Неотправленное письмо

АЛЕКСАНДРА АЛЁШИНА

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
остывающий лепет изменчивых уст,
лёгкий лепет, едва отдающий смолой,
проколовший меня смертоносной иглой!

Николай Заболоцкий

Здравствуй, моя любовь!..
Прощай, моя любовь!..
Зачем я пишу это? Не знаю... Выплеснуть всю боль? Да вряд ли... Такое не выплеснешь. Объяснить что-то тебе? Нет. Я не отправлю тебе этого письма. Может, потом, после моей смерти, ты найдёшь его в моих бумагах. Или в интернете. Пусть читают его другие, пусть, может, учатся чему-то на нелепом моём примере, не догадываясь, что это о тебе, моя любовь. Моя умершая любовь...
Моя смерть — это теперь скоро уже. Моя любовь умерла, не выдержав унижений. А она была всей моей сущностью. Моя душа умерла вместе с нею. А телу без души нет смысла задерживаться в земной скорби.
Я очень виновата перед тобой. Не в том, что не могу больше любить. В том, что не поняла сразу очевидной — с трезвых-то глаз! — вещи: любить — это не только делать любимому хорошо. Это ещё и стремиться к тому, чтобы он оставался человеком. Как там у Евтуженьки? "Но кто же, как не мы, любимых превращает в таких, каких любить уже не в силах мы". Вот... Обо мне это. О нас...
Ты много страдал. Я хотела тебе счастья. Я думала, что ты на всё имеешь право. Я сказала: возьми. Всю меня. Без остатка. И ты взял. А я радовалась. А ты упивался властью надо мной. И это было жутко. Я долго не хотела этого понимать. "Чуть живое подобье улыбки твоей" было для меня всем миром.
Но какой бы ни была женщина, верной или ветреной, современной или первобытной, в платье бальном или в джинсах — суть её одна: любить и быть подругой. А не средством достижения своих целей, не носовым платком, не использованным презервативом — попользовался, сделал дело и выбросил.
Такое — корёжит и ломает. Превращает в ненужную даже самой себе куклу. В труп. Застит глаза и весь мир туманом смерти.
Всё. Приехали. Станция конечная. Станция Гроб. Станция Могила. Прощай.
В стихах это красиво. Горьковатый аромат можжевельника. А в жизни — сладковатый. Но не дай бог нам всем такой сладости. Это сладость трупного разложения. Тем хуже, что ещё при жизни.
Я не поняла вовремя, что, чтобы уважать кого-то ещё, нужно уважать и себя в первую очередь.
Прости. Я своим, не вечным, правда, как оказалось, всепрощением, изуродовала тебя. Или не прощай — нельзя такое прощать.
Прощай — но в другом смысле. До свидания, которого уже не случится...
Но ведь не зря и это, и то называется: прощай?!
Может, и я ещё научусь прощать даже такое — и тогда окажется, что душа не совсем мертва?!