Про девочку из зоны боевых действий. Оммаж Кашину

Когда Наташка взаперти
рождает пепельные маски,
несутся тёмные пути
степной кручиной оттоманской.

В дождях себя построить чтоб,
Наташка честно строит тайну,
но только выстраданный гроб
отверзет тайну ей детально.

Когда Наташка на балу
срывает муторные маски,
разит танцоров твёрдый луч
из глаз немного ашкеназских.

Отвёл в удел – и не отнять –
стальную беззащитность день ей.
Наташка – пламенная мать
хрустальных слов и наваждений.

Когда Наташка ищет дом
в своём молчании гранёном,
не может завязать узлом
она все фразы лип и клёнов,

но песни нежные она
в уютной пьёт шизофрении,
а силу дарит ей луна –
её истомой та хранима.

Наташку учат сквозь пески
веков уснувшие на вяло-
текущем дне её реки
слова убитого металла,

что мы в Господней мастерской
лишь безымянные мольберты,
окутаны родной тоской
в ревущих будней крутоверти.

Однажды ставшее смешным
опасным быть уже не может,
и потому Наташке грим
паяца крепко впился в кожу.

Бормочет серая весна
Наташке честь её и кредо:
«Мы все – лишь пионеры дна
в пути к бессмысленным победам».

Когда оглушена дотла
Наташка кровью мира алой,
метёт пустыни бурь метла,
и Ната у двери за вяло-

текущей дверью сна во сне
к невинной грудке лепит руки,
дилогии минувших дней
забыв насквозь в большой разлуке.

Наташке брезжит, что найдёт
её такой же ломкий странник
кибернетических пустот,
судьбы таинственный изгнанник –

и твёрдый остов обретёт
удел, что нынче только мнится,
открыв, как сахарницу, счёт
открытий влажных веренице.

Я жизни выжимку постиг –
на бойне яви всех труднее
и зыбче что-то обрести
тому, кто скрыто пламенеет

пронзительней и глубже всех
нуждой бессонной в благе этом.
Того имён стянула сеть,
но сны слагает он планетам.