Воткнувшийся в одиночество

Парапет занял смотрящий в земь, голодом полнится нищий.
Бога нет твердит, что всё лишь прах и тлен, Покров телес свищет.
Встрече с самим собой он не рад, чувствуя взгляд - скрывает взор.
Свечи дней прогорают, что спички - ворует у себя вор.

Свор бредней громкий шёпот, качаются гнилые опоры.
Створ сердца  сжимается - ломают отношения споры.
Прожитые дни причисляя в безвозвратные потери.
В роже ты не узришь лик, как огонь В угасающей вере.

Двери не открыл премудрости сути, но впустил сквозняки.
В сере расплавленной крики демонов, не жди обиняки.
Божки вместо гласа Истины  порождают Стенания.
Горшки без души вновь стали глиной, дождясь Разминания.

Воспоминания - нанижем ожерельями бусины.
Знаки препинания из запятых в точку - тут трусим мы.
Навигация в Небо всё труднее С крылом опалённым.
Аппликация глупостей -седой старик стал несмышлёным.

Калённым прутом Материя, убаюкав, ставит клеймо.
Палённым пахнет рядом, но не видит глаз, на коем бельмо.
Приправы и соли к жизни класть больше, чтоб вкушать смака сласть.
Управы на Судьбу не отыскать - она не земная власть.

Пасть времени сметает замки , обращая каменья в пыль.
Масть козырная шулера в эпилоге превратилась в  гниль.
Листок я упавший с вершин , что покрывает эпох смола.
Издох, безвестием растираясь в дым, праху хвала!

Зола напитает почву, породив благосклонно цветы.
Вола рёв, стоящего у повеления богов пяты.
Акробат с виду - выполняю трюки за страх под куполом.
Психопат в сути разрываюсь на куски  спора рупором

Искупанном в водах Лун стал, письма вслух перечитывая.
Сбит ступором поражений, всё без счёта насчитывая.
Комар мглы стал орлом, печень клюющим, печали вкус вяжет.
Сонар самосохранения не ищет препятствий кряжи.

Кражи свидетель сам у себя,  не желая прута суда.
Пряжи спутав клубок ещё больше, заждалась труда руда.
Гирлянд сезонных желая в жару, потом зелёной травы.
Сверля взглядом календарь чуть живой муж покойной вдовы.

Совы полуночный крик страшен, тревожит и глас кукушки.
Правы выделяющие верха не более осьмушки.
Пища от хрипа, немея, давит Промахов лёд паковый.
 ища в песках не оазис, а забвения цвет маковый.

Знаковый возраста срок,  бездарю не более, чем повод.
Лаковый блеск и роскошь одежды для смертии не довод.
Глядя на мир, вспоминаешь себя в зеркале расколотом.
 Яда в виде  счастья ища меж наковальней и молотом.

В сколотом куске, зря грани, расплавь в усилии сердечном.
Золотом осыпь шаги, растворяясь в сиянии вечном.
Ждущий забвения, но ищущий спасения суть - один.
Жгущий пламень вечного зова извлекает сердце из льдин.

Сатин будней замотал в кокон ретивую станичницу.
Скотин  стада предпочитают Божьему дару яичницу.
Страницы книги  перевернуты  ветром, и ты снова спишь.
Вереницы дней взяты в плен Маей, и львом не станет мышь.

Лишь хитрый узрит источник, видя в водах отражённых свет.
Стриж разрежет серое небо свистом, голову плавит бред.
Властью небесной поднять взор за крону мирового древа.
 Снастью Искусителя уловлены, как Адам и Ева.

Слева сон, справа имя - соедини их чрез  сердце третье.
Плева обмана красит вещества, силу осилит внетье.
Муза сподвигнет создавать вдохновение сомнением.
Груза кандалов страстей каторжных рвать молитвой рвением.

Пением ангельским исполнясь, разогнуть ловушки прутья.
Менее, чем миг прошёл с рождения и ты  у распутья.
Буйство маяты, и ночи Голодного чада бессонны.
Холуйство перед сильными мира, чьи слова невесомы.

Муссоны тревог будущих и горестей времён холерных.
Кессоны плоти-неприкаянности удел маловерных.
Не осилится дело лежащим, но ввысь воспарит глыба.
Заилится взор смотрящего вдаль, что живёт в  царстве "ЛИБО".

Суда летучие странников возлетят за тверди грани.
Прута Отца стегание душу лечит, но тело ранит.
Воском скрепляются крылья, растирая клинок о ножны.
Мозгом узнать, но не узреть суть, что скрывает туман ложный.

Тревожны препинания, запятые сменить на точку.
 Сложный создавался наш мир разве , чтоб спасти одиночку?
Мусор копя не выстоять шторм, служа служителям мены.
Вкуса  остроты мало - объять сердцем воды белой пены.

Члены исполняют движения, глас ляжет на аккорды.
Вены качают кровь, цепляясь за нити воткнутой хорды.
Статую идола разбить, не гадать на кофейной гуще.
Ратую за единство заблудших чад, званных к азам Сущим.

Жгущим таинством полнясь распустится уснувшая почка.
Ждущим хоровода быть, но не сольётся в хор одиночка.
Дурацкий вопрос пронзает тень мглы, зачерпнув ведром с дужкой.
Адский жар жжёт старателя, очищая немощи стружкой.

Мушкой не охватить горизонты - пускай стрелу в небеса.
Кружкой отпил чёрного молока, стихий объяв чудеса.
Коррозию подхватит душа, сдвигая дух На задворки.
Амброзию распыляет Зодчий, ставя Силы  в Подпорки.

Корки оставляя от книг, разбирая мудрость на строчки.
Распорки в небосвод из тверди не спасут прах одиночки.
Сколотость частиц Прежи  сотрётся чрез песни заливные.
Молодость - уловка во плоти, что яблоки наливные.

Проливные дожди предвещают тварям небесный потоп.
Позывные обновляет бродяга среди многих утроб.
Мимо цели взор скряги, пойманного сетью в липком плене.
Мнимо богатство смертных, взгляды очей - прожитых лет тени.

Смене сцены рады друзья, но претят они одиночке.
Гений найдёт спасение, плывя в заколоченной бочке.
Самоуспокоение за грех лучшая от скорби мазь.
Для настроения  мажу новую на отлипшую грязь.

Клязь тянет пропастью отвергающего судьбы уроки.
Князь вспомнил предков, слушая в роще дубовой глас сороки.
Сомнения  не развеют  ставшие зрящими Вангами.
Гонения впредь живущим с каменным сердцем  и шлангами.

Флангами объял вещь, но не раскрыл суть самой заморочки.
Рангами и чинами богаты бедные одиночки.
К заблудившимся овцам лишь приходят миссии-пророки.
Случившимся горем не распалить завязнувшего в роке.

Зароки - объять  послания Феофана Затворника.
Оброки наложены на резвого плоти Поборника.
Недвижимый движением молитвы столп ведёт взор к Азу.
 Одержимый пленом смотрит за грань и не слышит свой разум.

В вазу поместить прах душе, сложенной в расшитой сорочке.
Смазать холст живой картины мира  унынием одиночке.
Зарекаясь не оступиться, но Сатаны взгляд столь броский.
Нарекаясь новым именем меняешь взрослея соски.

Сноски ведут в суть, но бегут Мыслей обрывки-тараканы.
Доски на гроб-ковчег, угодившему во плоти арканы.
Заметы на мире, а у нас сплошь Ахиллесовы пяты.
Приметы - ориентиры крутящихся в законе Ряты.

Мяты свежие листья сплелись с цветком в июльском веночке.
Плеяды - скопление множества, чуждого одиночке.
упокоение за маяту, смерть за жизнь - отмщение.
успокоение бури - стихийное извещение.

Вычищение лишнего, оставив пред концом мысль Одну.
Вощение сот сознания, с мёдом сласти идя ко дну.
Привязанности, к ногам гири , воспарить с ними нет мочи.
Обязанности держат поступь, спасению путь Пророчишь.

Сточишь свои, но зубам материи не нужна заточка.
Очи предков -  глядит сверху  ночь -, но не видит их  одиночка.
Первые слова для Матери, а последние для Отца.
Нервы душевных чувств натянуты в созидании венца.

Яйца дитя  зачат Один в теле из миллиардов клеток.
Конца с началом слияние в сени Иггдрасиля веток.
Привычного мира пленник, постоялец больничных коек.
Зычного гласа сын, ныне буйный псих, маньяк, параноик.

Стоек в своих заблуждениях и слуга одиночества.
Троек дитя, отделяясь от фамилии и отчества.
Сплав  рождения и смерти словом Иоанна Предтечи.
Став титаном, поднимая грузный мир на лёгкие плечи.

Встречи мига и бесконечности, в - танце противоречий.
Мечет Мать икру имён, облекая в покровы наречий.
В вере в безсмертие перед концом ставлю на жизнь промотку.
Перед подвигом  трясёт и пробивает телес обмотку.

На лодку ступили погорельцы из тьмы городов и сёл.
Колодку превращая в  света крыло, сменив кусок на всё.
Ищет спокойствие во мгле бури , выкормыш лихих Всех бед.
Пищей насущной полнясь, держа пред Творцом вековой Обет.

Живопись: Иван Николаевич Крамской "Христос в пустыне" - фрагмент