Опричнина

18+. НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ)
ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН
ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ПАСТУХОВЫМ ВЛАДИМИРОМ
БОРИСОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ПАСТУХОВА ВЛАДИМИРА
БОРИСОВИЧА.

 Для того чтобы понять, что в российском воздухе запахло грозой, нет необходимости
проводить глубокие социологические исследования. Режим доедает остатки горбачевских
свобод и уже в самом недалеком будущем, если не произойдет ничего непредвиденного,
Россия окончательно и бесповоротно снова станет Советской, то есть достигнет того
уровня политической и личной несвободы, который был характерен для позднего СССР, и
даже превзойдет его (спойлер — пока это не так).
 Откуда истерика?
Все решения последнего времени в области охранительной
политики показывают, что репрессии на самом деле пошли в
народ. И дело не столько в цифрах, сколько в механизмах их
применения. Они адаптируются под потребность быстро и
дешево (последнее имеет огромное значение) изъять из
общественного оборота любого человека, пусть лишь хоть и
случайно подвернувшегося власти под руку.
 Например, прямо сейчас Кремль фактически добавляет в
арсенал репрессий еще одну «народную» статью — об
ответственности за поиск информации экстремистских
организаций. Не вызывает никаких сомнений, что
экстремистами дело не ограничится, за ними последуют все
нежелательные лица и организации, не говоря уже об
«иноагентах».
Если инициатива будет запущена на практике,
все сведется к аналогу печально известной
статьи об антисоветской агитации и
пропаганде с ее отсутствующими
формальными рамками.
Как известно, пока самой массовой и демократичной
оставалась ответственность за хранение наркотиков. Понятно,
что либеральная ересь — это опиум для народа, но не так же
буквально, на самом деле.
Параллельно, видимо, чтоб легче было следить, готовится
переход страны на мономессенджер, полностью
контролируемый властями и представляющий собой лайтовую
версию китайского WeChat. Понятно, что в этой инициативе
гигантская коррупционно-коммерческая составляющая, и все
таки она не главная. Главным по-прежнему остается
установление тотального контроля над обществом.
 Глядя на очередной виток репрессивной истерии,
провоцируемой властью, я в который раз за последние годы
спрашиваю себя: «Зачем? Их что, кто-то атакует? Или они от
страха палят во все стороны, реагируя на любой непонятный
звук?» Но тогда возникает вопрос: чего власть боится, если все
так хорошо? Бояться, по идее, должны мы. Но нам чем дальше,
тем меньше страшно, все как в старом «черном» советском
анекдоте: как, опять расстрелять?
Страх имеет значение
 В этом нет ничего удивительного, поскольку это нормальный
вектор эволюции любого тоталитарного режима, и не было
никаких оснований полагать, что путинская Россия сможет
избежать этой крайности. Тем интереснее мне становится
участвовать в дискуссиях, в которых высказывается мнение о
том, что этот режим, в отличие от коммунистического,
держится не на страхе, а на каких-то иных принципиально
новых механизмах контроля общества, природа которых носит
чуть ли не мистический характер, не поддающийся
рациональному объяснению.
В качестве аргументов приводятся данные, демонстрирующие
не самые высокие цифры осужденных сегодня по так
называемым «политическим статьям». В самом
пессимистическом сценарии их несколько тысяч (от силы
между тремя и пятью тысячами). Даже «иноагентов», то есть
пока не осужденных, но пораженных в правах, насчитывается
чуть больше тысячи позиций, включая как физических, так и
юридических лиц.
 Кстати, то, что судьба этих нескольких тысяч человек сегодня у
всех на слуху, есть поразительным образом результат того, что
и свобода слова, и выражение мнения в России, пусть и за счет
технологического прогресса, до самого последнего момента
находились на гораздо более высоком уровне, чем в советские
времена. Так что власти реально есть еще за что побороться.
Но возвращаясь к главной теме, замечу, что, если сравнивать
сегодняшние репрессии со сталинскими, особенно с годами
Большого террора, когда только за пару лет и только «в лоб», то
есть именно по политическим статьям, было репрессировано
около полутора миллионов человек и несколько сотен тысяч
расстреляно, то, конечно, то, что происходит сегодня, — вообще
ничто, оздоровительный пионерлагерь против колонии
строгого режима. Собственно, это сравнение и заставляет
делать вывод, что дело не в страхе, а в чем-то другом.
 Но ведь можно сравнивать не только с 1937
годом, но, например, и с 1973-м, и результат
будет ошеломительно другим.
 Фото: Евгений Зайцев / Коммерсантъ
 Количество репрессированных по всем видам «политических»
статей УК, включая скрытые репрессии (такие как карательная
психиатрия и высылки), на закате советской эпохи, то есть в 70
80-е годы прошлого столетия, составляли приблизительно те же
несколько тысяч человек. Хотя по некоторым параметрам, и в
особенности — по разнообразию и изощренности механизмов,
сегодняшние времена могут дать фору советской «тюрьме
народов».
 Вопреки распространенному мнению, для поддержания
атмосферы тотального страха и подчинения в обществе
массовые репрессии не только не нужны, но и вредны
(провоцируют встречное «сопротивление материала»).
Действующий режим в существенной степени держится
именно на страхе, недооценивать значение которого было бы
неправильно. Снятие фактора страха обнаружит совершенно
неожиданную картину настроений в обществе. Не всегда
лицеприятную, но точно мало похожую на ту, которую рисуют и
пропаганда и даже «объективные» соцопросы.
 Переход к более масштабным репрессиям, подготовку к
которым мы явственно наблюдаем сейчас, свидетельствует,
скорее, о нарастающей дисфункциональности системы, чем о ее
прогрессировании. Ведь
1937 год нужен только на входе и на выходе в
тоталитаризм. Все остальное время
тоталитарная система способна поддерживать
себя в инерционном режиме.
 И если уж на то пошло, тот факт, что за четыре десятилетия
посткоммунистической истории в России не было всплеска
репрессий, даже близко подходящих к уровню Большого
террора, говорит только о том, что никакого настоящего
разрыва ни в перестройку, ни в пресловутые 90-е, между 1917 и
2025 годом не произошло, что Россия продолжает жить в
парадигме, заданной ленинским и сталинским террором. Их
потенциал до сих пор действенен и система нуждается лишь в
небольших дозах «поддерживающей терапии» насилия.
 Репрессии и проблема транзита
 Зачем власть делает себе хуже? В это трудно поверить, но с
упорством, достойным лучшего применения, тянут Россию в
революционную ситуацию. Нет, конечно, формально все, что
делают с 2013 года и тем более с 2020-го, направлено на ее
предотвращение и обеспечение беспроблемной передачи
власти и активов следующему поколению опричной элиты. Но
итог может быть прямо противоположным.
 Причина — в военных действиях. Они стали самым мощным
инструментом мобилизации в руках опричнины и должны
были обеспечить преемственность власти «на все
100%» (доктрина Суркова). Но они затянулись, и случился
передоз.
 Тот, кто выпивает целую упаковку
транквилизаторов за раз, всегда рискует не
проснуться. Вот и режим рискует заснуть,
убаюкиваемый глубоким милитаристским
сном.
 Когда-то Ленин написал, что революции для того, чтобы быть
успешной, нужна хоть маленькая, но ежедневная победа. В
принципе, то же самое он мог бы написать и о
контрреволюции. Власть сидит на игле победы. Если она
ломается — режиму несдобровать. Если вы хотели знать, как
выглядит игла Кощея, то вот она перед вами. Если бы боевые
действия могли длиться бесконечно долго, принося каждый
день одну за другой маленькие победы, то проблем бы не было.
 Но любой ресурс конечен. Если все продлится слишком долго,
есть риск, что из стабилизирующего фактора боевые действия
превратятся в дестабилизирующий (тотальная мобилизация и
военный капитализм — обычно не совсем то, что нравится
народу-богоносцу). То есть Кремлю все-таки нужно достичь
победы в рамках какого-то разумного временного периода. Это
важно понимать, строя модели развития ситуации, — Путин
ограничен во времени. Ему нужна осязаемая победа не вообще,
а в обозримой перспективе.
 Фактор ограниченного времени меняет если не все, то многое.
Пока Путин находится у власти, «движуха» без победного конца
не так опасна для режима. Оставим в стороне экстремальные
сценарии с тотальной мобилизацией на фоне
катастрофического исчерпания ресурсов или с прямым
выходом в ядерное продолжение конфликта, которые
возможны, но менее вероятны, чем длительное рутинное
тление вооруженного конфликта и России вместе с ним.
В «красной зоне» реально находится только один сценарий:
если Путин оставляет должность, так и не одержав победы и не
закончив конфликт. То есть если вооруженные действия
переползают на «постпутинский транзит» и становятся
головной болью не самого Путина, а его преемников. В этом
случае ситуация будет развиваться, на мой взгляд, нелинейно, в
том числе с перспективой выхода в революционную ситуацию.
 Мы недооцениваем фактор Путина как
стабилизатора режима.
Фото: AP / TASS
 Восполнить его потерю в условиях мира, когда есть достаточно
«подлетного мирного времени», наверное, было бы возможно
(вспомним «переходы» от вождя к вождю в послевоенном СССР,
пусть и не беспроблемные, но в целом удачные). Однако в
условиях продолжающихся боевых действий мне это кажется
малореальным. Скорее всего, в этом случае ситуация «упадет» в
паттерн первой Крымской войны, и круг истории, о котором так
любит всуе поговорить Владимир Мединский, замкнется.
 Наследник Путина «не потянет» вооруженный конфликт, как не
потянул ее наследник Николая I (Александр II вынужден был
заключить позорный для России мир с антироссийской
коалицией европейских держав, поддержавших Турцию в той
войне, ровно через год после смерти ее вдохновителя). А дальше
все будет как обычно: Россия на какое-то время зависнет между
глубокими реформами и революцией, прежде чем выбрать
между огнем и полымем.
Преемники в «красной зоне»
 Продолжая тему факторов риска для режима, не могу не
заметить, что исторически Путин лично является, безусловно,
самым защищенным элементом системы, которому мало что
угрожает.
 Разумеется, я не рассматриваю «крайние» варианты, а именно
те, при которых Россия доходит «до крайности» — то есть либо
до военного поражения, либо до ядерной фазы войны. Тогда,
конечно, всякое может случиться. Но в режиме вялотекущей
политической войны Путин прекрасно сохраняется.
 Не могу сказать того же о его преемниках. На них формалина
может не хватить. Кто бы ни заступил на вакантное место, он
окажется в зоне очень высокой политической турбулентности.
Ее обеспечат два встречных политических потока.
 Во-первых, резко возрастет давление извне, потому что
многое из того, что представители проукраинского альянса не
решались сделать при Путине, они сделают сразу после его
ухода (все понимают, что такое «моментум», дураков нет).
 Во-вторых, мобилизационный ресурс преемника, кто бы им
ни был, поначалу будет меньшим, чем у Путина, поскольку
ему придется некоторое время адаптировать систему под
себя.
 В точке пересечения этих двух потоков будут возникать
завихрения, поднимающие ближе к поверхности политические
шлаки, доселе прижатые к грунту. И это будут не либералы, не
западники и не противники СВО.
Главной проблемой для преемников Путина станет конфликт со
сторонниками продолжения вооруженного противостояния
любой ценой — при отсутствии возможности продолжать
платить даже по старой цене.
Если, например, Путин откровенно не хочет проводить
мобилизацию, то для его преемника это станет почти
неразрешимой задачей.
 В этих условиях в России как раз и может сложиться первая
предпосылка революционной ситуации: у верхов будет
заблокирована возможность жить по-старому, притом что низы
будут требовать перемен (в основном — быстрой победы над
всеми врагами). Тогда перед преемником откроются два
диаметрально противоположных пути: либо начать поэтапную
конверсию военного конфликта, идя на аккуратное сближение с
Западом (для чего бывшей путинской элите потребуется
поддержка части готовой с ней разговаривать либеральной
оппозиции), либо пойти на поводу у радикальных сторонников
боевых действий и попытаться воплотить в жизнь все самые
сладкие мечты дугинцев, малофеевцев, стрелковцев и прочих
одержимых, что практически неизбежно приведет к открытому
гражданскому конфликту, прежде всего, в районах компактного
проживания этнических и конфессиональных меньшинств.
Все это как раз и есть прямой выход в
революционную ситуацию, которую терпеливо
ждут в засаде «новые большевики» (если
хотите — «истинные большевики», чтобы
отличить их от тех наследников первых
большевиков, которые окопались во власти).
Фото: Мария Потокина / Коммерсантъ
 Таким образом, подводя итог всем этим размышлениям, я
прихожу к двум неутешительным выводам.
 Во-первых, если отбросить в сторону случайные факторы,
которые могут резко ускорить исторический процесс и
вообще увести его в сторону, то первым легко
просчитываемым критическим моментом для путинских
элит станет уход Путина из власти при незаконченной СВО. В
такой ситуации у них сохраняются наименьшие шансы на
выживание.
 Во-вторых, выход из этой критической полосы видится либо в
движении в сторону более-менее мягкого бюрократического
авторитаризма, где по-прежнему в значительной степени
рулят перекрасившиеся путинцы с либералами-хамелеонами,
либо в сторону очень жесткой революционной диктатуры со
сведением счетов всех со всеми. Предсказать, куда Россию
вывезет эта диктатура, сегодня практически невозможно.
Двигатель внутреннего сгорания режима
 Единственное, что можно сегодня предсказать с достаточной
точностью, так это то, что режим будет двигаться в
обозначенную сторону с неумолимой предопределенностью
судьбы. Связано это с тем, что траектория его движения
детерминирована не столько субъективными факторами,
которые весьма переменчивы, сколько фундаментальным
объективным внутренним противоречием («главным
противоречием режима»), вскрывшимся благодаря СВО.
Существенным фактом, как говорят юристы, характеризующим
текущую общественно-политическую ситуацию в России,
является формирующееся на глубинном уровне противоречие в
отношениях между Путиным и созданным им опричным
миром.
 Дело в том, что для того, чтобы сохранить свою власть, Путину
достаточно не проиграть вооруженный конфликт. А вот для
того, чтобы опричнина смогла сохранить свою власть после
ухода Путина, ей нужно гораздо больше: либо чтобы Путин
одержал победу (точнее, достиг результата, который можно
продать на внутреннем политическом рынке как победу), либо
чтобы он закончил СВО (точнее, достиг результата, который на
том же внутреннем политическом рынке можно продать как
прекращение боевых действий).
 Связано это с тем, что
для опричнины, представители которой
намерены коллективно передать следующему
поколению сосредоточенные в их руках власть
и активы, самым уязвимым состоянием
является вход в транзит власти в условиях
продолжающихся боевых действий.
 Я не готов утверждать, что такой транзит в принципе
невозможен. Но СВО сильно уменьшает вероятность его
успешного исхода.
 Этот сущностный, то есть не зависящий от текущей
политической конъюнктуры, а вытекающий из самой природы
современной российской власти конфликт между автократом и
его клиентелой, остается латентным до тех пор, пока
сохраняются шансы на победное (в обозначенном выше смысле)
завершение боевых действий. Победа является решением
проблемы как для самого Путина, так и для его опричнины, в то
время как продолжение боевых действий без победы и без
поражения является лишь методом индивидуального, то есть
лично президентского спасения.
Но если вооруженный конфликт будет затягиваться без ясных
перспектив его завершения тем или иным образом при
правлении Путина, конфликт между личным выбором Путина
(в пользу вечнозеленой военной операции) и коллективным
выбором его элит (в пользу завершения боевых действий до
начала транзита власти) будет обостряться. Соответственно,
невидимое давление на Путина в сторону большей гибкости в
поиске компромиссов с Западом тоже будет нарастать. Это
может иметь ряд непосредственных и отдаленных последствий.
 Одним из непосредственных последствий станет
усиливающийся раскол внутри опричной элиты. Из нее
выделится группа, у которой при любых раскладах после
Путина и без Путина нет будущего, и которой поэтому не
остается ничего, кроме как жить днем сегодняшним, цепляться
за него и пытаться сделать так, чтобы ночь никогда не
заканчивалась. Эти «Вии нашего времени» будут отчаянно
бороться с «оборотнями», желающими прекратить боевые
действия ради будущего коллективного спасения.
 Фото: Надежда Буалаг / Коммерсантъ
 Более отдаленным последствием является то, что в условиях
раскола опричнины Путину неизбежно придется сделать выбор
между фракцией милитаристов и фракцией перемирия. Что
победит? Индивидуальный расчет автократа, которому не
очень интересно то, как будут вписываться в новый поворот
истории его преемники, или соборный эгоизм системы, готовой
рискнуть текущим покоем своего демиурга ради перспектив
коллективного спасения?
 Проблема в том, что если индивидуальный эгоизм превозможет
коллективный, то у Путина не останется другого выхода, как
перенацелить на следующем этапе репрессии на «ближний и
средний круг», выискивая и уничтожая как реальных, так и
мнимых сторонников перемирия, посмевших задуматься о
собственном спасении раньше, чем «батько» влез в пекло. Не
исключено, что все широко разрекламированные меры по
«чебурнизации» информационного поля — это сигнал не
столько далеким и малопонятным «иноагентам», сколько
резидентам Садового и даже Бульварного кольца.
 Режим в состоянии стратегической
неопределенности
 При оценке возможных ходов со стороны Кремля большинство
наблюдателей обычно исходят из того, что Кремль (что бы этот
термин сегодня ни значил) знает, чего он хочет, и главное —
угадать (вычислить) его скрытые от посторонних глаз планы. В
свете вышеизложенного я позволю себе в этом усомниться.
Сложность ситуации в том и состоит, что Путин и его
окружение зависли в положении стратегической
неопределенности по всем существенным политическим
вопросам, включая вопрос о войне и мире как ключевой (хотя
они сами себе в этом никогда не признаются). Путину, может
быть, и не очень интересна судьба его окружения в будущем, но
он не может не считаться с их мнением в настоящем. Риск
получить на четвертом году военного конфликта
консолидированную фронду существует всегда. Хрущеву не
помогло то, что он унаследовал почти идеальную машину
репрессий (не чета нынешней, продажной, между прочим).
Поэтому, как ни противно это звучит для Кремля, но вариант,
при котором Россия и Запад пытаются разойтись бортами, все
равно не сбрасывается со стола. А раз так, то надо готовиться к
самым неожиданным вариантам развития ситуации, к ударам
как слева, так и справа. А еще есть риск того, что перемены
будут восприняты как сигнал к оттепели, что уж совсем не по
сезону.
Парадокс нашего времени в том, что репрессии,
вызванные к жизни военными действиями,
сегодня усиливаются по экспоненте именно
потому, что власть живет ожиданием
вынужденного мира.
 * Внесен властями РФ в реестр «иноагентов