Соломенная дочь

Жила вдова, да на краю села,
Одна, как перст, и в горести седея.
Единственную дочь зима взяла,
Надежду схоронив оцепенея.

И дни текли, как мутная вода,
Вдова молчала, глядя на икону.
Но вера в сердце таяла, когда
Не отвечал Господь на её стоны.

Однажды ночью, в час, когда луна
Глядит в окно, как череп пожелтевший,
Вдова проснулась, горечи полна,
От мысли, разум ей оледенившей:

«Коль Бог не дал, так я создам сама!
Не плоть и кровь, так хоть её подобье!»
И, обезумев, вышла из ума,
Навстречу своей будущей хворобе.

Она взяла солому, лён и нить,
И старую дочернюю одежду.
И принялась с утра пошить,
Вложив в работу всё своё уменье.

И вышла кукла — ростом как дитя,
С глазами-бусами, с улыбкою прошитой.
Вдова на руки подняла её, шутя,
И прошептала, скорбью пережитой:

«Ты будешь мне заменой, дочь моя.
Я назову тебя Алёной, слышишь?
Ты — жизнь моя, мы есть семья».
И показалось ей, что кукла уже дышит.

Она её качала, пела ей,
Кормила с ложки пустотой молочной.
И становилось на душе её теплей
От этой ласки, страстной, одиночной.

Соседи замечать тот стали грех:
Вдова сошла с ума, уж с куклой говорит.
И слышен из избы то плач, то смех,
А по ночам там огонёк горит.

Но мать не слушала ничьих речей,
Она любила дочь свою из сена.
И становилась с каждым днём сильней
Её безумства страшная замена.

И вот однажды, в тёмный, страшный час,
Когда вдова шептала сказки кукле,
Та шевельнулась. Бусинки из глаз
Вдруг полыхнули, как в камине угли.

И тонкий голос, будто скрип сухой,
Спросил её: «А где моя душа?
Ты создала меня своей рукой,
Но я пуста, ничем не хороша».

Вдова отпрянула, крестясь впотьмах:
«Ты говоришь! О, чудо! Божья милость!»
Но в голосе звучал не детский страх,
А древняя, холодная пытливость.

«Мне нужна жизнь, чтоб двигаться, дышать.
Мне нужно сердце, что стучит под кожей.
Ты можешь мне своё тепло отдать?
Ведь ты же мать. Ты любишь. Ты поможешь?»

И кукла руки-жгутики из льна
Протягивала к материнской шее.
«Отдай мне толику... я голодна...
Я с каждым часом становлюсь живее».

И мать, в чьём сердце разум догорал,
Склонилась к ней, любовью ослеплённой.
«Возьми, моё дитя, мой идеал,
Возьми всё то, что хочешь, дочь Алёна!»

И кукла обняла её. И хруст
Раздался в тишине избы убогой.
И материнский выдох, пуст и сух,
Закончил жизни долгую дорогу.

Наутро в избу заглянул сосед,
И видит — на полу лежит вдова,
Иссохшая, как будто сотню лет
Она мертва. Без крови, чуть жива.

А на кровати, в платьице простом,
Сидела девочка. Живая. С кожей.
Смотрела в мир невидящим зрачком,
На мать свою ни капли не похожей.

Она сидела тихо, не дыша,
И ждала ночь, чтоб выйти на дорогу,
Искать того, в ком теплится душа,
Чтоб утолять свой голод понемногу!