «Знание» выпустило их переработанное и дополненное издание объёмом в три тома. Более удачные в художественном отношении и признанные впоследствии хрестоматийными переводы Эдгара Аллана По вышли в 1895 году в двух томах и позже вошли в собрание сочинений 1901 года. В переводе Бальмонта вышли девять драм Педро Кальдерона де ла Барки (первое издание — 1900); в числе других известных его переводческих работ — «Кот Мурр» Эрнста Теодора Амадея Гофмана (СПб., 1893), «Саломея» и «Баллада Рэдингской тюрьмы» Оскара Уайльда (М., 1904). Он переводил также испанских поэтов и драматургов — Лопе де Вегу и Тирсо де Молину, английских поэтов, прозаиков, драматургов — Уильяма Блейка, Оскара Уайльда, Джорджа Гордона Байрона, Альфреда Теннисона, Джона Мильтона, стихи Шарля Бодлера. По отзыву Максимилиана Александровича Волошина, «Бальмонт перевёл Шелли, Эдгара По, Кальдерона, Уольта Витмана, испанские народные песни, мексиканские священные книги, египетские гимны, полинезийские мифы, Бальмонт знает двадцать языков, Бальмонт перечёл целые библиотеки Оксфорда, Брюсселя, Парижа, Мадрида… Всё это неправда, потому что произведения всех поэтов были для него лишь зеркалом, в котором он видел лишь отражение собственного своего лика в разных обрамлениях, из всех языков он создал один, свой собственный, а серая пыль библиотек на его лёгких крыльях Ариеля превращается в радужную пыль крыльев бабочки».

Стихи Константина Бальмонта.

В замке был веселый бал,
Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
Легкие качели.
И кружились под луной,
Словно вырезные,
Опьяненные весной
Бабочки ночные.
Пруд качал в себе звезду,
Гнулись травы зыбко,
И мелькала там в пруду
Золотая рыбка.
Хоть не видели ее
Музыканты бала,
Но от рыбки, от нее
Музыка звучала… 

Ты здесь

Ты здесь, со мною, так близко-близко.
Я полон счастья. В душе гроза.
Ты цепенеешь — как одалиска,
Полузакрывши свои глаза.
Кого ты любишь? Чего ты хочешь?
Теперь томишься? Иль с давних пор?
О чем поешь ты, о чем пророчишь,
О, затененный, но яркий взор?
Мое блаженство, побудь со мною,
Я весь желанье, я весь гроза
Я весь исполнен тобой одною
Открой мне счастье! Закрой глаза!

Камыши

Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают — и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.
Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.
То Месяц багровый печально поник.
И тиной запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.

«Кого? Для чего? — камыши говорят, —
Зачем огоньки между нами горят?»
Но Месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.
И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.
1895 г.

Безглагольность

Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.

Приди на рассвете на склон косогора, -
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не радо.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далёко-далёко.
Во всем утомленье — глухое, немое.

Войди на закате, как в свежие волны,
В прохладную глушь деревенского сада, -
Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.
1900 г.

Приложения
1. КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ - РАЗГОВОРЫ С СОЛНЦЕМ (лекция)
            https://www.youtube.com/watch?v=UT9nG44oxRY
2. Тэффи Бальмонт
https://www.youtube.com/watch?v=uQWM9BOAKJs

Фото: К. Д. Бальмонт в 1880-е годы

27.7.2025